Она уникальна — в своем творчестве, интонациях, актерстве. Уникальны, конечно, многие талантливые люди, но ее самобытность легла на ту волну, которая именно в «ЗД» всегда особенно ценилась. Во время прошлой «Новой волны» мы написали, что кавер певицы на аллегровскую «Над пропастью во ржи» «был полетом на планету Аллы Борисовны, причем с удачным приземлением», — а Лола вся извелась: заслуженны ли, мол, такие сравнения? Очень совестлива. Самоедка. Это всегда располагает. Хотя цену себе, конечно, знает. За словом в карман, если что, не полезет. Бывает резкой, громкой, скандальной. Но в любой ипостаси — искренней. Искренность тоже подкупает.
Подкупает это и публику. Причем самую разную — от собрания полицейских, которых она днями поздравляла в Кремле с их профпраздником, до гей-клуба «Центральная станция», куда сразу после «понтов» отправилась изливать душу и исцелять души страждущих.
Она не только иронична, но и самоиронична, а это уже редкий космос, особенно в шоу-бизнесе. Свой юбилейный концерт устроила в открытом поле, «чтобы не говорили, что Лолита зал не собрала». Там ее слушали коровы и случайные дачники, собиравшие ягоды. Были очень удивлены, сбежались, побросав лукошки. Назвала все это «Судьба@Лолита», то есть «Судьба.Собака.Лолита». Шутница! Однако неформальный и необычный концерт в день юбилея в едином порыве собрались показывать почти все музыкальные телеканалы — настолько хорош.
«Я счастливый человек, я не стала проектом на три года, — подытоживает артистка пройденный путь. — Хотя были не только взлеты, но и спады. Спады были у всех — и у Мадонны, и у сэра Элтона Джона. Это нормально. Важно к этому правильно относиться. Моя самая главная победа, что я в этой профессии все-таки состоялась…»
В сегодняшнем интервью «ЗД» фирменная Лолина искренность выплескивается, как всегда, через край. Обо всем без обиняков и ужимок: о возрасте, о творчестве, о страхе его кризиса, о сексе и мужьях, о гормонах и геях, о политиках и плохих предчувствиях, о родной Украине, какие бы скользкие повороты в этом разговоре ни возникали…
«Мизулина очень переживает за геев»
— Лолита, 55 — число, конечно, красивое, но с точки зрения возраста не самое, наверное, веселое. Помимо юбилейной радости наверняка есть страхи?
— Все больше я думаю, что мне делать дальше. Потому что у меня перестает гореть глаз. Это самое страшное, о чем я думаю. Начинаю себя иногда насиловать, а мне музыканты говорят: ты же видишь, аншлаг, люди стоят, аплодируют. Я кланяюсь, улыбаюсь, а внутри червяк: не повторяю ли я то же самое, что уже нашла за 30 лет творчества. Я очень много чего нашла и теперь саму себя повторять очень не хочется. Я судорожно села в Интернет, начала смотреть, что происходит. Потом поймала себя за хвост, сбила эту бациллу, чтобы не быть смешной: мол, ребята, давайте я сейчас с вами буду соревноваться, с теми, кому 16, 18, 20. Не-не, говорю себе, не сходи с ума, остановись.
— Нешуточные страсти в тебе, однако, бушуют…
— Нет, в том-то и дело! Во мне штиль! Это и беспокоит. Я-то еще не ухожу, я не делала заявлений о пенсии. Но меня бесконечно свербит эта мысль: а нужно ли выходить? Тем более что у меня нет нефтяных запасов, а только небольшой парашют. Да, чуть больший, чем, если бы государство платило мне пенсию, но тем не менее. Мне всего 55, не такой уж и возраст, но надолго этого парашюта не хватит. Семья, ребенок, всех надо поставить на ноги. А тут эта вечная инфляция. Деньги тают очень быстро. Я попробовала — не поработала месяца три и поняла: ого! Надо суетиться. А вот сил внутри не так много.
— А со стороны не скажешь! В один день ты бодрячком зажгла и на Дне милиции, и в гей-клубе. Где, кстати, было веселее?
— Честно скажу, во время моего выступления в Кремле на Дне милиции было весело, я спела одну песню в ироничном, конечно, ключе и заметила, что по нынешним законам песня о неразделенной любви может быть приравнена к сексуальному харассменту. И в гей-клубе было тоже весело, но там уже был целый концерт. Любая публика всегда ждет, чтобы ты ей что-нибудь дал. И когда ты ей даешь, ей всегда хорошо и весело.
