На его книгах и мультфильмах выросло несколько поколений детей, и не только в России. Его сочинения переведены на 25 языков, а в Японии они стали культовыми. Крокодил Гена, Чебурашка, кот Матроскин, Дядя Федор, почтальон Печкин — это больше, чем литературные герои, они вошли в наш быт. Успенский написал сценарии к мультфильмам «Антошка» (о том самом, который копал картошку), «Рыжий, рыжий, конопатый» (тот, что убил дедушку лопатой), «Крокодил Гена», «Чебурашка», «Каникулы в Простоквашино», «Пластилиновая ворона», «Про Веру и Анфису». Более 60 мультфильмов снято по его произведениям — «Следствие ведут Колобки», «Про Сидорова Вову», «Зима в Простоквашино». Вместе с Михаилом Алдашиным Успенский стал сценаристом японской трилогии: «Чебурашка идет в зоопарк», «Чебурашка и цирк», «Советы Шапокляк». Первый фильм существовал еще и в русской версии, был копией советских картин покойного Романа Качанова о Чебурашке. А потом он стал Тсебураско, вместо «спасибо» начал говорить «аригато». Шапокляк превратилась в Шапокриак, запела по-японски.
В 2010 году Эдуард Успенский приезжал на Токийский международный кинофестиваль, прошел с гигантским Чебурашкой по звездной дорожке из зеленых пластиковых бутылок. В фестивальном магазине продавали горы сумочек из Чебурашки, канцтовары с его изображением — ручки, блокноты, наклейки. С недавних пор Чебурашка обосновался в Японии, и говорят, что без согласия японской стороны мы уже не можем им распоряжаться. В Японии любят Чебурашку какой-то сумасшедшей любовью. Его появление в центре Токио вызывает ажиотаж. Однажды, пройдя под руку со своим новым японским «папой» Макото Накамурой, помахав нам рукой, он словно растворился среди японцев, и стало невыносимо грустно. Чебурашка стал иностранцем.
Успенский придумал историю про непонятного пола существо, появившееся из ящика с апельсинами. А потом доказывал, что он истинный автор персонажа. Российское анимационное сообщество сильно обиделось, пыталось защищать права старейшего художника Леонида Шварцмана (сейчас ему 97 лет), нарисовавшего Чебурашку таким, каким мы его полюбили. Все это было мучительно и сильно испортило всем настроение. Но жизнь продолжалась.
Об Эдуарде Успенском вспоминают его ученики и коллеги.
Игорь КОВАЛЕВ, российско-американский режиссер анимационного кино, художник-мультипликатор:
— Эдуард Успенский был живой, настоящий классик детской советской и русской литературы. Что это был за человек? С неутомимой энергией. Каждый раз, когда мы встречались, я говорю «мы», имея в виду себя и Александра Татарского, он просто фонтанировал идеями. Они были очень интересные. Он предлагал столько сценариев и рассказов, начинал импровизировать. Мне особенно нравилось, что в то время, а это было самое начало 80-х, у него был абсурдный и парадоксальный подход к детской литературе. Это было так необычно, непохоже на то, что делали другие советские авторы, работавшие на «Союзмультфильме» и в объединении «Экран», где производились анимационные фильмы.
Когда мы впервые с Сашей Татарским получили сценарий «Пластилиновой вороны», то просто не поверили своим глазам — этому тексту, этому абсурду. То же самое было со сценарием «Следствие ведут Колобки». С Успенским было интересно работать. Я уехал из страны на несколько лет, работал в США, и поскольку меня долгое время не было, я с Эдуардом Николаевичем многие годы не общался. А когда вернулся, мы разговаривали в основном по телефону. Так уж получилось, что я не смог с ним увидеться. Он заболел. Говорят, что болезнь сделала его другим человеком. Она у него давно началась. Может, он и не знал о ней.
— А как все начиналось? Успенский обратил на вас внимание.
— Начало анимационной карьеры — моей и Саши Татарского — случилось благодаря Успенскому. Когда мы приехали в Москву из Киева, у нас был готов маленький фильм, сделанный детьми в киевском Дворце пионеров. Потом он вошел в «Пластилиновую ворону». Это был первый сюжет, увидев который, Успенский произнес: «Да! Чудесно! Давайте сделаем три сюжета в разных техниках. Пусть первая будет — живописная...» Мы фантазировали. Кто-то предложил вторую историю сделать при помощи карандашей. Кто именно, уже не вспомню. Возможно, Саша или я. Но вот третью технику точно предложил Успенский. Он сказал: «Пластилин!» С этого все и началось. Он поверил в нас, мгновенно написал и прислал текст для песни «Пластилиновая ворона». Успенский взял нас под крыло. Мы работали на мультипликационной студии, художественным руководителем которой он был. На работу он приходил практически каждый день. Успенский верил в нас. Мы очень тесно сотрудничали. Все время спрашивал, что мы хотим сделать из его сценариев больше всего. А мы, конечно, планировали, но так ничего и не состоялось. Мы часто встречались, бывали у него дома и на даче, играли в футбол. Все это было в 80-е годы.
Вадим ЖУК, поэт, драматург, актер:
— Эдуард Николаевич Успенский ценен для нашего искусства и большой литературы, подчеркиваю — большой — тем, что он создал мир. Это редко кому удается. С полным основанием могу сказать, что кот Матроскин не менее значим для нескольких поколений и, думаю, будущих тоже, чем Наташа Ростова. Потому что это чрезвычайно емкий персонаж, вошедший в сознание многих и многих людей. Дай бог успокоения Эдуарду Николаевичу на небесах от его беспокойного характера.
— Что вас лично связывало?
— Не очень многое. В молодости в Ленинграде я «играл елки» — был занят в новогодних представлениях, сценарии которых написал Эдик. Он приезжал их посмотреть. Дело обычное. Благословенная халтура советских времен. Мы с ним тогда чудесно поговорили. Ему понравилось, как я там какую-то ерунду играл. А так мы только улыбались друг другу. Ничего другого, к сожалению, нас не связывало. Успенский — интереснейший человек, предложивший русскому детскому стиху преобразование каких-то обэриутских находок в чрезвычайно обаятельной и своеобразной линии.
— Каким образом литература и анимация, эти два мира, сходились в его личной судьбе?
— Это было все вместе. Это его писательское сознание — очень оригинальное. Анимация — это его литература, воплощенная художниками и режиссерами. Не так много в мультипликации имен именно сценарных. По крайней мере, их помнят чрезвычайно мало. А Успенский тут лидирует.
