Руководители студии либо наотрез отказваются от комментариев, либо откладывают разговор на потом. Кто-то из творцов вообще боится затрагивать больную тему. Только «старики» готовы защищать «Союзмультфильм» до конца.
Напомним, что после того, как в 2011 году было опубликовано письмо классиков мультипликации Юрия Норштейна, Андрея Хржановского, Эдуарда Назарова и Леонида Шварцмана о критическом положении дел в анимации, их пригласил на встречу Владимир Путин. Тогда он распорядился выделить на анимацию 500 миллионов рублей. Началась борьба за раздел «пирога». Всплыли случайные люди, позарившихся на лакомый кусок. А наших мэтров обвинили в том, что они якобы хотят распилить бюджет. То-то 90-летний Шварцман «разбогател» на «Чебурашке»! Как верно заметил Юрий Норштейн, «мы словно находимся в центре круга, где лежат деньги. Кто первый схватит, тот победит». Он тогда говорил, что «Союзмульфильм» просто подох, и для начала его надо сбрызнуть мертвой водой, а потом живой». Но именно славное имя студии сыграло свою роль в решающий момент встречи на высоком уровне.
Совет Чулпан Хаматовой по поводу Малевича
С Юрием Норштейном мы встретились на «Большом фестивале мультфильмов», проходящем в эти дни в Москве. Он читал лекцию на тему «Дети и анимация». Говорил, опираясь на примеры из собственной жизни. Например, как внучка увидела его в рваных трениках, а потом нарисовала заштопанные дырки. Рассказывал, как позвонила растерянная Чулпан Хаматова, решившая развесить репродукции Казимира Малевича в больнице, где находятся ее подопечные дети. И как на нее набросились врачи. Норштейн вооружил Чулпан железными аргументами, против которых «медицина не попрет»: «Цвет зеленоватых халатов для операционной сочинен Малевичем. Он занимался исследованием цвета и его воздействием на психику. И пришел к выводу, что для медицинских работников подходит именно этот. Он успокаивает психику человека, находящегося на операционном столе». Да и оранжевые костюмы на рабочих-путейцах — тоже «выбор» Малевича.
Норштейн не был бы Норштейном, если бы не обратился к аудитории с совершенно безумным по нынешним временам вопросом: «А кто в этом году читал «Слово о полку Игореве?». А потом мы разговаривали с Юрием Борисовичем о более прозаических вещах.
«Никто не должен пользоваться фильмами, как своим товаром»
- Так что же будет с коллецией «Союзмультфильма»?
- Я толком не знаю, что происходит. Сказали, будто бы глава Госфильмофонда Бородачев пытался коллекцию заполучить, но его осадили. Не знаю, почему отступили, ради каких дальнейших целей. Общество в этом не участвует. У меня такое ощущение, что на «Союзмультфильме» в очередной раз нарастает драма. Люди, которые были по существу причастны к ограблению студии, спокойно себя чувствуют. Я не уверен в том, что завтра они не объединятся, и все это опять не окажется у них в руках.
- Судя по интервью Николая Бородачева, вопрос передачи коллекции - дело практически решенное.
- Ничего еще не решено. Меня удивило, что Бородачев хотел, чтобы она стала собственностью Госфильмофонда. Но этого быть не может. Госфильмофонд предполагает хранение киноматериалов. Там не может быть личной собственности. Ничьей! Никто не должен пользоваться этим, как своим товаром. Это все равно, что взять и распродать Эрмитаж. А чем кинематограф в этом смысле хуже живописи? Госфильмофонд – величайшая коллекция мирового класса. Там действительно очень хорошие люди работали. Теперь нет той неистовости, которая была при зарождении этого хранилища. Когда я туда пришел год назад заказывать свои фильмы, то поинтересовался, нельзя ли организовать там какие-нибудь двухгодичные курсы, чтобы полноценно обучать специалистов, воспитать штат людей, умеющих работать с пленкой и цифрой. Мне не нужно изобразительное мыло. Пленка имеет зерно. А вы знаете, что сегодня стараются, чтобы все было чисто, когда смыто все и нет самой фактуры. Если кинооператоры посмотрят на такое изображение, они с ума сойдут от этого ужаса.
«Ты являешься автором, но ты - пыль»
- А почему так происходит?
- Многое у нас в отрасли находится в руках невежественных людей. Например, в объединении «Крупный план». Все поставлено на поток: отпечатали, сняли с изображения все, что составляет его кровеносы. Главное, чтобы все чистенько было. Но чистенько – не значит, эстетически достойно. Когда я увидел по телевизору «Девять дней одного года» Ромма, то пришел в ужас. Проваливаешься в какую-то вонючую яму. Ничего не осталось. Говорят, что картину почистили. Люди даже не понимают, что изображение есть структура.
