— Сережа, почему всех твоих животных зовут человеческими именами?
— Да, волки — почти все, а собаки и коты все Федоры, Потапы, Сереги, Маши, Шурики. Для животных важен язык жеста, и, обращаясь к животному как к Федору, ты обращаешься к нему как к равному себе, как к личности. А наша задача эту личность раскрыть, вот поэтому они у меня все как человеки. Это только в первом поколении волков у нас были Ромашка, Вермишелька и Козявочка, но зато все с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Не хотелось давать им суровых имен, исходя из неправильного представления людей о волках. Скажем, Тор — бог бури и грома в скандинавской мифологии: да с таким именем и укусить можно, а Ромашка — разве она позволит себе такое? А Вермишелька? А когда подросло второе поколение, мы поняли, что они вообще нас не укусят. Потому что зачем кусать папу и маму?
В один голос все стали говорить: «Да они вас сожрут, это вам не собаки»
— Скажи, как ты дошел до такой волчьей жизни?
— Я родился в семье дрессировщиков, народных артистов России Александра и Надежды Поповых. Они не принуждали меня идти по их стопам, и я учился в музыкальной школе по классу фортепиано. Бредил роком, играл в рок-группе на клавишах, пел и сочинял экспериментальную музыку. Но при этом ездил с родителями по стране, менял общеобразовательные и музыкальные школы — сколько их было не считал, много. А в 90‑е годы, когда работы здесь не было, родители со своим аттракционом, где кошки, собаки, а также гуси, куры и прочая домашняя живность, уехали в Европу. Между прочим, мой папа тем и прославился, что работал с животными как с артистами, с помощью которых рассказывал определенную историю, своего рода спектакль, а не только демонстрировал чудеса дрессуры. Я работал у них ассистентом, но все равно категорически не хотел продолжать дело, сопротивлялся изо всех сил, но обстоятельства и жизнь поворачивались таким образом, что я каждый раз возвращался в дрессуру.
— Жалеешь? А как же карьера музыканта?
— Сейчас нисколько не жалею: вижу судьбы своих друзей-музыкантов — у многих дела не очень хорошо. В общем, я начал выступать только в 25 лет, а это считается поздно. Но… вот моя супруга, Ирина, вообще никак не была связана с цирком, с животными, но любовь творит чудеса, и сейчас она очень талантливая дрессировщица, актриса. Мы поработали в Росгосцирке, потом с номером домашних животных перешли в «Уголок дедушки Дурова». А Юрий Юрьевич — он тогда только пришел — предложил нам: «Не хотите с волками поработать?». Ему трех волчат как раз привезли. Ну а мы что? «Конечно, хотим, новые горизонты и все такое». Потому что в цирке с волками тогда мало кто работал. Да и сейчас, знаю, у кого-то есть номер, но я его не видел.
— Волки не собаки. Не страшно было?
— На тот момент профессиональный интерес перевесил страх. До этого у нас был опыт работы с диким кабаном — кстати, он опаснее волка, — но в итоге это замечательное создание нас полюбило. Но, когда у нас появились волки, все действительно в один голос стали говорить: да они вас сожрут, это вам не собаки! Все ждали, когда они заматереют в год-два, если не сожрут нас, то точно покусают. Но ни в год, ни в три этого не произошло. Сейчас нашей старшенькой — Ромашке — уже восемь. Она из первого набора, а с ним мы наделали кучу непростительных ошибок. И спасибо им, что они нас…
— …Не сожрали?
— Да нет, они бы нас не тронули.
Наш социум устроен на обезьяний лад
— Сначала мы пошли по такому принципу: есть собаки серьезных пород, типа алабаев, где четкая воля вожака, хозяина. И мы с ними строили отношения по такому принципу: мы для волков — безоговорочные вожаки, которым они безоговорочно подчиняются.
— Каким образом это достигается? Подавлением — кто сильнее, — жестокостью?
— Жестокость порождает жестокость — тут без вариантов. Если ты с алабаем будешь таким, он вырастет жестоким зверем. С волками все оказалось не так. Во-первых, в отличие от собак, у которых всегда есть хозяин, у волков хозяев нет. Они свободные животные. Но при этом они животные социальные и нуждаются в общении.
— А как же волк-одиночка? Тоже миф?
— Я человека не отделяю от животных, мы часть животного мира. Если к нам когда-нибудь прилетят инопланетяне, они не будут воспринимать нас как себе равных, а лишь как животных. Точно так же и мы воспринимаем братьев наших меньших: мы разумные, а они недостаточно или совсем неразумные. Все как раз наоборот — просто мы общаемся на разных языках и зачастую не понимаем друг друга.