— В гей-клубах ты поешь не первый раз, имеешь в сообществе статус гей-иконы. Геи тебя простили за то, что ты плюхалась на колени перед Мизулиной, их лютейшим врагом? Все, конечно, понимают, что ты спасала любимого мужа, вытаскивала его из секты, а Мизулина тебе помогала, но все-таки…
— Мизулина не мужа из сексты вытаскивала, я делала это вместе с друзьями. Семейная любовь это сделала. А Мизулина боролась за принятие закона по сектам, что немаловажно, потому что, если на карте страны флажками обозначить поражение сектами, это будет большой красный забор, огромный загон, куда попадают беззащитные люди. И потом я всегда говорю, что выдернутая из контекста фраза часто не является правдой. Это касается и Елены Борисовны, я об этом и геям говорила — и мне кажется, что они меня услышали. Точно так же из моих интервью иногда вырывают фразу — и она становится совершенно уродской.
— И что же выдернули из контекса у г-жи Мизулиной, если она вместе с Милоновым агитировала за закон против геев?
— Елена Борисовна не против геев агитировала, она объяснила, что выступала против пропаганды. Она сказала очень мудрую фразу: она за то, чтобы в период полового созревания человек сам определился, в какую сексуальную сторону он хочет развиваться. Хоть он будет женолюбом, хоть мужелюбом — это его личное право, но только дайте ему дойти до этого выбора без всяких реклам и поощрений. Она приводила пример детского садика в Париже, где в день толерантности пятилетние девочки были одеты мальчиками, и наоборот. Она говорила, что против такой пропаганды. У меня не было повода сомневаться в ее искренности. И многие мои друзья-геи с этим согласились. А фразы, вырванные из контекста, просто не дают возможности правильно услышать.
— Эта риторика известна и многими воспринимается как демагогия. Ты, например, не донесла до Мизулиной информацию о том, что этот закон восприняли в обществе как карательный, стали издеваться и травить в школах тех же несчастных детей, которые оказались или показались «не такими»? Что возросло насилие и число преступлений на почве ненависти и нетерпимости по всей стране, которые та же полиция отказывается регистрировать именно как преступления ненависти — только из-за того, что воинствующая гомофобия воспринимается теперь как государственная политика?
— Она это тоже понимает и тоже очень болезненно к этому относится.
— В общем, геи тебя простили?
— Ну, насколько я понимаю, они на меня сильно и не обижаются. Потому что я никогда не заигрывала, а выражала свою точку зрения. Обижаться на точку зрения глупо. Я со многими людьми не совпадаю и в оценке политических событий, но это не значит, что мы перестали ходить друг к другу в гости. Это не повод, чтобы драться подушками.
— Однако не в Кремле у полицейских, а у геев ты сказала со сцены, что это «самое свободное место в Москве», да?
— Энергетически да. Когда люди, любой человек, подвергаются какой-либо дискриминации, а дискриминации по разным поводам подвергаются разные люди, то, имея, например, свой небольшой безобидный клуб, который можно назвать коммуной, они могут там чувстовать себя свободно и не оправдываться перед обществом, что ты держишь за руку своего партнера. Свободы проявления чувств гораздо больше, и в этой свободе нет ни грама пошлости. Есть только трогательность.
— На твой взгляд, это «пространство свободы» так и должно оставаться в формате закрытых резерваций, гетто, тщательно огражденных от остального общества? У них есть право так же открыто держаться за руки на улицах, как делают остальные люди?
— В больших городах той агрессии, которая спровоцирована каким-нибудь попом Гапоном, как мне кажется, практически уже нет. Сейчас на улицах гораздо больше таких пар, держащихся за руку, чем когда я была маленькая и видела, что за руки держатся только мальчики и девочки. И мы тоже целовались, обнимались, и в нас пытались бросать камушки всякие дедушки, бабушки и говорили, что мы порочим моральный облик советского гражданина и что это вообще неправильно — обниматься на улице. А в эпоху моей мамы за это могли и пропесочить на собраниях, как песочили позже стиляг. Я категорический противник выделения кого-то или чего-то в какую-то особенную болезненную категорию в данный промежуток времени. Потому что все это — исторический процесс. Когда-то в Америке и Англии была химическая кастрация, в России была статья «за мужеложество». Преодолели? Да. Значит, и все остальное преодолеем. Я понимаю, что иногда желание целоваться у парня с парнем, у девочки с девочкой на улице — это тоже болезнь роста и вызов в ответ на то, что тебя ущемили в твоих правах. Но когда права у всех уравниваются, то люди перестают обращать на это внимание и позволяют всем жить так, как они хотят. И тогда наступает другая стадия, она называется интеллигентность. В интеллигентном состоянии ты проявляешь чувства совсем по-другому, особенно в общественных местах. Интеллигентное поведение в социуме, если ты не пьяный, всегда адекватное.
