Восемь месяцев назад, став худруком «Табакерки», Владимир Львович ошарашил всех своей программой, после чего многие посчитали ее если не бредовой, то весьма сомнительной, а ее автора — если не безумцем, то авантюристом. В самом деле — какая связь между театром и амбидекстрией (способностью писать двумя руками)?
Зачем переделывать здание, только что возведенное и торжественно открытое? Что за странная привычка в век скоростного Интернета всех фокусировать на внимании? Короче, сомнения, скепсис, палец у виска. Но история нас учит: только безумцы рвут шаблоны, меняют миры и судьбы. А получается чаще всего у тех, кто при всей одержимости идеей твердо стоит на земле и имеет большое сердце. Машков как раз из таких, и через две недели он уже готов предъявить то, о чем мечтал и громко заявлял.
Чаплин сказал: «Оно единственное не смеется, когда я плачу»
Итак, «Табакерка» на Сухаревской. Его кабинет. Тот самый, в котором, может, год провел Олег Павлович. В углу белая пластиковая доска, на ней фломастером написано: «внимание — воображение — чувства — оценка и действие».
На стене фотографии: Табаков с Машковым, он же с другими известными лицами. Черной кожи скрученный хлыст (к чему бы это?) и портрет А.П.Чехова маслом. А Машков с ходу, глядя на меня в упор, чеканит:
— Это мечта моя, которая сейчас реализовывается... Ну нет в мире нигде такого фойе зеркал, где полная гарантия того, что в этом театре вы встретитесь с самим собой. Две с половиной тысячи квадратных метров зеркал.
— Каких-то особенных?
— Они разные: по-разному отражают, по-разному настроены на мир. Мы — как отражение нашего учителя, зрителя, как отражение природы.
— Интересно, как давно ты тяготеешь к зеркалам и отраженному миру загадочному?
- Это суть актерской профессии. Одно из первых упражнений, которое ввел Константин Сергеевич Станиславский, называется «зеркало». Когда два студента садятся друг напротив друга — один ведущий, а другой ведомый. И задача их — не только в точности воспроизвести действия, а постараться войти в эмоциональный фон друг друга.
В подтверждение этого Чарли Чаплин сказал потрясающую вещь: «Я очень люблю зеркало. Оно единственное не смеется, когда я плачу». Ну что, пошли?
Этаж подсознания, комната бесконечности
Фойе. Первый этаж. «Картина маслом», как говорил Давид Гоцман, блистательно сыгранный Машковым в сериале «Ликвидация», до сих пор никем не превзойденном.
На лестницах, на полу, вдоль стен и, кажется, повсюду — металлические балки с блестящими и отражающими геометрическими поверхностями. Куча проводов, приборов мыслимых и немыслимых, рабочие, специалисты широкого и узкого профиля…
Практически все стены уже выложены зеркалами разных размеров и форм. Как тут не вспомнить «Королевство кривых зеркал» или «Алису в Зазеркалье».
А зазеркалье... о, это такой хитрый литературный прием. Помнится, в «Призраке оперы» у Гастона Леру именно через зеркало героиня попадает в подземное жилище Призрака. Зеркалам писатели присваивали названия и наделяли их магической силой. Например, зеркало Галадриэль из «Властелина колец» показывало видения из прошлого, настоящего и будущего. А зеркало Еиналеж из «Гарри Поттер и философский камень» выдавало самые сокровенные желания. Что бы пожелать посокровеннее? Нет, не успеваю и подумать, потому что бежим дальше.
— Здесь будет живое зеркало, — комментирует Володя на ходу. — Зрители ходят, а оно за ними. Здесь только все, что я люблю. А любовь — это прежде всего внимание. Согласна? Поэтому первый этаж у нас — внимание, второй — воображение, третий — чувства, а в зрительном зале и на сцене — действия и оценки.
— В общем, «Алиса в Зазеркалье». То есть Машков в зазеркалье.
