Справа от кинокамеры — с десяток телевизионных. Это все центральные каналы плюс примкнувшие к ним журналисты с китайского ТВ (там живут одни из самых преданных поклонников фильма «А зори здесь тихие» после бывшего СССР). Всех просят надеть белые строительные каски — мало ли что может прийти в голову. В перерыве постановщик трюков, Виктор Иванов, который приехал на площадку прямо с «Тихого Дона» Сергея Урсуляка, на вопрос о предстоящей работе отвечает полулениво:
— Не особо много. Сейчас домик взорвали, следом конюшню подожжем. Еще зароем подсечки (зарытые в землю заряды, которые в данном случае имитируют пулеметную очередь. — Н.К.), где лошадь побежит. Да пару женщин убьем.
Для съемок трюковых сцен на два дня выписали пятнадцать добровольцев. Со свежими стрижками — так, что за ушами белеют участки кожи, освобожденные от волос электробритвой. С царапинами на плече и выбившимися из штанов майками. По сценарию, сейчас раннее утро, и авианалет застал погранзаставу врасплох. После успешного дубля один из солдат подходит к режиссеру:
— Разрешите обратиться, все получилось?
Тот одобрительно хлопает его по плечу.
— Мы с утра снимали падение авиабомбы, — говорит оператор Семен Яковлев. — Смысл такой: раздается взрыв, медленно рассеивается дым, и человек умирает. Я сижу за камерой, смотрю: поднимается нечто черное и страшное и медленно идет на нас, обволакивает со всех сторон, да еще этот запах гари. В общем, очень странное чувство.
— А как кадр, получился?
— Кадр — офигенный!
Запахов здесь и правда очень много. Они окружают со всех сторон. Конский навоз. Горящее сено, дерево, порох, дымовые шашки.
«Все говорят: мы покусились на святое»
— Станислав Иосифович Ростоцкий снимал кино в 1972 году, когда о многом нельзя было говорить прямо, — рассказывает Давлетьяров. — Так, Лиза Бричкина, на мой взгляд, происходит из семьи раскулаченных. Галя Четвертак, сирота, — дочь репрессированных. Вот почему мы решили позволить себе некоторую фантазию на тему флешбэков, использовавшихся и в повести, и в фильме. Мы расширим их, сделаем более конкретными. А в случае с Соней Гурвич, которая обсуждала с Васковым судьбу еврейской нации, введем целую дополнительную линию. Покажем — а что сейчас происходит с матерью Сони? И окажется, что в это время она попала на территорию условного Минска. Она заключенная, которая помогает разбирать завалы после бомбежки, но теряет силы, падает и получает пулю. И прямая противоположность судьбам этих трех девушек — история Жени Комельковой, дочери генерала. Или Риты Осяниной — жены командира, который погиб в первый день войны, геройски защищая погранзаставу. Так история становится объемной — историей всей страны. Когда получается, что кому-то из них родина — мать, а кому-то — мачеха. Но приходит беда, и все они становятся плечом к плечу.
Первые два съемочных дня — как раз воспроизведение одного из флешбэков. Воспоминание Риты Осяниной, которая за один день лишилась семьи и будущего. Атака погранзаставы — та самая, в которой погибнет ее муж.
Осянину играет Анастасия Микульчина. Комелькову — Женя Малахова, бывшая солистка группы «Reflex», которая три года назад сменила шоу-бизнес на карьеру в кино, поступив во ВГИК. Актрис на роли Гурвич, Бричкиной и Четвертак должны утвердить в ближайшее время.
— Недавно на пробах я надела тяжеленное пальто, простояла в нем минут двадцать и почувствовала, как у меня начинает ломить спину, — рассказывает Малахова, одергивая новенькую гимнастерку. — И как только люди носили такие вещи? Если бы только пальто, моя героиня же не будет бегать по болоту с пустым рюкзаком. Даже если реквизиторы туда ничего не положат, я сама уложу в него какой-нибудь кирпич, чтобы все выглядело достоверно. Так что я пришла к своему тренеру и попросила его дать мне дополнительную нагрузку на выносливость. Кроме того, каждое утро у меня теперь начинается с контрастного душа, потому что моя героиня в скором времени должна плавать в холодной воде и делать вид, что ей от этого хорошо. Плюс учусь играть на гитаре. В общем, уже давно вовсю вхожу в процесс. Когда я поступала во ВГИК, на вступительных читала фрагмент из повести «А зори здесь тихие», отрывок как раз про Женю Комелькову. Так что можно сказать, я эту роль себе напророчила. Оригинальный фильм я смотрела давно, а сейчас не пересматривала специально — чтобы все сделать по-своему.
