Обширное пространство театра им. Н.Сац стало не просто важнейшим компонентом, но почти главным героем этого спектакля. «Самый советский» театр – по архитектуре, концепции, уникальной художественной программе, которую реализовала гениальная Наталья Ильинична Сац и под которую она получила в 70-е годы это огромное стеклянное здание – памятник советской архитектуры времен «застоя». Художник Ксения Перетрухина с помощью простых, но стопроцентно «работающих» приемов, заставила зрителей – даже тех, кто много раз бывал в этом здании - пройти по нему будто бы впервые. 80 зрителей, вернее, участников действия проходят по ковровой дорожке мимо бюрократических столов и оказываются в ротонде – той самой, в которой в обычной жизни театра поют птицы в клетках, забавляя детскую аудиторию. Но в этот вечер птицы не поют. Зрители оказываются в невероятном, дышащем, волшебном, подкупольном мире, где разыгрывается мифологическая история Орфея, так и не удержавшегося от соблазна оглянуться на Эвридику. «Не оборачивайся» - слоган спектакля, написанный на дверях метро. Ирония, но не стеб, стилизация, но не пародия. В этом спектакле, герои которого одеты художником по костюмам Алексеем Лобановым в винтажную одежду 70-х годов – простенькую, не очень новую, очень бытовую, как будто (а может быть и вправду) найденную на чердаках и кладовках у бабушек и дедушек, - все очень искренне, все по-честному до трогательной наивности.
Режиссер Георгий Исаакян добивается эффекта подлинности чувств очень «простым» способом. Все, что происходит в сценическом пространстве, в котором артисты существуют на расстоянии вытянутой руки от зрителей, а порой и просто соприкасаются с ними, интегрировано в музыку. Просто, не правда ли? На самом деле – невероятно сложно. Два музыкальных центра работают на эту интеграцию – дирижер Валерий Платонов и лидер группы континуо, он же консультант по барочному стилю (главный соратник Исаакяна в его приверженности старинной музыке) Эндрю Лоуренс-Кинг. Они – как два мага, ведают разными группами оркестра, то вступая в шаманский диалог, то образуя гармоничное единство. Нельзя не сказать и еще об одном важнейшем элементе – хоре, которым управляет Вера Давыдова и который выстраивает в драматургии барочной оперы «несущие конструкции». Все вместе они определяют законы вокала у солистов. Странные законы, непривычные для слуха, ориентированного на романтическую и даже на классическую оперу. Пение на субтоне, «подснятие» на протяжении одной музыкальной фразы, преобладание пиано, меццофорте как максимальный динамический нюанс. Можно ли это назвать аутентичным исполнением? Сами создатели спектакля категоричны в ответе на данный вопрос: нет! Об аутентичности не может идти речь в условиях, когда невозможно воспроизвести историческое бытование этой музыки и этой драматургии. Авторы спектакля слишком хорошо знают этот материал, они слишком профессиональны и слишком правдивы, чтобы морочить людям головы насчет аутентичности. Да она и не нужна. Музыканты и режиссер создают свой мир при помощи этой прекрасной, непривычной музыки, максимально стараясь, с одной стороны, воссоздать какие-то реальные исторические атрибуты, а с другой, передать через понятные сегодняшнему зрителю образы и коды, вечные смыслы, волновавшие автора 400 лет назад и волнующие людей в наши дни.
Орфей – Андрей Юрковский - в потертой кожанке, о которой мечтал каждый советский модник образца 1975 года – трогателен до слез. Молодость всех артистов, их буквальность и органичность в сочетании с барочной музыкой – вот тот, эмоциональный «лом», против которого «нет приема». Прекрасна Юлия Макарьянц в роли Музыки – «хорошей, правильной» девушки, которая способна направить четырех разгильдяев-пацанов (на самом деле - Пастырей) если не на путь комсомольского строительства, то уж точно на понимание красоты и божественности мира. Прелестна и Анастасия Лебедюк в роли Эвридики. Когда она висит (в буквальном смысле) на лонжах перед обернувшимся Орфеем и поет свою прощальную арию, это на самом деле очень грустно. И Харон (Олег Банковский), встречающий Орфея на лыжах перед бездной ада, куда Орфей и другие умершие буквально проваливаются, вызывая испуганные возгласы зрителей, вовсе не кажется смешным. Момент встречи человека со Смертью, если он передан с искренним чувством, не веселит, даже если эта самая Смерть опирается на лыжные палки.
Георгий Исаакян иногда идет по тонкому краю, отделяющему режиссуру от опасных моментов пародийности и «КВНности». Вот Вестница (Анна Холмовская) является сообщить о смерти Эфридики. Она в одежде уборщицы, с ведром и шваброй.
Казалось бы – еще чуть-чуть – и все вывалится в набивший оскомину стеб. Но этого не происходит: то, что она делает, как актриса и певица, ставит эстетический заслон травестированию, которое читается здесь не как сарказм, а наоборот – как слегка ироничный поклон в сторону «эпохи советской невинности».
Публика включается в эту игру с готовностью. Ее не смущает необходимость перемещения в «адскую бездну» (благо она совсем рядом), и вынужденное недолгое «стояние» во втором акте. Все иммерсивные приемы предложены зрителям грамотно, удобно и аккуратно. И как бы не был по жанру и материалу сложен этот спектакль, безусловным остается то, что его главным смыслом является музыка.