— Как хочешь. Я готовлю встречу гостей, погруженных в этот мир. Это случится 8 декабря. Она будет состоять из трех действий: первое — вход зрителя в театр и знакомство с новым пространством — фойе зеркал. Знакомство с собой, своими нарядами. И все это в сопровождении удивительной музыки, воспроизводимой вживую на самых удивительных инструментах, включая хрустальную арфу.
У нас будет все необходимое для того, чтобы ввести человека в состояние правильного внимания. Здесь, видишь, уникальные ручной работы витражи. Они — как суть продолжения фантазий Эшера с его изменением миров, пространств и метаморфозами.
На заметку: Эшер Мауриц — нидерландский художник, яркий представитель имп-арта (imp-art), использующего для достижения оптических иллюзий особенности отображения трехмерных объектов на плоскости. Эшер в своих литографиях и гравюрах на дереве и металле исследовал пластические аспекты понятий бесконечности и симметрии.
Судя по тому, что я вижу и что мне рассказывает Володя, зеркала будут практически повсюду: в буфете — золотые, а для девушек, как говорит Машков, — «похудательные».
Он выписал повара из Америки, с которым познакомился, когда еще там работал. Повар русский, прожил в Штатах 25 лет, имеет большой опыт ресторанной работы, что гарантирует «Табакерке» один из лучших буфетов.
— А вот здесь у нас (первый этаж, недалеко от входа. — М.Р.) «комната бесконечности», музыка... Когда будет готово, можешь тут помедитировать и постоять в пространстве бесконечности.
— А как в туалете с этим — ну, с зеркалами и бесконечностью?
— Для девочек бесконечность там, а там — для мальчиков. Мы сейчас стоим внизу, на этаже подсознания. Видишь, сколько радуги от зеркал? Ты еще найди себя попробуй в этих зеркалах. Не увидишь, пока не двинешься куда-нибудь.
— Волшебный мир, но все-таки с зеркалами не шутят. Я не про то, что они бьются, а про приметы. Например, что избыток зеркал в доме — знак беды? А еще есть прóклятые зеркала. А еще боязнь зеркал — спектрофобия и эйсоптрофобия. Не страшно?
- Приметы придумывают те, кто боится подойти к зеркалу, боится себя. Сократ сказал: «Смотрите в зеркало, чтобы молодые следили за своим телом, а взрослые люди понимали, как они изменяются».
У Брэдбери в романе «451 градус по Фаренгейту»: «Прежде всего мы должны построить фабрику зеркал. И в ближайший год выдавать зеркала, зеркала, ничего, кроме зеркал, чтобы человечество могло хорошенько рассмотреть в них себя».
Тут вся эта система направлена на то, чтобы лишить человека страха, и прежде всего актера. Когда ты знаешь, что делаешь по существу, тебе не страшно. В страхе не может существовать свободный артист — он должен освободиться от власти зрителя, от пьесы, условностей и штампов.
Подходим к группе молодых ребят, что в наушниках копаются в проводах, которые подведены к множеству металлических блестящих пластин:
— Ну как, ребята, получается? — интересуется Владимир Львович.
— Да, идет работа. Спасибо вам за фильм «Край». Это мой любимый фильм, — говорит один из парней.
— Вам спасибо. Когда доделаете, покажете? Сделаем фотку художественную. — И уже мне: — Я так с каждым разговариваю: «Ты со мной?» — спрашиваю. А здесь будет интерактивный портрет Табакова. Вокруг будут летать бабочки.
— Шутишь?
— Нет. Если помнишь, Олег Павлович очень любил бабочку носить и даже придумал такую награду для артистов, прослуживших долгое время в театре, — золотая бабочка с рубинчиком посредине и его золотой подписью. Для меня и для него бабочка является сутью метаморфозы.
Кстати, потолок над нами — холодного металла, весь из себя причудливо резной, повторяющий крылья бабочки. Пока есть пауза, спрашиваю:
— Володя, все-таки хочу понять: почему ты затеял модернизацию, по сути, нового здания? Оно современное, хотя и не без изъянов (окна не открываются, и при плохой работе внутренней вентиляции летом дышать практически нечем). А у тебя модернизация, новый дизайн.
