«Как только я вижу Этель, я уплываю»
— Слушайте, по-моему, у вас третья или четвертая молодость в творчестве. Я вижу, вы все расцветаете и расцветаете в этом смысле…
— Я расцветаю в несколько ином смысле. Когда в твоей жизни появляется произведение, которому сегодня семь месяцев…
— Боже! Как произведение зовут?
— Этель. Это главный подарок, естественно. Главное, что существует в моей жизни сейчас, — только к ней. Я забыл все, не хочу ничем заниматься. Ну так, читаю только, и то не так, как раньше. Я готов сутками сидеть и смотреть — спит она, не спит. Такое наслаждение!
— Семь месяцев, уже разумная девочка.
— Да-да. Не хочется говорить в превосходной степени, потому что это у других людей возникает…
— Зависть?
— Ну, наверное. Она так сладко спит и ест и крайне редко капризничает. Только тогда, когда ей, может быть, чуть-чуть с опозданием дают поесть. Вот тут она дает сигнал, что уже готова. А так ну просто уникальная девчушка!
— Она вас узнает уже?
— Да, конечно.
— Но пока не говорит?
— Говорит очень много: бум-бум-бум…
— Вы ее понимаете?
— Я с таким желанием хочу понять, что она думает в это время! Нет, об этом можно говорить бесконечно. Как только я вижу Этель, я уплываю. Поэтому сегодня нет никаких претензий насчет желаний своих. Если раньше была страсть: работать, работать, новые спектакли, съемки, почему не приглашают на съемки?.. Сегодня абсолютное спокойствие. Более того, отказываюсь от большого количества предложений только ради того, чтобы побыть с Этель.
Вот мы летим на самолете на гастроли и берем свою Этельку.
— И как она себя в самолете ведет?
— Даже не пикнет! Кругом дети плачут, эта же лежит, смотрит и молчит. Такая спокойная. Ой, подумают, что мы такие сумасшедшие родители.
— Все нормально: еврейская мама, еврейский папа. А няня есть?
— Конечно, обязательно. Еще приезжает Ирочкина мама. Она боготворит Этель, потому что очень рада за Иришку.
— Слушайте, но у вас же трое детей, внуков еще больше, даже правнуки есть. Получается, что Этель — самое особенное ваше чувство, самое сокровенное?
— Просто в то время, когда появлялись дети мои, внуки, правнуки, я вкалывал как угорелый. По три фильма в год и штук по 20 спектаклей в театре. Поэтому я, к сожалению огромному, крайне редко бывал близок со своими детьми, а тут… Как славно!
— Ваши правнуки старше, чем Этель, внуки — тем более. Но разве к внукам вы не испытывали что-то похожее?
— Нет, безусловно, испытывал: тепло, стремление к участию, но этого было недостаточно. А сегодня Этель для меня — это клад. А потом я стал старше…
— Я этого не замечаю.
— Нет, стал, стал. Стал очень много понимать того, что в молодости воспринимаешь эмоционально сразу, а сегодня для того, чтобы эмоционально что-то воспринять, я еще подумаю. Такой вспышки мгновенной не будет.
— Это называется мудрость.
— Совершенно верно. Я не знаю, как обзывать себя мудрым, но это действительно так.
— Но человек не может без эмоций, и часто бывает первая реакция чувственная, безусловно. Или вы совсем уже можете отстраниться, подумать: и ты прав, и ты прав. Или: и это пройдет. Ну просто царь Соломон!
— Знаете, в нашей жизни человеческой возможно все. В последние годы, даже если кто-то меня задевает, я спокоен в этом смысле совершенно. Наверное, это еще оттого, что я прожил громадное количество жизней.
— В театре и кино?
— Да, я уже очень многое прошел. Поэтому у меня конфликты уже не вызывают тех эмоций, которые вызывают у других. Я уже это видел, я знаю результат этого. И стараюсь всегда очень сдержанно не спешить с ответом, даже на хамство. Для меня это очень важно сегодня.
— Ну, это почти уже христианские постулаты: подставь вторую щеку… Вы к этому идете?
— Наверное. Я знаю только одно: единственное, что я ненавижу — это тех людей, которые лишают жизни другого человека. Вот это для меня ну просто катастрофа. Поэтому я всю свою жизнь в ролях ору все время: люди, посмотрите на этих отрицательных персонажей… А я очень много сыграл отрицательных персонажей и отказывался от положительных.
— Потому что их играть интереснее, сложнее.
— Безусловно. И драматургически сложнее, и по-киношному. Но дело даже не в этом. Дело в том, что до сих пор, пока я не в маразме, я думаю только об одном: чтобы люди, сидящие у экрана или перед сценой, понимали, что это не лучший способ проживания жизни — отрицательный персонаж. Поэтому я никогда не отказывался играть эти роли. Может, я такой наивный, но мне кажется, что люди, посмотрев, поймут, что лучше так не делать.
«Я уже столько раз убивал, и меня уже столько раз убивали»
— Понимаю, это ваша сверхзадача. Но артист, опять же по Станиславскому, должен оправдывать любого своего персонажа, понять его правду.