Бузова как преемница
— Что по сумме баллов и впечатлений было интереснее в твоей жизни: мужья или песни?
— Единственный вопрос, который вызывает у меня аллергию — про мужей.
— Хорошо, про песни…
— Объясню. Не потому, что я плохо к ним, к мужьям, отношусь. Просто прошлые уже стерты из памяти, их нет — и эмоций у меня уже никаких нет. Как человек когда-то не умный, а потом развивающийся, я поняла, что допустила одну ошибку: очень много лет я говорила правду об отношениях. Меня за это очень осуждали. Когда я поняла, а еврейская половина все-таки дает мозгу возможность работать нейронам, что мне только во вред говорить плохо или правду о бывших мужьях, то я начала всех хвалить. И сразу стала для всех хорошей. Поэтому сейчас сказать мне нечего.
— Бытует мнение, что песни артиста часто биографичны…
— Надо сказать, что к творчеству мои мужья не имели никакого отношения. Слово «муж» и понятие «творческий партнер» — это разные вещи. А если личные неурядицы как-то и влияли на творчество, то только одним образом — еще больше хотелось сделать.
— У многих во время личных неурядиц, наоборот, руки на все опускаются.
— У кого как. В моем случае быстрее хочешь забыть психологическое неудобство, в котором находишься, поэтому только вперед. А вот как-раз когда комфортная жизнь, то больше хочется дома посидеть на попе перед телевизором, потупить в Интернете. Счастливая жизнь. А при несчастливой, наоборот, хочется свернуть горы. Во-первых, назло. Назло бывшему. А потом так втягиваешься в работу, что уже забыл, назло кому ты это делаешь. Потом если бы я сама писала песни, то это, конечно, было бы одно: вот, мол, я разошлась с кем-то и написала «Пошлю его на…». Но я-то ничего не написала. Просто в какой-то момент автор Валя Смирнова написала отличное произведение, которое до сих пор меня кормит в том числе. Написала о какой-то своей истории, предложила, кажется, всем, кому можно было предложить. И у меня она, что называется, «легла» — где-то через год, когда все отказались.
— Но это восприняли как некий биографический опус…
— До сих пор так воспринимают… С одной стороны, у меня получилась классная штука: сама того не понимая, вытаскивая себя за уши из разных ям, в которые проваливалась в жизни, а часто это были ямы на грани саморазрушения, я становилась этаким «антиучебником». Глядя на меня, страна понимала, как не надо делать и жить. А когда у меня получалось, страна, женская ее часть и отчасти мужская, говорила: о, мы пойдем этим же путем. Я до сих пор получаю письма, в которых говорят: «Спасибо, вы нас вытащили! Спасибо за песни!». Я понимаю, что дело не в песнях. За песни — спасибо авторам, я здесь ни при чем. Дело — в выходе, в том, что я смогла показать этим людям, что можно взять себя в руки в любой момент, в любом возрасте и идти вперед, не обращая внимания на то, кто что скажет. Сейчас это делает Бузова, скажем так. Это более молодой вариант.
— Ольга Бузова как преемница Лолиты? Думаю, это заявление вызовет горячие споры…
— Она не столько певица, сколько очень талантливый бизнесмен. Это во-первых. Во-вторых, своим примером она дает людям ответы на многие жизненные вопросы и вдохновляет к достижению цели, какой бы заоблачной или сумасшедшей эта цель ни казалась. Именно поэтому к ней такой интерес и отклик. А песни или пение в ее случае — лишь один из инструментов, она им пользуется как может, но очень продуктивно.
— Творчество звезд шоу-бизнеса, как и книги, часто даже вместо книг, становится для многих людей своеобразным учебником, где ищут ответы на жизненные вопросы и проблемы. Такое мессианство не угнетает?