— А вообще это реально — понимать животных?
— Реально попытаться понять их. А это возможно, если ты немного опустишь свое «эго», не будешь считать себя венцом творения. Просто мы биологически по-разному устроены и не в состоянии понять, как животные передают информацию путем запахов. Так что, если чуть-чуть нам опуститься, то начнем их чуточку понимать. Больше скажу, я с животными сорок лет, можно сказать, с самого рождения, и я в свои сорок понимаю, что я о них вообще ничего не знаю.
— И это говоришь ты, укротитель волков?
— Мы вообще не представляем, на что способны животные. Человек их изучает — есть методологии, классификация животных, но мы классифицируем и используем эту методику с точки зрения нашего мировоззрения, то есть обезьяньего, поскольку мы ближе к обезьянам. И наш социум тоже устроен на обезьяний лад. У обезьян есть вожак, и он хозяин. И чтобы показать, что он вожак, он должен самодурствовать, иначе не будут уважать. И также у человека: большинство атрибутов власти самодурские.
— Что ты имеешь в виду?
— Атрибутами власти у человека, который руководит, считаются дорогая машина, персональный водитель, шапка Мономаха, да что угодно: разным эпохам — разные вещи. У вожака обезьян должна быть самая большая ветка и самая толстая самка. И он ходит и раздает соплеменникам пинки и тычки. А у волков все по-другому устроено: вожак есть, но они ему не подчиняются, они с ним соглашаются. И вожак не тот, кто самый сильный, а тот, кто самый мудрый. Вожак тот, с кем все соглашаются, поэтому в волчьей стае абсолютная гармония, и у каждого — своя роль. Тут я говорю не про свою стаю, которую мы ввели в наш социум, а про тех, что живут в природе. В стае есть альфа-самец, он может найти, где охотиться, и прокормить стаю.
Если волки образовывают пару, то она одна на всю жизнь
— Интересно рассказываешь. Что еще такого особенного в волчьем поведении? Скажем, в отличие от собак.
— Можно сравнить: собака — это такой прилежный ученик, у которого домашка всегда выполнена, портфель чистенький, сидит такой аккуратненький и смотрит в рот учителю. А на задней парте лентяй бездельничает, и не потому, что он дурак, а потому, что он такой умный: ему таблица умножения — семечки. Вот волки — это такие хулиганы. И учителя больше любят не прилежных хорошистов, а именно умных лоботрясов, с которыми интересно. И эти хулиганы, замечу, всегда будут защищать слабых, ботаников-рахитиков, потому что они из одной песочницы — короче, свои.
Дальше идем: если собаки, живущие не в семье, а на улице, слабых и больных загрызают, то волки — никогда. Волки всей стаей ухаживают за детьми. Они вообще очень любят детей, и не только волчьих, но и человеческих, хотят облизывать их, оберегать. «Маугли» же не просто так был написан. И вся стая новорожденным волчатам отрыгивает еду. Так же они заботятся и о больных волках.
У нас в первом составе были две волчицы — Вермишелька и Василиса: они никак не могли друг с другом ужиться, постоянно дрались, но это стопроцентно наша вина. Вражда между ними была непримиримая, однажды подрались насмерть, но спустя какое-то время Вермишелька заболела раком. Мы ее год лечили, все что возможно делали, я привозил к ней лучших человеческих онкологов, но… И когда она совсем слегла, то Василиса, ярая ее противница, отрыгивала ей пищу. До такой степени.
Еще волки необыкновенно верные. Если они образовывают пару, то пара одна на всю жизнь. Если самка или самец гибнет, они не ищут замену. Их верность поражает. Причем в стае детей могут иметь только альфа-самец и альфа-самка.
— А как же другие? Без потомства остаются?
— А вот так. У другой самки не бывает течки. Более того, если по какой-то причине альфа-самка не хочет иметь детей в этом году, она выбирает из стаи ту самку, которая будет иметь детей, и у той начинается течка. Каким образом альфа-самка ей это объясняет, я не понимаю, хотя мы очень много читали специальной литературы, ходили на лекции известного ученого Ясона Бадридзе. Он много лет изучал поведение волков, жил с ними в стае в горах, ел вместе с ними, охотился, и они его приняли. Так он утверждает, что у волков есть нечто сродни телепатии, и таким образом они общаются друг с другом. Например, во время охоты волки точно знают, кто, куда и зачем идет. Он понял, что и ему каким-то образом передавалась эта информация: он знал, куда бежать, когда стая загоняла животных.
