— Какой ваш любимый город?
— Пари-и-иж!
— Вы снова «привезли» Марию Каллас — почему?
— Если я что-то люблю, то люблю навсегда, — я очень люблю Марию Каллас!
— О чем бы вы ее спросили, если бы встретили?
— Ни о чем, мне и так все понятно, просто пригласила бы ее к себе выкурить по сигаретке!
— Что вам в ней нравится?
— Она сильнейшая личность, которая учит нас идти за нашими мечтами.
— Что вы любите в русской литературе?
— Ваших поэтов-диссидентов — они научили меня, что стихи иногда сильнее бомб…
На выходе из института Фанни раздает автографы, а от селфи отказывается. Несмотря на жару, она в черном плаще и черных очках: француженка!
Мы встречаемся на следующий день в гостинице «Астория» напротив Исаакия. Захожу с черного хода. У дверей комнаты, где будем разговаривать, толпа фотографов ждет, когда закончится наше интервью. Во время беседы Фанни фотографировать запретила: «плохой свет». Говорить об искусстве желания нет — понимаю, что единственное, о чем хочу расспрашивать эту аристократку с горящими глазами, не скрывающую своего возраста, — о любви. Впрочем, она задает вопрос первой.
— Маша и Мария — это одно имя?
— Да, короткое — Маша.
Садимся, она — вполоборота. В начале разговора смотрит в сторону.
— Фанни, вчера я посмотрела документальный фильм «Мария до Каллас» и прочитала ваши старые интервью. И в ее письмах, и в ваших интервью рефреном звучит: «За любовь всегда надо платить, и далеко не всегда расплата адекватна тому, что получаешь». Значит ли это, что жизнь наша — сплошные страдания?
— Я говорила о выборе, который всегда стоит между любовью и безопасностью… И если вы выбираете любовь, то должны понимать, что одновременно с этим вы не можете выбрать безопасность. Да, сейчас вы выбираете радость и счастье, но, скорее всего, вам придется за это заплатить. Этого не надо бояться, но лучше осознавать заранее.
— Роковая любовь и эти самые страдания дают что-то в жизни — или лучше обойтись без них и жить проще, но счастливее? Вы боитесь встреч с «роковыми мужчинами»?
— Я думаю, что в жизни надо быть скромным: мы не решаем, что будет с нами происходить в этой жизни, это не наш выбор. И если вы оказываетесь в жизненной буре, где вас уносит ветер страстей, — ничего с этим не поделаешь, надо просто отдаться и унестись. Мы не можем выбирать судьбу. Если бы сейчас мне разрешили сделать выбор — жить в маленьком домике в прериях с мужем и детьми, я бы сказала: «Да». Но его нет.
— А как же свобода, о которой вы уже много лет говорите, что предпочитаете ее благополучию?
— Жизнь одна, и мне кажется, что нельзя себе врать и пытаться убедить себя, что ты можешь выбрать свою модель жизни. Жизни надо дать произойти с тобой — и дать себя унести. Я в жизни хотела всего: любви, нежности, карьеры и свободы. Мне кажется, что главный враг жизни — это страх. И самое ужасное — отказаться в ней от чего-то просто потому, что ты этого боишься. Когда ты боишься — теряешь свою жизнь. Она не может существовать одновременно со страхом. И получается, что ты отказываешься от каких-то вещей, а потом оглядываешься назад и говоришь: «Вот и прошла жизнь, и теперь ее нет». И это потому, что ты чего-то там боялся… Слово «страх» по-французски звучит нежно и мягко, а вот по-русски оно жесткое. И еще у французов есть поговорка: «Лучше попробовать что-то и потом сожалеть, чем всю жизнь сожалеть, что не попробовал».
— Мадам Ардан, вы были бы прекрасным коуч-тренером для русских женщин…
Фанни смеется:
— Чего боятся русские женщины?
— Не получить мужчину, который не идет в руки.
— А чего боитесь вы?
— Возраста, который может увести любовь… А вы этого не боитесь?
— Нет. Потому что я не хочу быть жертвой.
— Но мы же зависимы от мира…
— Но у меня есть мое «сумасшествие», а сумасшедшие заключены в своем собственном мире. Один из моих больших недостатков — я асоциальна. Мне не интересен общественный успех — мне интересны только отдельные люди и некоторое взаимодействие с ними. Меня иногда спрашивают журналисты: «Боитесь ли вы власти?» — нет, потому что я ничего от власти не жду.
— Именно поэтому вы ушли в режиссуру как более независимую профессию?
— У меня не было стратегической причины — это произошло само по себе. От роли актрисы устаешь гораздо меньше, чем от роли режиссера. Когда тебя снимают, все тебя очень любят и заботятся, а когда ты режиссер — тебе надо писать сценарий, искать деньги, встречаться с всякими сложностями… Это требует гораздо больше сил. Именно поэтому я в первую очередь актриса театра и кино, и только когда у меня есть время — пускаюсь в режиссуру. Я делаю маленькие, оставленные Богом и забытые людьми фильмы и не являюсь частью киноиндустрии.
— Вы имеете в виду, что у ваших фильмов маленький бюджет?
— Пикколо-пикколо — совсем маленький, и темы я беру некоммерческие (хотя я, конечно, была очень рада, если бы они имели успех). Но я хочу сказать свою правду.
В прошлом году Ф.Ардан привозила в Москву свою картину «Диван Сталина», где вождя-тирана сыграл ее друг, совершенно на него не похожий, Жерар Депардье.
— Можно я задам вам «чисто питерский» вопрос: в чем правда, Фанни Ардан?