— Артист — это профессия напоказ. На самом деле я бы ни одного человека не стала к этой профессии призывать. Ни одного ребенка. Как родитель я бы стояла насмерть, чтобы не пускать своих чад на «Голос. Дети» и не отравлять психику с детства. Надо очень хорошо понимать, что эта профессия принадлежит людям. В принципе это как отношения мужа и жены. Если я женщина, то зритель и публика для меня — муж. А мужу ты осточертела через три года, потому что есть естественное остывание. Ты все время заигрываешь и говоришь: «Ну, посмотри на меня, я все еще существую! Как мне вести себя с тобой?». Со зрителями точно так же, как с мужьями. Хочешь остановиться — перестань портить ему кровь, перестань взбрыкивать, закатывать ему истерики, бить себя в грудь и кричать, что ты лучше всех. Просто живи и получай удовольствие.
Между сексом и любовью: «Размер — не главное»
— Только не говори, что эта рулада о «естественном остывании через три года» касается и твоего мужа, Диму! На вашу пару ведь насмотреться и нарадоваться не могут…
— Это не охлаждение. Это нормальное качество взрослого человека — и у меня, и у него. Он, слава богу, не мальчик. Когда гормоны успокаиваются, а они все-таки успокаиваются, и в этом есть огромное счастье, ты просто переходишь от точки страсти к точке уважения и любви. Первый раз в жизни! Потому что любовь к страсти не имеет никакого отношения. Но тебе надо прожить целую жизнь, чтобы это понять, понять то, что тебе говорили лет тридцать назад очень умные и взрослые люди. А ты говорил, что они дураки.
— Потому что гормоны играли…
— Да! Секс — он же самый главный, и сексом мы называли любовь. Отсюда и все рок-н-роллы.
— То есть любовь и уважение рождаются только тогда, когда либидо угасает?
— Ну, что значит угасает? Хотя да. Потому что тридцать лет назад ты был кроликом в Кентукки. Весь мой жизненный рок-н-ролл как-раз и состоял из этого: главное — секс. Ха-ха-ха…
— Чего «ха-ха-ха»? Нормально же — для здоровой-то самки…
— Чуть-чуть наркотики, секс и рок-н-ролл: все это я мужественно прошла, про эти ямы я и говорила, что могла углубиться в одну из них и не выйти.
— С наркотиками завязала, да?
— После годов пребывания в этом…
— А секс сократила…
— Он сам сократился, сублимировался.
— Ты недавно огласила его регулярность — раз в месяц. И перед глазами у меня опять встал образ твоего здорового спортивного молодого мужа…
— А я могу сказать, что теперь это понятно, если говорить о нормальных взрослых людях. Потому что мы с ним оба прошли достаточно активную, бурную юность, молодость, зрелость. И в этом плане тоже не отказывали себе ни в чем, уж поверь. О многих формах секса я знаю не понаслышке.
— Учебник можешь написать?
— Нет. Иногда дополнить иллюстрациями, не больше. Потому что после музея секса в Праге я поняла, что далеко не все знаю и никакая Камасутра всего не расскажет. Теперь я туда отправляю всех, кто едет в Прагу, — кто за люстрами, кто просто погулять. И у всех одна реакция: мы думали, что мы развратные, а выясняется, что вот так живешь и ничегошеньки не знаешь. Я побывала в этом музее, когда мне уже было лет 50, и поняла, что я девственница. По сравнению с оргиями Раннего Ренессанса и даже позднего классицизма мы просто все святые… И для чего мне сейчас притворяться и рассказывать, что в свои 55 лет я хочу секса 24 часа в сутки?! На гастролях периодически шарашит давление, и ты не о сексе думаешь, а о том, сколько тебе поспать, чтобы звучали связки, которые уже изношены, и тебе нужно спеть сольный концерт, а потом еще сделать массу всего, чтобы продолжать работу. И еще взвешивать, когда же все-таки ты должна уйти, по-настоящему уйти, без притворства. Сколько ты еще можешь?.. И если говорить о моем муже, то он встает в 8 утра, в 9 начинает тренировать людей. Сегодня у него было полчаса перерыва на еду. Следующие тренировки закончатся в 10 вечера. Ему 43 года. Вот скажи, пожалуйста, кто-нибудь поверит, что он пришел после работы, я приехала с гастролей и вот только сексом мы и заняты, встретившись? Нам есть о чем поговорить или мне просто хочется уткнуться в плечо… Он мне колет внутримышечно витамины, потому что мне нужны сосудистые витамины. Это осенне-весенний курс, который надо проходить любому взрослому человеку. И утро начинается с того, что он стоит надо мной со шприцем.