- Модернизация означает одно: мы двинулись дальше, как и задумывал Олег Павлович. Но ему, к сожалению, не хватило времени. Не сил — их у него всегда было много, — а времени.
И я продолжаю то, о чем меня просил мой учитель. Подписывая мне книжку, он написал: «Я хочу, чтобы ты реализовался интенсивно и полно». И эта задача стоит не только передо мной, а перед всем коллективом. И для меня это эволюция. Движуха — это уже философия.
Атом солнца и кристалл таланта
В зале почти на 400 мест нет зеркал, но он тоже изменился. Машков перекрасил стены (мягкий оливковый), повесил занавес (холст, плетенный вручную), покрасил красные кирпичи задника сцены в черное — такая вот реплика с подвалом на Чаплыгина получилась. Все дерево по стенам не желтое, как было до недавнего времени, а протравленное, благородного оттенка.
— Вот уж не думала, что ты такой хозяйственный.
— Если бы я не был хозяйственным, я бы не поставил спектакли, которые шли по многу лет.
— Чей дизайн интерьера?
— Идея — моя, реализация — большого коллектива. Ходил пальцем показывал. Это работа воображения в чистом виде. Ну вот скажите, где еще есть такая «Эйфелева башня»...
8 декабря в «Табакерке» именно в этом зале начнется «Атом солнца». Так называется программа, которую Машков готовит на открытие.
— Это, по сути, презентация нашего будущего иллюзионно-драматического шоу «Атом солнца». По мысли Олега Табакова, каждый талантливый человек должен проглотить атом солнца, который впоследствии должен отдать. То есть чтобы получить, нужно отдать.
— «Атом солнца» — привет от футуристов. Будет что-то фантастическое?
— Именно. Мы попытаемся понять, что такое зеркало. Что находится внутри атома солнца и внутри кристалла таланта. И что такое отражение, воображение, конфликт. И в итоге — откуда мы берем этот талант? Кто нам помогает? И чтобы в этот день мы ни делали на сцене удивительного, будет задействована вся наша невероятная машинерия, свет, вся труппа и, конечно же, школа.
Я реализую то, что реализовывали Константин Сергеевич и Олег Павлович — школу на ходу. Когда студенты, поступив в школу, буквально с первых недель могут работать в профессиональном театре рядом с профессиональными актерами и перед настоящими зрителями.
Вот это и есть обучение на ходу, когда педагоги могут подтверждать свои знания действиями, а студенты сразу на сцене понимают, это их место или нет. В общем, мы покажем нашу дальнейшую задумку, чуть-чуть для самих себя приоткроем новое пространство.
— Насколько мне известно, параллельно «Атому солнца» ты репетируешь «Матросскую тишину». Это как «Синяя птица» или «Чайка» для МХАТа?
— Олег Павлович и называл «Матросскую» «Чайкой» нашего театра; во-первых, потому что эта пьеса полностью впервые была поставлена у нас в подвале. Ведь раньше, в «Современнике», ее закрыли, и это была огромная трагедия.
— Ты тогда сыграл Абрама Шварца. Что помнишь из того периода?
- Я не только помню, что он мне говорил, — я знаю, что бы ему сейчас понравилось, какой кусок моего правильного существования. В 24 года дать роль такого масштаба и глубины — фактически это убийство человека.
Все знали, что Абрама Шварца должен был играть Табаков, а мы все — вокруг него. И вдруг на 3-м курсе он дает мне эту роль. Я был на грани отчаяния — понимал, что освоить это не могу ни по возрасту, ни по своему состоянию. Я ненавидел себя молодым, понимал ущербность молодости и страдал от отсутствия опыта. А Табаков с его знанием, как должно быть, был очень яростен и настойчив.