Меня поразили его рассказы об ареалах, то есть территориях проживания разных волчьих стай. Между этими территориями существует буферная зона. И в этой буферной зоне, куда не заходит ни одна из двух стай, живут и размножаются олени. И волки там не охотятся, но когда у оленей происходит перенаселение или появляются больные животные, то сами олени слабых и больных вытесняют на волчью территорию. И именно там на них охотятся волки. Вот как они это понимают? Но настолько мудро у них все устроено, что начинаешь сомневаться в том, что человек — венец творения. Я думаю, сегодня все потрясения на земле происходят оттого, что человека слишком много стало. А ареал обитания животных все меньше и меньше.
Мне социум волков больше нравится, чем наш, обезьяний
— Я смотрю, с волками ты стал философом.
— А животные заставляют задуматься о многом. Вспомнил про наши ошибки: мы с женой решили, что вожак раздает еду, и мы начали давать им мясо по команде: не разрешаем — не едят. Глупость это большая, потому что до двух лет детей не строят, детей нужно любить, детям нужно отдавать себя целиком, чтобы они на тебе висли.
— Ты сейчас про волков или про людей?
— Про волков, про волков… Нужно отдавать последний кусок тем, кто сам не умеет добывать пищу, охотиться. Это — член семьи. Разве мы в наших семьях кормим детей по команде папы: «Ну-ка есть!»?
— Это у кого как заведено. Я тебя слушаю и начинаю подозревать, что ты волков любишь больше, чем людей.
— Попытаюсь оправдаться. Мое жизненное кредо — толстовец, мизантроп. Я не то что не люблю людей, но чем старше я становлюсь, тем больше разочаровываюсь в нашем обществе. Как мы общаемся, как миримся с несправедливостью, как говорим банальные прописные истины, а на деле один пишем, два в уме. Мне социум волков больше нравится, чем наш, обезьяний, где трудно найти человеку свое место. Люди ужасно боятся показать любовь, нежность (я говорю не о любви между мужчиной и женщиной), потому что общество это расценивает как проявление слабости. А у нас культ сильного.
— Ну прости, волки все-таки не люди, не дети.
— Дети, дети. Мы с ними — одна семья. Возможно, глядя на нас с женой, они считают нас старыми, в каком-то смысле мудрыми, но в любом случае они любят — друг друга и нас.
— Ты воспитываешь волков, учишь их. А они тебя чему научили?
— Они меня сильно поменяли. Во мне меньше стало обезьяньего. Я и с собаками теперь работаю иначе, в обучении стараюсь найти более демократичный подход. А то раньше был такой командир-командир.
Как с животными, я так и с дочкой поступаю
— Все-таки для тебя любовь или дрессура?
— Я не дрессирую, а мотивирую, иногда едой, но это все же больше должна быть игра. Вот сейчас у нас растет третье поколение волков, и мы знаем: чтобы вырастить умное существо, его надо учить, как детей, как щенят или котят. Как? Играя, и чем больше ребенок, щенок, волчонок, тигренок будет играть, тем больше опыта и знаний наберется. Чем больше игрушек, тем более развитым существом он вырастет. Репетиция тоже устроена как игра, и только в таком случае им будет интересно. А волчата гораздо умнее собак и все схватывают с первой же репетиции.
Волки в этом отношении понимают сразу и начинают делать. А вот дальше, когда идут повторения, когда надо закрепить навык, это им становится вообще неинтересно. И они тогда прикидываются валенками: я это делал? Да нет, тебе показалось. Я что, дурак? Всячески показывают, что не понимают меня. И нужно очень много времени, чтобы найти мотивацию, почему волк или волчица должны делать то, что я хочу. Иногда они это делают за какую-то вкусняшку. Но самая большая мотивация — это любовь. В какой-то момент они, наверное, думают: «Ну ладно, сделаю, жалко мне этого чувака, люблю же его, дурака».
— А если у волков нет в какой-то момент настроения выходить на сцену? У волчицы шерсть не так легла, вот и капризничает.
— Знаешь, волки балдеют от восхищения. Может быть, ты обращала внимание: на даче в дом залетела дикая птичка, а вы начинаете ей петь дифирамбы — она остановится, будет слушать и наслаждаться. Что происходит с моими волками (да и другими животными), когда они выходят на арену или сцену? Они видят, что ими восхищаются — это как наркотик. Ладно мы: кроме восхищения получаем материальное вознаграждение, нам заплатили. А дети выходят на сцену даже не за конфетку, у них кайф от восхищения. То же самое и с животными: после того как привыкнут к свету, музыке на своей территории, восхищение публики для них становится мотивацией.
У слова «дрессура» негативный оттенок. Я занимаюсь воспитанием. Я точно так же, можно сказать, дрессирую свою дочь: методика одна и та же. Как с животными, я так и с дочкой поступаю. Всегда ей говорю, что это твой братик или сестренка.