— Какое романтическое пробуждение!
— Это лучший секс! Когда ты боишься уколов, а муж, который тебя любит, зная всю твою боязнь, стоит со шприцем и говорит: «Лолусечка, я тебя сейчас быстренько уколю перед работой — и ты спи дальше».
— То есть не только наличие секса, но и его отсутствие может порождать гармонию чувств и отношений?
— Понимаешь, он не может отсутстовать полностью, пока человек живой. Секс — это же не только просто соитие, это прежде всего желание — когда ты желаешь, когда ты прикасаешься, когда от этого возникает особенное состояние. Физиологию, конечно, можно объяснять чисто математически, но вот этот распространенный сейчас юмор — про размеры, длину актов… Да, когда тебе 18–20 лет, это просто активность. А потом ты познаешь мир и жизнь. В том числе и сексуальную. Сейчас это неинтересно — размеры, частота, — потому что ты понимаешь, что это не главное.
— Но на сцене секс в тебе по-прежнему клокочет. Флюиды прямо искрятся. Это игра или естественный кураж?
— Это важно, что этот секс есть на сцене. Удивительная сублимация, о которой тоже мне говорили очень мудрые люди старше меня еще во времена моей безрассудной и глупой молодости. Я никак не могла понять: зачем сублимировать? Вот отдельно — половой акт, отдельно — сцена. Акт, но другой, со зрителем. Но это та самая сублимация физиологического в метафизическое, которая дает даже не эффект, а особое настроение в общении со зрителем, тем более что в реальной жизни, чем ты старше, тем в тебе меньше физиологического. Но секс на сцене — это закон вне возраста. По-другому ты даже не имеешь права петь.
— Чтобы поверили?
— Поверят, когда ты врать не будешь… Если мы возьмем девушку из секс-шоу в Таиланде, которая технично очищает вагиной банан и может даже буквально спеть этим местом — я слышала! — то это одна история. Но если человек выходит на сцену и завораживает тебя пением, образом и ты уже не думаешь, чем он поет, — это уже совсем другая история. Ты его хочешь уже как субстанцию.
Если без комплексов — то на кладбище
— «Ориентация Север», «Остановите Землю», «Пошлю его на…» — уже давние мегахиты, пришлись, как я понимаю, как-раз на то самое время, когда ты заглушала «психологическое неудобство» маниакальной работой. Но и сейчас, когда вроде бы все хорошо, ты с завидной регулярностью соришь блокбастерами: «На Титанике», «Намисто», «Ты мое море», «Раневская»…
— Когда состояние расслабленное, ты точно так же себя насилуешь, только мотивация уже другая. Если тогда — назло, вперед, то сейчас ты говоришь себе: боже, какая лень! Это единственный соперник — твоя лень. И другой вопрос: а можешь ли дальше, в состоянии ли вообще? Ловлю себя на мысли, чтобы вдруг я не стала соперничать с молодежью. Глядя на их большие успехи, в том числе в Интернете, держу себя, чтобы самой не уйти в какую-нибудь крайность, не побежать на баттл с Оксимироном, заведя себе какого-нибудь ресторатора в друзья. Еще и это важно — не поддаться этой штуке, понимая, что ты стареешь.
— Однако ты одна из немногих в своем поколении, кто вызывает интерес у молодежи. Я недавно видел соцопрос 18–25-летних, где в десятке самых «хайповых» неожиданно вспыло твое имя, единственное из всего т.н. поп-истеблишмента в качестве «самого узнаваемого» персонажа…
— Они меня знают, да. Это круто! Что интересно, они на меня даже ходят, они пишут. Это здорово. Тем более что специально для этого я ничего не делаю. В то же время я понимаю, что основная моя публика стареет. Основные фанаты — те, которые меня любили еще с того века. Мы стареем вместе. Это естественный процесс — и в этом есть кайф… Концерты — разные. Где-то ползала молодежи, где-то другие пропорции. Но я всегда думаю: какое счастье, что они за мной пошли. Ведь могли и отсеяться на этом долгом пути. Потому что нормальный зрительский интерес — два года в среднем. В первый год ты вдохновил, а на второй уже смотрят — когда ж ты уже сдохнешь. Мол, одинаково уже, пойдем-ка к следующему (артисту). А за тебя, выходит, зацепились — и ты еще смог каким-то боком зацепить молодняк.
