Ему было всего 20 лет, когда в журнале «Юность» напечатали его повесть «Хроника времен Виктора Подгурского». Это был сразу взрыв, революция! Жанр — «исповедальная проза», тема — беспокойство и внутреннее одиночество живого человека в мире «Заединство» эпохи Большой Брат.
В «оттепельные» 60-е Гладилин считался одним из самых перспективных молодых советских писателей… Но дальше был суд над Синявским и Даниэлем. Суд, против которого открыто выступил Анатолий Гладилин.
И была уже новая повесть «Прогноз на завтра», напечатанная в эмигрантском издательстве «Посев». И эмиграция — в 1976-м. Гладилин с женой и дочерью уехали в Париж. Там много писал, работал на радио «Свобода» и «Немецкая волна».
А еще он работал в «Московском комсомольце». Да, уйдя из Литинститута, оказался в «МК», что стало для него важнейшей жизненной вехой.
Вот что пишет Анатолий Гладилин в своей повести «Улица генералов» об этом своем периоде:
«…И вдруг мне звонят из Москвы и говорят: «Толя, а не хочешь ли ты пойти в «Московский комсомолец» работать заведующим отделом литературы и искусства?»
Я долго потом всем рассказывал, что, если бы меня лет через пять назначили министром культуры СССР, я бы не был так ошарашен, как вот этим предложением работы в «Московском комсомольце». Готовился палубы на сейнере мыть, а тут — заведующим отделом. И каким! Ведь «Московский комсомолец» был не только живой, популярной газетой в отличие от остального газетного официоза. Это было единственное место, где печатали молодых. Студенты Литинститута паслись в редакции «Комсомольца», ибо опубликовать там подборку своих стихов или рассказ казалось не голубой мечтой, а вполне реальной перспективой. В литературе продолжался зажим, предпочитали комсомольских активистов, а я постараюсь хоть на небольшой площади «МК» изменить ситуацию и привлечь тех авторов, которых действительно считаю интересными. Ну и, кроме того, чего скрывать, это было для меня неожиданным реваншем. Литинститут меня чуть было не похоронил заживо, а теперь, господа-товарищи, посмотрим. Естественно, я ни секунды не колебался и сказал: да, согласен.
■ ■ ■
И вот я прихожу в «Московский комсомолец», первый раз в эту редакцию явился. Иду по коридору, читаю таблички на дверях: «Отдел комсомольской жизни», «Отдел рабочей молодежи», «Отдел информации». По телефону мне толком не объяснили, к кому и куда надо идти. Вижу табличку: «Отдел литературы и искусства». Наверно, сюда. Осторожно стучу в дверь. Слышу за дверью гул голосов, и на стук не реагируют. Открываю дверь, вхожу. В кабинете четыре стола, несколько стульев, а набилось человек двадцать. Сидят даже на столах, кричат, перебивают друг друга. Клубы табачного дыма. Я наметанным глазом определяю: поэты. Стою в дверях и не знаю, что делать. Наконец кто-то меня замечает и по-барски так спрашивает: «Ну что, стихи принес?» — «Да нет», — отвечаю. «А чего тогда приперся?» А на мне дешевое пальто горохового цвета, я же бедный студент (впрочем, когда появились деньги, я остался равнодушен к одежде). Ну, они и приняли меня за «чайника», много тогда по редакциям «чайников» шлялось. Кто-то кричит: «Тогда давай спляши!» Еще подобные реплики. Нарастает хохот. Я в полной растерянности, не нахожу нужных слов, наконец просто от отчаяния говорю: «Я Анатолий Гладилин».
И сразу мертвая тишина. Оказывается, они уже знали, кто назначен новым начальником. И так вот они его встретили».
Светлая память писателю.