— Если говорить правду, я бы все свела к вопросу: «А ты что сделал в своей жизни, чтобы не потерять свою душу?» Потому что для меня самое главное и единственный главный вызов в жизни — пытаться ее не потерять. И в этом смысл всей русской литературы, которую я перечитала еще в юном возрасте. Она вся об искуплении…
— Ваша жизнь сама как роман — вы не хотели бы написать книгу о себе?
— Я не люблю автобиографии. Они бывают нужны через 100 лет. Если в это время тебя кто-то вспомнит…
— Впервые вы «встретились» с Марией Каллас в знаменитом фильме Дзеффирелли «Каллас навсегда». Дзеффирелли ставил с ней оперы в театре, много общался. Что он вам рассказал самое неожиданное о ней?
— С одной стороны, он говорил о ее силе и воле к жизни, а с другой — о том, что свой уход она сделала сама. Каллас сама захотела одиночества и осталась в квартире одна не из-за того, что ее забыли, — нет, ее никто не забывал, ее еще долго приглашали где-то выступить. Но она всегда отговаривалась занятостью. И в то же время сидела одна взаперти в этой квартире, и она не была занята. Думаю, дело в том, что она пела 20 лет и была лучшей певицей мира, и когда голос стал уходить и уже не так звучал, не захотела появляться на публике «тенью из прошлого» — как у вас говорят, «сбитый летчик». Она сама выбрала: уйти.
— Расскажите о Франсуа Трюффо (режиссер, первым снявший Фанни в кино — в фильме «Соседка», ее большая любовь и отец одной из трех ее дочерей. — М.А.). Как вы встретились?
— Он увидел меня в телесериале и сделал то, что было тогда совершенно не принято: пригласил на роль сериальную актрису, никогда не снимавшуюся в большом кино. В «Соседке» у Трюффо не было сценария с диалогами — только синопсис. Он показал мне его и говорит: «Спрашивайте меня, если вам что-то непонятно». Я говорю: «Нет, здесь понятно все — это же о страсти…» Мне повезло: первую сцену снимали с Жераром Депардье, и он сразу же заставил меня позабыть о камерах…
— В фильме Каллас устраивает скандал импресарио из-за того, что каждый раз ей «приходится играть с новым тенором». Вы много снимались с Депардье — это потому, что вы тоже любите старинных партнеров?
— Жизнь актрисы — это адреналин, и главное — чтобы его пламя не погасло. И так, и так хорошо. Если вы встречаете человека, которого любили когда-то, — это как прерванный разговор, и ты его продолжаешь… Но бывает, что заряд электричества дает совершенно незнакомый актер, и если он талантлив, то это просто совершенно другой кайф. Я не люблю сниматься с партнерами, которые играют любовь. Они должны любить меня по-настоящему, смотреть на меня так, как смотрят мужчины…
— Вы знаете, в России сейчас Депардье воспринимается по большей части как персонаж комический. Каков ваш Депардье?
— Да, он очень противоречив, и именно эта смесь женственного и мужского, брутального и хрупкого так сближает его с русской душой. Он глубок и меланхоличен, и, конечно, нельзя сводить его только к комическому типу, выпивающему огромное количество водки. Однажды, на съемках «Распутина», я сделала очень… непозволительную вещь. Мне было стыдно выходить к людям, и он первым подошел и подал мне руку.
— Говорят, вы подружились с Владимиром Машковым, когда несколько месяцев прожили в Санкт-Петербурге, снимаясь в фильме «Распутин» Жозе Дайана в роли императрицы Александры Федоровны. Это правда, что вы втроем, вместе с ним и с Депардье, просто «жгли» в Питере?
— О да, это были прекрасные съемки — и очень веселые. Я играла русскую царицу, надевала ее настоящие платья: оказалось, что они все это время хранились в Париже, и нам их привезли в Санкт-Петербург. Нам было невероятно легко и хорошо втроем — Володя Машков, Депардье и я. Он все время знакомил меня с какими-то новыми людьми, мы гуляли с ними по Петербургу, конечно, выпивали… Машков открыл для меня этот город, и даже простая жизнь в нем стала казаться мне формой поэзии. А какие здесь храмы и музеи!
— Недавно вас как режиссера пригласил Афинский оперный театр. Вы будете ставить оперу. Почему? Может быть, те режиссеры, с которыми вы работаете во Франции и в Европе, вас не удовлетворяют?
— Я всегда играла только те роли, которые любила. И я умею отказывать, даже если роль сулит огромные заработки. Я не знаю, почему ко мне обратилась афинская опера…
— В Греции вы будете ставить русскую оперу «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича. Встречались ли вам роковые мужчины в России?
— О нет, что вы, я в этом — как пес в лесу: продираюсь сквозь него и абсолютно не понимаю где я. (Смеется.)
— Страсть — что это?
— Она разрушает посредственности. Я думаю, что в жизни страсти могут быть опасны в 20… Но не в 50.
— Вы пригласите в «Макбет» русских певцов?
— Конечно, обязательно, я очень хочу их пригласить.
— У вас есть ритуал перед выходом на сцену и съемочную площадку? Может быть, талисман?
— Нет, талисманов у меня нет. Перед выходом я вспоминаю о тех, кого я любила и кого больше с нами нет.
— У вас три дочери. У них у всех разные отцы, вы никогда не были замужем — это ваш выбор. А как воспитать девочку, чтобы она выросла и стала счастливой женщиной?
— Прежде чем стать женщиной, мы становимся человеком… Мои родители пытались воспитать во мне чувство свободы, провокационность, любовь к приключениям и риску. Я тоже хотела научить моих дочерей самих биться с жизнью и не хотела давать им готовых ответов и определенностей. Самое глубокое, что я вынесла от мамы и папы, — независимость духа: они научили меня не быть «овечкой», которая на каждое утверждение говорит: «Аминь». Мне кажется, первое, чему надо учить человека, — говорить «нет».
