— Наверное, это мука — доснимать фильм за погибшую жену? Почему Элем не отказался, ведь мог это сделать?
— На самом деле для него эта работа стала спасением. Было бы хуже, если бы не появились эти жесткие рамки съемочного процесса, сроки, обязательства перед многими людьми... А было так. Поскольку Лариса — режиссер совсем иного склада, у нее был свой подход к повести Распутина и будущему фильму. Мы же прочитали Ларисин сценарий, и он нам не подошел. Надо было переделывать. А когда? Мы буквально через две недели после похорон Ларисы уже выехали на съемки, они проходили на озере Селигер. Вся группа там ждала. Люди пребывали в жутком стрессе — ведь погибло шесть человек, весь костяк съемочной группы, такая страшная была автокатастрофа. Элему предстояло снимать не им выбранных актеров. Однако он почти всех оставил с небольшими исключениями. Так, Воронцова, главную роль, должен был играть Сергей Шакуров, но не получилось. Элем заменил его на Лешу Петренко. И масштаб личности героя сразу укрупнился. Гуляку и пьяницу Петруху должен был играть Ваня Бортник с Таганки, но опять не получилось, и Элем взял Витю Крюка, актера из Минска. И он очень здорово сыграл. И как мы снимали? Поскольку сценарий переделывать было некогда, писали следующую сцену в ночь, а в шесть утра выезжали на съемку, эту сцену снимали и ночью писали следующую.
— Понятно, что брат в вас тогда нуждался не только как в соавторе нового сценария.
— Мы жили вдвоем, были неразлучны. Я взял на себя весь быт. Я не подпускал к Элему людей со всякими второстепенными вопросами — что куда поставить, что надеть, — я все на себя брал. Потому что ему было действительно очень тяжело. Туда же, на Селигер, опекать Лешу Петренко приехала его жена Галя Кожухова. И Галя называла меня «мама Герман». В общем, как Галя себя замкнула на Леше, так я тогда замкнул себя на Элеме.
— Вы и Элем хорошо знали эту семью? Все-таки Петренко сыграл в двух фильмах вашего брата. Могучий актер! Тем обиднее, что на закате жизни он оказался участником некрасивой истории, связанной с его последней женой.
— Да, странная у него была эта женитьба… Но я, мне кажется, понимаю почему это случилось. Мы действительно дружили. У них с Галей была небольшая квартирка в самом конце Калининского проспекта. Мы с Элемом часто туда заваливались и сидели у них до утра. Леша выставлял трехлитровую банку с салом и самогон. Ему присылали с Украины. И мы рассказывали что-то друг другу! Веселились! Хохмили! Не могли расстаться. Много раз так бывало. А в последние Галины годы они в основном на даче жили. Сколько раз я ее уговаривал: ты ведь журналистка, пусть Леша тебе на диктофон наговорит воспоминания, у него же есть на даче свободные минуты, сделаешь книгу. Она: да-да. Но так и не случилось. Лешины воспоминания были как бы на втором плане. А на первом — его текущие дела. Ими занималась Галя: где Леше сниматься, где выступать, к телефону подходила только она и решала, стоит его звать или нет. И вот когда он остался один, ему захотелось свободы, семьи, чтобы было много детей. И он, наверное, чувствовал себя таким баем…
«Французы сказали: если дадите «Агонию» на Каннский кинофестиваль, он наверняка получит Гран-при. Наши не дали»
— Но как Петренко сыграл Распутина в «Агонии»!
— Фильм ведь вышел в 1975 м, и французы сказали: если дадите его на Каннский фестиваль, он наверняка получит Гран-при! Наши не дали. В результате фильм до 83 го года пролежал на полке. Как-то шла передача про Петренко, к какому-то его юбилею, и показывали, как Леша снялся в «Как царь Петр арапа женил». И диктор рассказывает, что Александр Митта, режиссер картины, увидел Петренко в Театре имени Ленсовета, и он так ему понравился, что он взял его на главную роль, и таким образом Леша впервые появился на экране. На самом деле это Элем увидел его в Ленсовете. Он дружил с Алисой Фрейндлих и ее мужем Игорем Владимировым, который был главным режиссером этого театра. Увидел. Леша что-то играл. Он был там второстепенным артистом. А Элем его разглядел и взял на Распутина. И Митта увидел Петренко именно в «Агонии». Леша потом рассказывал: «Я спрашиваю у Митты: ну как играть Петра? А он: ну играй как у Климова в «Агонии». Я и продолжал Распутина играть!» Вот как все было, а не так, как говорили в передаче!