Роль старшины Федота Васкова, которого у Ростоцкого сыграл Андрей Мартынов, в новой версии досталась Петру Федорову.
— У него преображение очень серьезное, — говорит режиссер. — Вот здесь все будет выстрижено, только командирский чуб оставим. И сейчас он уже не выходит из дома, потому что у него отросли вот такие усы! А теперь представь, если на него надеть старшинскую форму. Васкову в повести 31 год. Федорову — 33. У нас он будет куда более сумрачный, чем в оригинальном фильме. Человек воевал, был ранен. Жена бросила его с ребенком. Ребенка отдал матери, мать не уберегла, он умер. Каким он еще должен быть? В нем будет драма очень серьезная.
Я помню, как в детстве первый раз посмотрел великий фильм Ростоцкого — я был просто ошарашен. А сейчас все говорят: как так, мы покусились на святое? А что написано про войну в последние годы, что бы можно было поставить в кино? Я бы с удовольствием снял «В списках не значился» — нет денег. А «Зори...» в первую очередь — сильная драма, но при этом в плане производства не такая масштабная. Другое дело, как сделать так, чтобы в конце появилось ощущение, что победа все равно одержана...
На поле танки грохотали
Пока на основной площадке рвалась крыша и сквозь огонь выбегали лошади, в трех километрах от нее, в чистом поле, шла танковая атака. Вообще-то на площадке в этот день ожидали три боевые единицы. После их должны были размножить на компьютере, сымитировав масштабную атаку. Тяжелая техника, взятая напрокат из музея в Кубинке, опоздала на восемь часов. После чего один из танков, наехав на пограничный столб с надписью «СССР», тут же заглох. Так их осталось двое. За каждым из уцелевших танков марширует немецкая пехота. Актеры — из числа профессиональных реконструкторов. В перерывах между дублями они меняются друг с другом местами в хаотичном порядке (после их тоже «склонируют», превратив тридцать человек в настоящую армию).
— Черепушку очищайте! — командует старший, имея в виду черные каски, к которым за полдня успела прилипнуть грязь.
Остальные послушно рвут траву и натирают каски до блеска. Звучит команда «мотор». Водители заводят танки. В воздухе к благоуханию жары и травы добавляются горькие нотки керосина.
— Я придумал одну штуку, — рассказывает режиссер. — Мы немцев вводим в повествование гораздо раньше. Непобедимые, страшные, как орки, — они идут в туманном лесу к своей цели. А по ту сторону их ждет тихая деревенская жизнь этого разъезда, где стоят две зенитки никому не нужные. Мы воспроизведем кусок мирной жизни, который создаст дополнительное напряжение. Ведь мы знаем, что враг уже вышел за ними в кровавый поход. При этом судьба соединит их в первые же минуты: самолет, который сбрасывает немецких диверсантов, наши девушки, поднятые по тревоге, сбивают через несколько километров. Так немцы и наши главные герои начинают параллельное движение: навстречу себе, судьбе и смерти.
Движение навстречу смерти будут полтора месяца снимать в Карелии. Там группу ждут невероятные пейзажи и такие же условия для съемок.
— Это здесь есть дорога: ты довез все и выгрузил, — говорит Давлетьяров. — Там такой роскоши нет. Сейчас придумываем, как доставлять оптику, технику. Строим спецтрапы, накачиваем резиновые лодки. Плюс ко всему там три-четыре раза в день меняется погода. То дождь, то солнце.
Спрашиваю про знаменитую сцену в бане.
— Конечно, остается. И к ней добавляется еще одна. В повести есть сцена, в которой девушки купаются в протоке. При подборе натуры мы нашли водопад. Представь, девушки между скалой и тонкой пленкой падающей воды. Такая акварель получается: на камнях сушится форма, стеклянная вода, за ней пять девушек. И через двадцать минут в эту нежную кожу начнут втыкаться ножи и пули. Придумали несколько таких находок — если хватит здоровья и времени все снять.