— Безусловно, если я буду врать в это время, то люди не будут так реагировать на меня. Я уже столько раз убивал, и меня уже столько раз убивали… Я уже трижды лежал в гробу.
— Кстати, многие артисты боятся сниматься в гробу.
— Я — нет, я не боюсь, никаких мыслей по этому поводу у меня нет.
— Но суеверие должно же быть у нормального артиста?
— Бывают уродливые артисты, у которых нет никакого суеверия. Вот я такой. Я не реагирую на подобные вещи, для меня если что-то возникает — только на секундочку.
— Вы говорите, что ненавидите убийц. А что думаете по поводу смертной казни? Стоит ее вернуть в России?
— Я не могу призывать к смертной казни. Я не могу представить, как живут судьи, посылающие людей на смерть. Есть масса примеров, когда они сами кончают самоубийством. Это ужасно. Вообще отношение человека к человеку должно быть нормальным. Опять я себе и каждому повторяю: не спеши с выводами, потому что при этом можешь потерять большое количество замечательных людей. И у меня было то же самое, я же без крыльев… Поэтому я сейчас очень чутко к этому отношусь.
— Но есть такие люди, которых вы до сих пор не простили в своей жизни? Вообще что вы не прощаете людям? Или уже готовы простить абсолютно все, учитывая ваше нынешнее состояние?
— Я готов простить очень многое. Я только не готов простить, что очень рано уходят любимые для меня люди. Вот это для меня просто… Поэтому поднимаешь глаза к небу и говоришь: ну как же так, ну что ж вам там все мало? Столько потрясающих людей ушло из жизни… Я уж не говорю о родных и близких. У меня было неимоверное количество родных и близких. Я просто обожал маму и продолжаю это делать. Пока вкалывал с утра до вечера, она всегда была рядышком. А родные… Они все были одесситы. Только мои родители уехали из Одессы и родили меня в Баку. А Ставрополь! Многие считают, что я там родился. А Астрахань вообще для меня святой город, там лежат мои родители…
— Аллу Балтер вы тоже вспоминаете всегда.
— Аллочка просто осталась для меня навсегда, на всю жизнь. Это такой подарок в жизни для меня… Ее уход — это такое потрясение, неимоверное, что тяжело вспоминать. Поэтому Аллочка сегодня всюду присутствует. Мы всегда отмечаем день ее рождения, встречаемся в день ее ухода… Мне неимоверно везет на женщин, которые вокруг меня. И сегодня Ириша, которая внешне совсем другая, чем Аллочка, но как они похожи!
— В чем?
— Во всем. Если Аллочка видела на улице какой-то конфликт милиции с кем-то, она всегда останавливала машину, выходила и выясняла, кто же прав. Ириша — то же самое.
— Знаете, некоторое время назад мы говорили с Максимом, вашим сыном, об Алле… Он так про нее говорил!
— Он истинный сын своей мамы.
— Мама для него — это что-то святое.
— Конечно, она была рядышком с ним всегда. Отказывалась от кино. Я в это время вкалывал как угорелый, а она отказывалась. Для нее театр — святое. И Максим… Ну и я.
«Я смотрю на свою Ирину, ей надо рожать и рожать»
— Но ваша Ирина такая деловая, бизнесвумен!
— Она деловая в самом замечательном смысле, потому что не для себя все делает. У нее такая страсть, чтобы рядом были люди, чтобы обязательно эти люди что-то привнесли своим присутствием. С утра до ночи она на ногах. Мы ложимся обычно ночью в три, в четыре часа. Целый день она общается, что-то выясняет, проясняет. Ее желание сделать для кого-то хорошо — это такой подарок. И она всем помогает.
Не дай бог кто-то заболеет, позвонит — она бросится к врачам, к которым она раньше не обращалась. Нет, Ирочка в этом смысле просто уникальна. И отношение ко мне…
Она оградила меня от всего и вся, я такой ленивый стал, ужас. Меня только Этель спасает, иначе бы я лежал как развалюха и только иногда вечерами в спектаклях участвовал. Ирочка о всех своих так заботится: о маме, сестре… А ведь мы с ее мамой почти одногодки, она всего на год меня старше. А с сестрой они же двойняшки!
— Вы их не путаете?
— Нет. Но они даже одеваются одинаково, несмотря на то, что в этот момент находятся в разных городах или странах.
— Да, три года назад, когда мы с вами встречались, вы говорили о театре, о вечерах, о своем центре, а сейчас, выходит, вы живете в совершенно другой жизни, там только Этель. Но это же действительно подвиг, родить ребенка в вашем возрасте и в ее…
- Ирочка всю жизнь очень хотела ребенка, но детей у нее не было. Врачи просто не рекомендовали ей рожать, и она очень болезненно это переживала. Но сегодня мы переступили через это. Иришка всегда замечательно ко мне относилась, до такой степени, что мы поняли — предел, лучше уже невозможно.