— Конец 70 х — тяжелейшие годы в судьбе вашего брата. В 1979 м погибла Лариса, которую он очень любил. А до этого его попытки что-то снять заканчивались ничем, «Агония» лежала на полке. Но как-то ведь Элем зарабатывал?
— В то время нам через друзей нашли такую «халтуру» в кавычках. Потому что это не была халтура. Мы писали сценарий для Музея космонавтики, который на ВДНХ. То есть мы придумывали музей: что где расположить, что рассказывать… И увлеклись космосом. Все-таки у Элема первое образование — МАИ. И мы изучали все это дело, встречались с людьми. Элем тогда возобновил дружбу с Виталием Севастьяновым, космонавтом, они учились в МАИ в одни годы. Много интересного мы от него узнали. Встречались с замечательным ученым Борисом Раушенбахом, теоретиком космоса, человеком широких взглядов. Он и искусством увлекался, и вообще философ был. В результате сделали такой полноценный, я бы даже сказал, революционный музей.
— Сейчас все ваши придумки там живы?
— Не знаю. Не был там с тех пор. Заплатили нам, кстати, хорошо, как за нормальный сценарий. А то у Альфреда Шнитке, нашего друга, приходилось занимать. Перебиваться. А я в начале 80 х тоже через тех же друзей поработал в Академии наук на Ленинском проспекте — заведовал там видеостудией. Ничего не понимал в науке, но снимал картины — про лазеры, про все эти дела. И ученые были очень довольны.
— У Ларисы до фильма «Восхождение», принесшего ей мировой успех, тоже дела шли безрадостно. Не хотелось им уехать из страны, которая не ценила их как художников?
— Это даже не рассматривалось. Я помню один вечер. Элем с Ларисой тогда купили кооперативную квартиру возле Киевского вокзала. Пришел Тарковский в гости. И я там был. И Тарковский завел разговор… Он тогда собирался в Италию и, в общем, их подбивал. Элем сразу сказал: нет, никогда. А Тарковскому, вероятно, хотелось не одному уехать из СССР.
— То есть слово «родина» не было для них пустым звуком?
— Абсолютно. И, знаете, была такая история. Один немецкий бизнесмен, который обогатился на продаже нашей нефти, решил в знак признательности России сделать какой-нибудь исторический фильм о дружбе между Россией и Германией. Не все же время мы воевали. Кто-то ему написал сценарий про то, как немецкий купец приезжает в Россию, его везут в Сибирь, ну и там все как полагается: охота на медведя, русские красавицы, икра, осетры… Ну лабуда такая а-ля рюс. И немцу не понравилось. Тогда ему порекомендовали нас с Элемом как людей, которые могут придумать и снять такую картину. Через того же Шнитке все это происходило. Альфред устроил нам встречу у себя дома с этим Рудольфом Кренингом, мы очень хорошо посидели. И я нашел такой исторический анекдот, легший в основу сценария, который мы написали с Элемом: как из немца по ошибке пытались сделать чучело. Когда сценарий был готов, мы с легким содроганием… Понимаете, тоже мне дружба — русские хотят сделать из немца чучело! В общем, я и Элем без особой веры в успех принесли сценарий этому бизнесмену. А он пришел в восторг! Говорит: даю на съемку… по тем временам очень большие деньги. Элем с этим сценарием семь раз ходил к Филиппу Тимофеевичу Ермашу, тогдашнему председателю Госкино, чтобы дал добро, а тот: нет, у вас там про рабство идет речь. Элем: «Филипп Тимофеевич, это же восемнадцатый век!» — «Нет! Они до сих пор думают, что у нас и сейчас так». И Кренинг через немецкого журналиста Норберта Кухинке — помните, который у Данелия в «Осеннем марафоне» играл, Норберт называл себя комиссаром того проекта, — нам передал: пусть это будет немецкий фильм! Какая тебе, мол, Элем, разница? Деньги есть, снимать здесь будете. Элем отказался.
— Почему?!
