Середина августа. Московские театры догуливают свои отпуска. Сезон откроется не раньше чем через две недели, поэтому город пустой. И от этого — огромное удивление, когда попадаешь в зал МХТ им. Чехова: он забит. Даже на балконах сидят. По сцене вообще очень сложно пройти: по обе стороны от гроба — стулья, на них — семья Дмитрия Брусникина, самые близкие и родные люди. А за ними плотными рядами стоят артисты разных поколений. Среди них очень много молодых незнакомых лиц — это последние выпускники Дмитрия, из них состоит его театр, который вот-вот должен был начать работать в «Практике» после долгих мытарств по столичным площадкам…
Смерть Дмитрия Брусникина — настоящий шок для всех, по сравнению с которым все остальные неприятности — просто ерунда. Это понимают буквально все. Многие из его коллег — руководители театров поколения 50–60-летних, которые сейчас в самой силе, — прервали отдых, приехали в МХТ.
Сергей Женовач, возглавивший МХТ после смерти Олега Табакова, новый сезон начинает с похорон. Всегда немногословный, с трудом подбирает слова:
— Потеря… Нелепость… Были планы… Ужасная несправедливость…
Игорь Золотовицкий — старинный друг Брусникина — вернулся в Москву из Хорватии. Срочно вернулись в Москву Виктор Рыжаков, руководитель ЦИМА, Евгений Писарев, худрук Пушкинского, Ирина Апексимова. Из Екатеринбурга прилетел известный питерский режиссер Григорий Козлов: там он ставит «Чайку», и после прощания — сразу же обратно. Артисты разных поколений: плачет Мягков, как окаменелый сидит Юрский… К микрофону подходит Наталья Тенякова:
— Почему мы так спешим? Дима, зачем так рано?! Мы, наверное, тысячу раз вместе играли «Нового американца» по Довлатову. И я вспоминаю, как на гастролях в Нью-Йорке мы пошли на кладбище, на могилу Довлатова. Пришли, а не знаем куда идти. Кругом лес. А Дима говорит: «Я знаю. Пойдемте». И он пошел и нашел эту могилу. Как?..
«Красивый человек» — пожалуй, эти слова чаще всего произносят те, кто подходит к микрофону.
— Он красиво репетировал, красиво общался, красиво дружил, мы красиво выпивали… — говорит Виктор Рыжаков, а вслед за ним так думают все. Потому что Брусникин Дмитрий Владимирович, который для большинства был просто Димой, действительно красив был и внешне, и по сути своей.
Высокий, седой, никогда не подкрашивавший волосы, он красиво входил в пору зрелости. Мужественный, благородный. Непубличный — потому что занимался не своей карьерой, был не специалистом по освоению медийного пространства, а строил чужие судьбы, думал о своих учениках, ради которых создал театр. Брусникинцы бродяжничали по Москве — работали в студии «Человек» и, что совсем удивительно, попытались прирасти к Театру Романа Виктюка. Ничего путного из этого не могло получиться: руководители этих театров не очень-то стремились обновить «театральную кровь». И что удивительно: Дмитрий Брусникин не позволил себе публичных высказываний в их адрес, хотя правда и справедливость были на его стороне. Он вел себя, как подобает мужчине, и все тут.
Меняется почетный караул у гроба. Совсем молодые, пока еще никому не известные лица — заплаканные, раскрасневшиеся и некрасивые от слез. Почему-то обращает на себя внимание девушка с детским лицом в широком мужском пиджаке: она рыдает, не может сдержаться. К микрофону подходит ее молодой коллега:
— Мы не готовы, мы не готовы… — говорит он бескровным голосом. И все понимают, о чем речь: брусникинцы первого и последнего призывов не готовы жить теперь без него. Остались без спины, без защиты, без снисходительной улыбки учителя, который прощал их глупость, дерзость, неоправданные амбиции. Потому что любил и очень верил в них.
Последнее слово — за Авангардом Леонтьевым, и он как всегда точен:
— Он человек-надежда, человек-вера. Умел делать то, что сейчас не востребовано в нашей жизни, — он делал актера ролью…
К гробу подходят Адольф Шапиро, Владимир Машков, Евгений Писарев, Олег Меньшиков, Евгений Князев. Актеры, которых он воспитал вместе с Олегом Ефремовым: Виктория Исакова, Александр Арсентьев и другие… А их Дмитрий Владимирович, Дима, — в гробу, седой как лунь. Красивый, мужественный, благородный. Всегда был — и таким останется.