— «Титаник» закачан у молодняка, между прочим, в плейлисты, есть примеры…
— Я рада, что они не только комбинезоном моим зацеплены (появление в котором на сцене фестиваля «Жара» в Баку погрузило медиапространство в шок и истерику. — Авт.). Но если бы не было песен и я бы их чем-то более важным не заинтересовала, то они бы просто прохайпили тетку, назвали «прикольной старушкой» и на следующий день забыли. Но при этом надо отдавать себе отчет, что с возрастными и поколенческими процессами ты все равно ничего сделать не можешь, если говорить по большому счету. С ними надо смириться, с тем, что молодежь и тебя будет отрицать. Это самая тяжелая история.
— Юбилейный концерт в открытом поле — это стеб или извечный «дух протеста»?
— В трансляции есть фраза: «Теперь никто не скажет, что Милявская не собрала, потому что билеты не продавались». Придумала, конечно, этот ход. Но концерты у меня проходят на аншлагах, не боюсь это сказать. Все открыто, все можно узнать. Мы даже перестали это в Инстаграме показывать. Раньше, когда все (артисты) начали вести Инстаграм, то обязательно каждый показывал свои концерты: у меня аншлаг в таком-то городе, в другом и т.д.
— Ярмарка тщеславия…
— Не то что тщеславие. Ты показываешь свою востребованность, состоятельность — это форма коммуникации и рекламы. Убеждаешь потенциальных заказчиков, прокатчиков, зрителей: смотрите, у меня полный зал. После того как Шнур опубликовал стадион на 65 тысяч человек, я сказала: все, я в завязке! Мои залы — от тысячи до трех… Что мне, со Шнуром мериться?! Он все показал: он самый крутой. Теперь я выкладываю какую-то закулисную жизнь, месседжи разные.
— И как выкладываешь! Пипл в падучей, вой и ржака до коликов, очень смешно! Навыки стендапера ты не растеряла.
— Когда был кабаре-дуэт «Академия», никто и не называл это стендапом. А фактически мы были одними из первых стендаперов.
— Тогда ты была больше комиком, чем певицей. Распелась-то уже потом...
— После развода (с Александром Цекало. — Авт.). Я уже говорила про мотивации, вот это и была одна из них — надо что-то доказывать партнеру.
— Женщина-комик, женщина-певица, женщина без комплексов... Со времен той передачи за тобой этот ярлык так и закрепился. Обтягивающий комбинезон в Баку, ядреные клипы, песни «на разрыв» — продолжаешь декларировать свою «безкомплексность»?
— Это всего лишь бренд, ярлык, как ты сказал. Была всего лишь передача и мой самый любимый за нее приз ТЭФИ. В то время ТЭФИ давали заслуженно — за дело и по делу. Могу сказать, что это был мой любимейший проект. Я и там была первой, не было до этого таких передач — именно в жанре психологических разработок — ни желтизны, ни грязи, как сплошь и рядом сейчас, а в смысле помощи людям с их проблемами и душевными ранами. Эта передача и мне помогла. Я была хорошей ученицей. Я слушала умных людей, которые туда приходили. Конечно, этот стереотип «без комплексов» за мной закрепился, но имеет ко мне все-таки довольно поверхностное отношение. Ты же понимаешь, что человек без комплексов — это тот, который лежит уже на кладбище. Единственный вариант!
В Крым — как в Украину
— К тебе и другой ярлык давно приклеился — «бунтаря», который часто поднимает голос против несправедливости, причем не только касающейся конкретно тебя. Твоей смелостью многие восхищаются, многие вздрагивают, осуждают, а бывает, что и мстят. Ты высказываешься и о шоу-бизнесе, и об общественных проблемах едко, прямолинейно. В ситуации, когда в стране опять насаждается атмосфера в стиле былого советского лозунга «С кем вы, мастера культуры?», а большинство «мастеров культуры» в этой обстановке спешно и пугливо присягнули в своей сервильности, остаются ли для тебя красные линии, за которые даже при всей своей принципиальности и критичности ты не переступишь?