— Элем считал: фильм должен быть русским! Тогда это выглядело бы едва ли не предательством: советский режиссер снимает немецкую картину! Прошло всего несколько лет, и к этому уже легко относились. Никита Михалков снял советско-итальянский фильм «Очи черные», и другие режиссеры снимали. Это называлось «совместная продукция». Если бы Элем «Преображение» снял, то и жизнь его пошла бы по-другому. Тогда, я уверен, и другие два сценария, которые тоже остались неосуществленными, стали бы фильмами. В том числе «Мастер и Маргарита». Сделать фильм по роману Булгакова он мечтал не одно десятилетие.
— Если бы Лариса не погибла, наверняка жизнь вашего брата — и личная, и творческая — тоже сложилась бы куда счастливее. Он ведь больше не женился. Кстати, Лариса действительно была у Ванги и та предсказала ей раннюю смерть?
— Не было этой поездки. И когда мы с Элемом в 1986 году были в Болгарии, Ларисина подруга Веселина, режиссер-документалист, хотела повезти нас к Ванге. Мы: «Нет, не поедем». Она: «Ну почему?». Элем объяснил: «Ты пойми, мы художественные натуры, мы очень мнительные. Если нам даже просто покажется, что Ванга что-то не то или не так говорит, мы будем фантазировать... Лучше не надо».
— Антон, сын Элема и Ларисы, по стопам родителей не пошел, стал журналистом. Удивительно, правда?
— Режиссер — это призвание, и оно притягивает. Если притяжения нет, не надо идти в эту профессию. Я, например, с детства мечтал быть писателем. Писал стихи, рассказы. И одновременно серьезно занимался спортом. И мечтал, что вот Элем, который старше на семь лет, стал режиссером, а я буду сценаристом, и мы будем вместе работать. И это в итоге получилось. Но тоже не сразу, как и у Элема с режиссурой. Там смешно вышло. 1958 год. Элем подает документы во ВГИК. А я как раз закончил школу и заявил брату: «Я тоже буду поступать во ВГИК, но на сценарный!» Он: «Ни в коем случае!» — «Почему?» — «А представь себе: ты поступишь, а я нет! Я этого не переживу». И я его послушал. Подал документы на журфак в МГУ. А поскольку я должен был ехать в Тбилиси выступать за Москву на спартакиаде учащихся, мне разрешили сдать экзамены досрочно. И вот у меня три «пятерки», четвертый экзамен — русский устный, и преподаватель ставит мне «двойку» за то, что из трех вопросов я на один ответил неправильно! Думаю, он просто не любил спортсменов. А я был уже звезда — чемпион по толканию ядра среди юношей, по метанию копья… Была возможность пересдать другому преподавателю, но я плюнул и поехал в Тбилиси. Вернулся, электромехаником на каком-то закрытом заводе работал, через год поступил в институт физкультуры. Однако все равно потом окончил Высшие сценарные курсы. Фильм по моему дипломному сценарию снял мой брат, называется он «Спорт, спорт, спорт». И жизнь действительно так сложилась, что мы всегда были рядом. Я был с Элемом, в том числе и как соавтор сценариев, на всех его съемках, кроме «Добро пожаловать» и «Похождения зубного врача», потому что тогда еще был действующим спортсменом, ездил на сборы и соревнования. Входил в сборную СССР по легкой атлетике.
— Правда, что это о вас Высоцкий написал песенку про прыгуна в длину?
— Я, скажем так, был прообразом его героя. Но есть и прямое посвящение. В книге «Четыре четверти пути», в которой представлены все стихи Володи с его посвящениями и историями их создания, песенку про прыгуна предваряет строчка: «Герману Климову». И меня, между прочим, очень хотел снять Владимир Наумов в фильме «Тегеран 43» — в той роли, которую в итоге сыграл Игорь Костолевский. Элем воспротивился, сказал: он мне самому нужен. Он тогда собирался снимать фильм по моему сценарию «Вымыслы». Увы, этот проект не осуществился.
— Что у вас как у сценариста сейчас в работе?
— Недавно прошла премьера документального фильма «Дуэль. Финал» — о матчах легкоатлетов СССР и США. Его по моему сценарию снял режиссер Сергей Головецкий. Сейчас работаю над новым проектом — он тоже о спорте, о людях, чьими достижениями в спорте гордится страна, о нашем славном прошлом…