— И ты готов оставить своего ребенка в клетке с волчатами?
— В клетку я бы не пустил, хотя точно знаю, что ее никто бы не обидел: волчата просто могут не рассчитать силу. В «Уголке» они общаются через вольер, но на улице, под нашим контролем, дочка с волчатами замечательно играет.
Особенно волки боятся мужчин в униформе
— Все это красиво звучит, но есть фактор непредсказуемости поведения животных. Например, медведь, который ни с того ни с сего набрасывается на дрессировщика и рвет его. Вот в этом смысле волки как?
— В чем сложность работы с дикими животными? Когда у них отключается сознание и работает только рефлекс, они становятся неуправляемыми. У меня был случай: Вермишелька как-то на представлении прыгала с тумбы на тумбу, и у нее коготь застрял в щели, она фактически повисла на нем. В этот момент для нее уже не существовало ни меня, ни ее. И я понял, что есть серьезная опасность, надо спасать ее — животное в такой ситуации важнее. В общем, я справился. Но вообще-то волки очень пугливые, и человек для них — фобия, потому что он для них — единственная угроза.
— Это человек боится волка. Что ни сказка, то пугалка: «Придет серенький волчок и укусит за бочок». Про волка в «Красной Шапочке» я вообще молчу.
— Мне любят рассказывать истории, как кому-то пришлось спасаться на дереве, а под ним кружила стая волков, чуя добычу. Полная чушь, не верьте. Бараны, да — это их пища, но не человек. Человек же испокон веков охотился на волка, считая, что тот отнимает у него стадо, а сейчас охотятся ради спортивного интереса. И в этом смысле мы — уникальные животные, которые убивают животных не ради пропитания, а ради удовольствия или удовлетворения затаенных старых охотничьих инстинктов. К сожалению, сегодня нет ограничения на отстрел волков, наоборот, он поощряется. Если на уток можно ходить в определенное время года, то на волков — в любое время суток.
— Благороднее волка зверя нет, но тогда откуда это — «волки позорные», «тамбовский волк» и пр.?
— Я думаю, что это пошло со времен войн и серьезных эпидемий. А войны и эпидемии — значит, голод, пищи не хватает. На поле боя остаются неубранные трупы, и волки начинают питаться ими — с этого момента человек становится пропитанием. Но в мирное время вы его и не увидите, даже если он будет прятаться где-то рядом: вы для него угроза, а не он для вас. Особенно волки боятся мужчин в униформе — полицейских, у нас в «Уголке» они шарахаются даже от сантехников, начинается паника. И в момент паники срабатывает инстинкт, но не наброситься, а убежать и спрятаться. И вторая фобия после человека — это неофобия, то есть страх всего нового.
— То есть волки конченые консерваторы.
— Абсолютно. Допустим, они выходят на сцену, которую отлично знают, но если там окажется какой-то незнакомый им предмет, даже перышко или ленточка, чего не было вчера и позавчера, сразу паника. У Высоцкого в песне «Идет охота на волков» есть красные флажки, потому что якобы волки их боятся. Так вот, не боятся они красных — флажки могут быть синими, зелеными или даже фантиками с воздушными шарами. Но если этого вчера не было — караул! Преодолеть страх волки не могут, поэтому красные флажки удобнее для самих охотников.
И характеры у них разные, как у людей. В самом начале у нас была волчица Козявочка — ну настолько трусливая, что мы не справились с ней и пришлось ее отдать, за что теперь очень стыдно. Сейчас бы мы ее точно воспитали. А вот со Степаном, сложным «пациентом», мы справились, и в результате он сейчас у нас лучший артист. Маленький, меньше всех, но на репетициях он так старается — хочет показать нам свою любовь.
Вот, скажем, Степан, живет в вольере вместе с Пелагеей и Федором из другого помета. Эти — родные брат с сестрой, и Пелагея все время подначивает Степана: то прикусит его, то ударит. Но он ей никогда не отвечает, потому что она девочка. Он отвечает ее родному брату Федору, который в два раза здоровее Степана, и тому ничего не стоит придавить Степку лапой. Как только Федор видит, что сестрица задирает Степу, он закатывает глаза: «Ну, началось».
— Если мир перевернется (все к тому идет) и ты окажешься в волчьей стае. Выживешь?
— Определенно да. Мне кажется, за это время я их начал понимать. Только я точно знаю, что я среди них никогда не буду претендовать на роль вожака.
Лучшее в "МК" - в короткой вечерней рассылке: подпишитесь на наш канал в Telegram