— Я очень боюсь этой фразы — «С кем вы, мастера культуры?». Она для меня пахнет 1937 годом. Такие фразы возникают только тогда, когда в стране уже не нормальное государство и общество, а включается режим, режим ограничений, давления, преследований. Поэтому у меня очень четкое ощущение, что если, не дай бог, с кем-то что-то случится, кого-то начнут по тем или иным причинам куда-то не пускать, не давать работать за инакомыслие, как это было при коммунистах, травить, то в нашей стране прозойдет все то же самое, что уже происходило. Да, останутся такие люди, как были Ильф и Петров, которые не подпишут ни единого письма, ни одной кляузы, ни одного доноса против своих коллег, а коллеги будут «мужественно» подписывать все что угодно, причем многие из них будучи гениями. Но гениями слабыми. И я всегда очень осторожна, когда мне говорят, что я добрая, честная. Потому что если завтра, допустим, тебе бы сказали под страхом смерти, лагерей и чего-то такого подписать против кого-то письмо, то ты подпишешь?.. Я сидела, думала и поняла — скорее всего, да… Может, я и честная, но не та честность и не та доброта… Да, я отдаю отчет всему, что происходит, но есть палки, которые я не буду перегибать. И не только от испуга. Есть ощущение бесполезности. Если бы было какое-то единение, хотя бы в том, что моральные ценности имеют хоть какой-то смысл на глобальном уровне, то, возможно, игра бы стоила свеч. Эти моральные ценности названы, известны, хрестоматийны, но ими уже никто не живет. И нельзя вроде осуждать, потому что все делается из опасения за семью или ради семьи. И не 37-й год вроде на дворе. Пока. Но настолько хорошо нас научили при коммунистах истории и настолько это все сидит во мне — и литература, и записки, и самиздат, и судьбы тех, кто прошел через «оттепель», что сейчас у меня есть ощущение возврата. Потому что если уже начинают сажать за лайки…
— Письма тоже подписываются. Тебя власть не просила или ты отказывалась?
— Нет, ко мне власть никогда не выходила с подобными предложениями. Видно, я ей просто неинтересна. И потом, что взять с бабы, которая из последних сил — еще год и может уйти на пенсию? Давить можно, конечно, на любого человека. И если бы я была очень нужна… Я же тут видела, как мужественные, несгибаемые, принципиальные и все такое рэперы побежали вдруг скопом за что-то агитировать, голосовать, говорить чушь всякую, с трудом связывая слова, — про ту же пенсионную реформу и так далее… Причем делают так косноязычно. Понятно, что люди идут за преференциями. Они же не идут по зову сердца. Вопрос цены, и ничего нового я тут не скажу. У каждого своя цена. К сожалению. Вот я не знаю, а дали бы мне миллион долларов и пошла бы я голосовать? Честно, не знаю.
— Не дали?
— Да мне и меньше не предлагали. А ты бы пошел хотя бы за полмиллиона?
— Полмиллиона на дороге, конечно, не валяются, но я и так ходил, только не за того, за кого нужно, голосовал, и меня не снимали для программы «Время» около урны с бюллетенем…
— Конечно, если бы мы говорили о страшных вещах и людях, которые были в истории человечества, то там и никакие деньги уже не нужны.
— По поводу Украины — это была твоя искренняя позиция или тот случай, когда ты решила не переходить «красные линии» ценой даже того, что, как и Наташа Королёва, оказалась теперь на своей родине персоной нон грата?
— Я видела танки, когда ГКЧП было. Знаешь, как я обкакалась! А в 1993-м я видела, как горело «Останкино», и мне было страшно. Я выросла в ужасе от войны… Я никакой войны не хочу! Ни с их стороны, ни с нашей. По мне, я бы сказала: «Ребята, ну на фиг, давайте, может, договоримся?». Даже если будем гавкать, давайте людей в покое оставим. Наверное, да, это в чем-то конформизм, но я не могу призывать к раздраю еще большему, чем уже есть, говорить эти слова — «аннексия» или что-то такое, слова, пахнущие войной. Я их не перевариваю. Мне страшно.
— Не говорить даже вопреки очевидному?
— Война для меня — аномалия. То, что происходит, например, в Сирии, можно назвать войной, но Сирия для меня далеко. Принять войну, которая идет в Донбассе, мой мозг не может. Не может принять это как данность. Потому что еще недавно это даже было невозможно представить. А своими глазами я эту войну не видела. Если смотреть украинское телевидение — там кирдык, отрезанные головы, трупы. Если смотреть наше телевидение — тот же кирдык, бесконечный вой, ор, то же самое фактически. Эти кричат «фашисты», те кричат «фашисты»… Мне страшно от мысли, что это все-таки не бред сумасшедшей парочки людей, а какая-то уже национальная идея… Да, я избегаю слова «аннексия», но я также не могу понять, когда, например, София Михайловна Ротару, гражданка Украины, в день национального праздника своей страны выкладывает свою фотографию с государственным флагом — и ей тут же за это перекрывают здесь, в России, работу, гастроли. Полностью! А с каким флагом, собственно, она должна была выкладывать свою фотографию? Но у меня ощущение, что это не указание власти, а перестраховка людей на местах, местечковая кампашка, как и в случае с некоторыми другими артистами. На всякий случай, кабы чего не вышло. Что это за дикость — тут же предлагать лишать кого-то звания?! Такая подстраховочная телега впереди паровоза.