Но вот рождение Этельки — это просто чудо. Такое счастье, такое наслаждение! И я смотрю на свою Иришку — ей надо рожать и рожать. Знаете, сейчас очень много способов рождения ребенка, мы же ничего этого не знали. Иришка молодчага, она сделала то, что делают обычно, родила как все. Я не умею об этом говорить, но то, что сегодня можно произвести на свет ребенка в любом возрасте, — потрясающе. И очень многие об этом не знают, а некоторые относятся очень отрицательно. В том числе и к нашей семье, когда у нас появилась Этель.
— Им-то какое дело? Это ваша семья, ваша жизнь. Вы же никому ничего плохого не сделали, наоборот, произвели на свет нового человека.
— Я совершенно убежден, что все последующие поколения должны быть лучше предыдущих. Поэтому только радоваться нужно, только коленопреклоненно относиться к тем, кто производит на свет последующее поколение.
— Так, может, вам нужно дальше рожать?
— Может быть. Вот возьму и рожу! То, что происходило в моей жизни, начиная от рождения моих родителей, и то, что происходит сегодня, — я думаю, это подтверждение одного: что надо жить нормально.
— У каждого своя норма, что называется.
— Безусловно. Если у тебя есть возможность что-то еще узнать, познать, я думаю, этим надо пользоваться в любом возрасте. Но я точно знаю, что мое мнение далеко не самое главное для каждого, с кем я встречаюсь. И я не настаиваю только на своем.
У меня теперь самые простые, естественные желания: чтобы мы могли сказать друг другу «здравствуй» — вот и все. Тем более что «здравствуй» такое слово потрясающее. Вроде ты приветствуешь, а на самом деле желаешь здоровья.
«Приветствую присутствие Ксении в нашей семье»
— Не могу вас не спросить про вашу невестку. Ну и как вам она? Когда вы смотрите на эту пару — Ксения и Максим, — это гармония?
— Я ведь очень давно знаком с семьей Собчак, еще когда Ксюша была маленькой девочкой. Мы встречались еще в Ленинграде, они бывали на наших спектаклях. Как жаль, что ушел Анатолий Александрович… Поэтому я приветствую присутствие Ксюши в нашей жизни. Но это, конечно, личное дело моего сына, это их взаимоотношения.
— А знаете, как они познакомились? На митинге оппозиции на площади Сахарова в декабре 2012 года. Там Максим выступил с замечательной речью, очень глубокой и умной. И Ксения не могла это не оценить.
— Конечно, о них много говорят, а еще больше пишут. Пишут всякое… Я практически не читаю, мне только потом что-то рассказывают. Ксюша — она дитя своей семьи. У них просто кровушка такая, что им надо быть впереди планеты всей.
— А Максим не такой?
— Максимка более сдержанный в этом смысле, он уже в нас, наверное. А Ксюша себе может позволить то, что кажется кому-то странным…
— Ну например? Ничего странного в ее поступках я не вижу. То, что она пошла на выборы президента?
— Это у всех у нас вызвало реакцию удивления и поражения. Но потом уже начинаешь понимать, что она не могла этого не сделать.
— А когда вы видели дебаты и Жириновский на нее нападал, вам было за нее больно, вы сопереживали?
— Я всегда восхищаюсь ею, она очень мудрая женщина. Она очень достойно отвечает на любые вызовы, она молодчага. Она достойна того, чтобы возглавлять что-то.
— А семья? Ведь так бывает, что женщина идет куда-то ввысь, что-то возглавляет, а муж и дети остаются без присмотра.
— Нет, насколько я знаю, Ксения прекрасно воспитывает Платона. А Максимка — он такой отец! Он двух детей до этого воспитал потрясающих. Хотя занятость у них адская — и у Ксюши, и у Максимки. Максим очень много играет спектаклей, а Ксюша много ездит. Но как они умудряются еще быть рядом с этим пацаненком! Это потрясающе. И мальчик растет такой же.
— Да, интересно, кем будет Платон, кем будет ваша дочка… Так как у нас, у евреев, говорят: до 120 лет — то вы это увидите.
— Я очень надеюсь. Вообще, я совсем не думаю о возрасте, несмотря на то, что мне об этом часто говорят. Нет, по-доброму говорят: «Подумай, нельзя же так». Но ребенок останется, и очень надеюсь, будет продолжать ту жизнь, которую мы ей дали. Для нас, как и для большинства людей, появление ребенка вызывает только положительные эмоции. Я настаиваю в последнее время: подумайте, ребята, подумайте, должно быть продолжение.
— Когда у Киркорова родилось двое детей, у Галкина с Пугачевой… И были такие ненавистники, которые говорили: так нельзя, это все искусственно! Вы так никогда не будете говорить. И вообще вмешиваться в чужую жизнь…
— Неважно, каким способом это делается. Я знаю основной способ. Так что, если у кого-то это вызывает отрицательные эмоции, пусть они сделают то же, что сделали Киркоров и Пугачева с Галкиным. Тогда они поймут, что значит произвести на свет человека, который будет продолжать твою жизнь.