Я в то время не спал практически вообще. Момент моего отчаяния, который совпал с отчаянием маленького человека Абрама Ильича Шварца, — это понравилось Табакову. И тогда я понял, что меня так же любил мой отец. И так во мне появился этот человек, которого я никогда не видел со стороны.
— И теперь ты снова будешь Абрамом Шварцем. Первый выход на сцену после 20-летнего перерыва. Как ощущения?
— Ты настолько хорош, насколько хороша твоя последняя работа. В этом смысле для меня это тоже испытание и вызов.
— Насколько будет обновлен состав «Матросской тишины»?
— Полностью, на 99 процентов.
— А кто будет играть Додика, сына Шварца?
— Об этом поговорим попозже, перед самой премьерой. Она состоится в январе, в важный для нас день 27 января, когда все вспоминают холокост. Мы пригласим из «Современника» тех, кто был на той, исторической генеральной репетиции, после которой спектакль закрыли.
Для победы нужна атака
Кабинет. Разговариваем.
— Да, то, что я увидела, впечатляет: масштаб, идеи, сложные задачи... Готовы ли все быть твоими союзниками и не испытываешь ли ты сопротивления внутри театра?
— Я работаю и пытаюсь активизировать людей к самостоятельному творчеству. Главное тут внимание и понимание, насколько внимателен человек или нет. Любая ошибка — это потеря внимания. Значит, надо определить: это случайность, усталость или саботаж.
— Ты не ответил на вопрос о сопротивлении.
— Я достаточно динамично существую и только личным примером могу добиться ответной реакции. Так получилось, что в последнее время здесь не было… ну, что ли, личной заинтересованности, какой-то веры в продолжение.
— Прости, что перебиваю, а хлыст на стене твой или Олега Павловича?
— Это казацкий хлыст. Его мне подарил Федор Добронравов.
— Инструмент воспитания?
— В основном у меня пряники, а это подарили. Не пользуюсь. Меньше всего я люблю какое-то воинственное состояние, когда нужно кричать на людей. Это бывает, скорее, от досады, но еще раз говорю: не люблю людей в состоянии страха. Не люблю людей эгоистичных, невнимательных друг к другу. Наше дело коллективное — все идут за одним вверх.
Послушай, я здесь 211 или 212 дней — и все это время занимаюсь тем, что встречаю людей, знакомлюсь, даю им задание, они его выполняют и дальше я понимаю, это динамичный человек, заинтересованный или нет. Я всем предлагаю работать. Двери открыты для всех, кто работает, а кто не работает, тот… Я не тронул ни одного человека, дал всем год. Год разбега — или вперед, или разбега в разные стороны.
— А если артист или другой сотрудник театра не разогнался и не догнал тебя, что тогда? Конкретные выводы?
— Неконкретные действия в театре не нужны. Для победы нужна атака. Атака на свою лень, свои невнимание, эгоизм, глупость. «Усвой, что сделали предшественники, и иди дальше», как говорит Толстой.
— Что за пристрастие к цитатам?
- Не цитаты, для меня это сформулированный опыт. Человек изменяется в зависимости от предлагаемых обстоятельств. Вот у меня сейчас такая степень ответственности. За каждое дело отвечает один, только один человек. Я за все это отвечаю — от фойе до того, как в него войдут зрители. И вместе с тем за то, что происходит на сцене.
Я стою на сцене все время. Даже если меня там нет. Сейчас идет прогон — я там. Если что-то неудачное будет у них, хотя я с ними не занимался, — виноват я. Я досадую, если у артиста что-то не получается. А когда что-то получается, счастлив.
— А как же твои съемки?
— Пока возможности сниматься нет. Может, она появится летом в выходной. Но так у меня и выходных нет. Я прихожу рано утром, ухожу за полночь. Мне важно, чтобы люди, приходя к нам в театр, отдыхали, жили и радовались. Я очень хочу, чтобы театр был открыт с девяти утра. И в нем уже работало театральное кафе, шли экскурсии. Мне ясна моя сверхзадача, и я от нее не отступлю.