Иногда складывается впечатление, что происходящее объясняется страшной завистью к просвещенному человеку. Мало того, что хочется денег, но еще, чтобы и его не было. Он мешает жить, раздражает своим уровнем. Те, у кого деньги, на тебя вообще смотреть не будут. Ты для них – никто. Ты являешься автором, но ты – пыль. Происходят драматические вещи, совершенно не приемлимые для порядочного интеллигентного человека. Все одурели. Все хотят денег. Сверху до низу.
Я очень мрачно настроен по отношению к тому, что происходит в стране и в кинематографе в частности. Такое впечатление, что у нас сегодня есть только один режиссер, который управляет всем. Вместо того, чтобы быть другом всем, а он демонстрирует дружбу, он по существу-то ничего и не делает для того, чтобы кинематограф был тем кинематографом, который в свое время Никита Михалков так замечательно делал. Во что превращается человек, который хочет стать хозяином?! Я уж не говорю о другой стороне дела. Представьте себе, что вы приходите в консерваторию, исполняется Пятая симфония Бетховена, и через 7 минут пускают рекламу. А чем провинился кинематограф перед зрителем? Идет фильм со своим определенным темпоритмом, и вдруг- бах! – они включают свое зубное мыло. И что остается после этого? Какие клочки? А все из-за того, что в головах только деньги, деньги, деньги. Ради них готовы на все - порвать горло, утопить, украсть ребенка, поставить его на выкуп. В стране - катастрофа.
- Но все-таки, вернемся к «Союзмультфильму». Каким может быть его будущее?
- Не знаю, как будет выкарабкиваться «Союзмультфильм». Когда-то я рекомендовал на пост худрука студии Михаила Алдашина. Кого же еще? Он обладает многими талантами: сценарист, режиссер и художник. В результате возникла довольно тяжелая ситуация. Если говорить об общей ситуации, то во многом виноваты и сами творцы. Они себе не ставят художественных задач. Считают, что если сделали что-то такое, что не принимается, то это авторское кино. Они виноваты перед обществом, своими коллегами, перед собой. Вы мне задали конкретный вопрос, а у меня одна мысль цепляться за другую. Глобальная картина возникает. Очень неблагополучная.
И как не сказать тут про Музей кино? Наум Клейман, которого я знаю 40 лет, - сегодня самый выдающийся ученый в кинематографе. А с ним не считаются. Для министра культуры Мединского ниже своего достоинства пригласить к себе Клеймана и сказать: «Наум Ихильевич, вам уже 76. Кого бы вы могли порекомендовать для того, чтобы музей достойно продолжал работу?» Но на него наплевали и растерли. В музее воцарилась могильная тишина вместо той веселой атмосферы, которая всегда там была. Придирки идут по части формальных, мелких, мерзких бухгалтерских вещей. Да разве об этом надо говорить? Конечно, если к такому крупному ученому относятся так пренебрежительно, как министр культуры Мединский, то о чем вообще говорить? Музея кино практически нет. Его уничтожили в свое время. Карен Шахназаров предоставил ему помещение, где можно было разместить экспонаты. Но это склад, не выставка. Нет пространства, куда человек может придти. А в свое время музей имел семь-восемь маленьких залов и один большой. Они всегда были заполнены. Андрей Звягинцев – дитя этого образования. Он же не заканчивал ВГИК. Он в Музей кино приходил.
Наум Клейман занимается наследием Эйзенштейна., произведения которого тихо, медленно и со скрипом издаются. В то время как в кинематографическом мире Эйзенштейн остается крупнейшей фигурой. Как широко отмечали его юбилей! В Лондоне собрался шеститысячный зал. Только у нас ничего подобного не было. Вот так мы относимся к своему наследию. Наум Клейман мне сказал, что матриалов хватит еще томов на пятнадцать. Эйзенштейн занимался исследованием природы изображения, природы действия. Почему это все с трудом печатается, встречает такое страшное сопротивление?
- А не кажется ли вам, что и борцов-то не осталось. Вы, Андрей Хржановский да еще пара человек.
- Правильно! Еще немного и мы передохнем. А дальше вообще ничего никому будет не нужно. Только бабло. Все для бабла. Ну, что это за страна? Какими категориями она живет? Об этом я могу говорить, где угодно. Меня не всегда пускают на сцену, потому что я говорю то, что не очень приятно услышать.