— Извини, тут у меня ощущение, что в твоей голове смешались люди, кони, залпы огненных орудий…
— Мне страшно. Многие люди сломались. На кухнях говорят одно, а выходят на люди… Вижу, как многие переобуваются буквально на ходу. Человек говорит одно, а через три месяца тебе в телефон, в частной беседе, буквально вопит лозунгами, словно на митинге…
— Ты вспомнила про Ротару. При этом ты сама теперь невъездная в Украину. Переживаешь, что не можешь попасть на родину?
— Нет. Почему я должна переживать? Это же не мой выбор. Не выбор тех людей, которые мне пишут каждый день: как мы скучаем, смотрим ваши прямые эфиры в Инстаграме. Люди из Киева, Одессы, Днепра, Харькова, Львова, из моего любимого Мукачева, западная Украина, восточная. И что я могу сделать? С кем мне тягаться? На меня вон ТСЖ опять наезжает, мне бы с ними справиться! Мне не разрешен только въезд, но я хотя бы разрешена к трансляции, к ротациям в Украине. Таких, кстати, немного. Это говорит о том, что какой-то здравый смысл даже у начальников еще есть. Обрати внимание, я не была ни на одном правительственном концерте, а то, что мне ставят в вину — это мои гастроли в Крыму. Но я и буду ездить. Сейчас вот отъездила с удовольствием.
— Не пробовала получить разрешение на пересечение международно признанной границы у официальных властей Украины? Так, кстати, кое-кто из наших селебрити уже делал…
— А зачем мне это надо?
— Чтобы самой себе сказать, что ничем не запятнана.
— А мне накакать, кто что там подумает. В аэропорту Симферополя сейчас моим голосом передают приветствие. Вырезали только фразу про вино — говорю, возьмите с собой еще крымские вина. А так я там всех встречаю своим голосом и провожаю. И почему я должна у кого-то спрашивать разрешение? Весь мир уже без виз. На мои сольники в Крыму сейчас приехали люди с Украины — по 300 километров ехали и с удовольствием. У меня есть песня «Намисто» («Ожерелье») — припев на украинском языке, запев на русском. Какие аплодисменты! С какой любовью там люди относятся к украинскому языку! Это то, что мне очень нравится в Крыму. В этом нет политики. Они так выросли. У них — украинский и русский. Указатели — «вулиця», и никто не убирает. И в этом кайф. Для меня сейчас оказаться в Крыму, если говорить вне всякой политики, — это приехать в Украину детства, в которой я выросла с родителями. Мы по нескольку месяцев в году жили в Ялте, очередь на кооперативную квартиру у родителей была. И для меня это — Украина. Я приезжаю и говорю: «Вы меня не пускаете, а я все равно тут».
— Как думаешь, эта пропасть и рана между двумя народами и странами долго будет затягиваться, если вообще затянется?
— Ой, я боюсь, что нет. У меня все меньше надежды и все больше ощущения всеобщего, всемирного безумия. Теперь у меня есть полное понимание того, о чем писал Шопенгауэр (известный мыслитель иррационализма, мизантроп. — Авт.) — о том, что ад находится на Земле. Очень многие философы писали о том, что мир будет сходить с ума и будет казаться, что сумасшедших людей даже больше, чем нормальных. А психически нездоровый человек никогда не отдает себе отчета в том, что он нездоров. И я сейчас вижу, что все идет к апокалипсису. У меня нет ощущения, что будет какой-то положительный исход, что склеятся отношения и все как-то помирятся, опять будут ездить друг к другу в гости. Нет. Это уже как раковая опухоль.
— Пессимистичный получается финал разговора… Но и 55 лет, как ты сама сказала, рубеж, когда радость и испуг сходятся в точке лимбо. Желаю тебе повременить с выходом на пенсию, поскольку плейлисты все еще жаждут твоих хитов!
