Письмо Евгения Федорова начиналось так: " Надеюсь , что из моего письма вы поймете почему трагическая история Камерного театра и публикация о спектакле Евгения Писарева так сильно меня взволновала. Об этом я и попытаюсь рассказать. Начну издалека: моя мама Татьяна Александровна Федорова -Збруева занималась в драматической киностудии Межрапом- фильма ( кстати, с ней на курсе учился Александр Роу, впоследствии режиссер знаменитых киносказок). Кроме этого мама увлекалась художественным словом и брала частные уроки у Дмитрия Николаевича Журавлева, актера вахтанговского театра. И конечно, интересовалась всеми премьерами московских театров. Когда я немного подрос, мама брала меня с собой и в Художественный, и в Малый театры, и на спектакли к Мейерхольду. А жили мы тогда на углу Богословского переулка и Тверского бульвара, как раз рядом с Камерным театром. И разумеется, почти весь репертуар театра был мною изучен.
И тогда я отложила письмо и решила позвонить Евгению Евгеньевичу, живому свидетелю и участнику нашей истории, в том числе и той страшной театральной.
- Евгений Евгеньевич , с каких же лет вы стали посещать театр?
- Да с пяти лет я начал ходить - на детские, и довольно быстро, благодаря маме, увидел взрослые спектакли. В Камерном я видел практически все - "Адриену Лекуврер", "Жирофле-Жирофля" и "Негра", и "Любовь под вязами" и , конечно, "Мадам Брвари" - мой самый любимый спектакль, я видел его несколько раз.
- Но что же вы понимали в 10 лет? У господина Флобера такие тонкости любви прописаны, что не всякий взрослый поймет.
- Что вы, я рос очень умным, многое понимал. И все, представьте себе, помню. Вот почему я вам назвал "Мадам Бовари"? Он среди всех спектаклей Камерного театра был наиболее драматичный и к тому же там играл мой друг - Толя Липовецкий (впоследствии он работал режиссером на радио). Так вот, "Мадам Бовари" производила более реалистоическое впечатление, а другие были активно театрлано-постановочными, музыкальными. У артистов (а там работал блестящий состав) была мелодекламационная манера произносить текст. Алиса Коонен говорила так странно и голос ее был на верхах. Я к сожалению "Федру" не видел, но голос ее, чуть завывающий, помню до сих пор.
- К театру Таирова его коллеги и современники относились мягко говоря критично, и в спектакле Евгения Писарева приведены тому документальные свидетельства - и Станиславского, и Мейерхольда - они не одобряли Камерный театр. Чем он отличался, скажем, от того же МХТ?
- А я скажу. В Камерном театре у Таирова все было не реалистично, все было условно, кроме " Мадам Бовари". Там преобладало пластическое выражение. А МХАТ, напротив, выделялся реалистической простой манерой игры. Хотя, помню, как Качалов позволял себе произносить на распев - "Катюша, бежала, бежала", но это, пожалуй, было исключением". Когда Леонидов в "Братьях Карамазовых" сидел в кресле спиной к залу ( то была сцена в Мокром), а потом разворачивался, чтобы посмотреть в самый конец зала поверх голов, то и весь зал поворачивался вслед за ним и вставал. А он при этом ни слова не произносил - просто вставал, и весь зал за ним... Вот как играли в Художественном!
Я только еще один раз подобное в жизни видел, когда Комеди Францез приезжала на гастроли в Москву, и Андрэ Фалькон в "Сиде" ( он играл Сида) рассказывал про битву с сарацинами. И так рассказывал, что зал вставал. А Леонидов в "Карамазовых" ничего не рассказывал, а одним взглядом поднимал публику. А гениальный и спокойный Хмелев, а невероятный по мощи Иван Москвин...
Потом наша семья переехала на Арбат, и мы оказались рядом с другим замечательным театром - Вахтанговским. Я не вылезал оттуда, знал всех артистов. Наконец поступил в училище имени Щукина и потом был принят в театр, где и служу до сих пор. На курсе со мной учились - Володя Этуш, Гоша Роннинсон, Яша Смоленский, Ниночка Архипов, Гена Юдин. Теперь нас осталось трое - мы с Володей Этушем да Ниночка Архипова в Сатире. А педагоги какие у нас были - Орочко и Мансурова Цицилия Львовна.
- Евгений Евгеньевич, давайте вернемся к Камерному театру.
- Я не был на том спектакле, посвященном его столетию. Но когда прочитал в своей любимой "МК" статью со страшным названием "В Пушкинском театре показали как убивали Таирова" , я был потрясен. "Спектакль Писарева, - говорится в вашей статье, - приведены документальные одобрения статьи в газете "Правда" против Таирова. Разными словами ее поддержали Станиславский, Симонов, Яншин, Станицын и др. И только личное письмо Немировича Данченко..." ну и так далее.
- Я понимаю, вы обиделись за Рубена Николаевича Симонова? Но ведь не в осуждение были приведены цитаты - время было такое страшное. А люди есть люди.
- Знаете, скажу сразу - в театре имени Вахтангова мы никогда не слышали от Рубена Николаевича какой-то резкой критики в адрес Таирова. Наоборот, когда он делал спектакль "Мадемуазель Нитуш", он пригласил ставить танцы артиста Камерного театра Александра Александровича Румнева (в Камерном все же замечательно двигались и танцевали). А помогала Румневу жена Симонова - Елена Михайловна Берсенева.
Более того, всем была известна резкая позиция Рубена Николаевича насчет подписания всех коллективных писем. "Никогда ничего не подписывайте коллективного" - говорил он нам и показывал пример сам. Когда в стране начиналась очередная компания, Рубен Николаевич вообще исчезал из Москвы ( дело врачей, компания против Пастернака, Михоэлса и др ). И главное, когда случилась беда и закрыли Камерный театр, Рубен Николаевич первым протянул руку помощи Таирову и Коонен.
- В чем это выражалось?
- Симонов попросил меня вместе с ним подойти на наш служебный подъезд и встретить там Александра Яковлевича и Алису Георгиевну. Сам же он оставался у внутренних дверей, а я поднялся в переулок и там встретил их.
- Как они выглядели? Ведь их детище - Камерный театр - по сути было уничтожено, а они сами считались чуть ли не врагами народа - спасибо не посадили!
- Хорошо они выглядели: гордые, с достоинством. Одеты были в темное, но не в черное, он - в шляпе был и на ней тоже небольшая такая шляпка была . Я помог им спуститься в подъезд, а уже там Рубен Николаевич попросил их к себе в кабинет. Через некоторое время в зрительном зале, где собрались артисты, Рубен Николаевич представил принятых в труппу - режиссера Таирова и актрису Коонен. Зал был воодушевлен. Мансурова, помню, бросилась к Коонен, обнимала ее и плакала. Жаль, что в спектакле Писарева этот очень важный факт не нашел места. Но прослужили они у нас не долго - в 50-ом году Таиров умер.
Я хочу сказать вам, что Рубен Николаевич был очень глубоким и благородным человеком. Когда из длительной эмиграции вернулась выдающаяся актриса Полевицкая, для нее очень долго не находилось работы в Москве. И тогда Рубен Николаевич принял ее в вахтанговский и для нее даже был поставлен спектакль "Винтовка Тереза Ракен" по Брехту. Подобное произошло и с другим артистом - Гайдебуровым, который после эмиграции тоже вошел в нашу труппу. Он был старый больной человек, но Симонов его взял.
