«Первый дезодорант я увидел, когда был студентом»
— По-моему, вы совсем еще молодой человек, практически мальчишка. Вы так себя ощущаете?
— На самом деле так, хотя в этом мне признаваться глупо, а может быть, даже и смешно. Психология подростка не в том, чтобы все время оставаться инфантильным, глупым, беспомощным, неопытным, неумелым, наивным или, наоборот, дерзким. Просто мне все время интересно жить, читать, смотреть, слушать. И таких «подростков» вокруг себя я знаю много. Правда, тело иногда говорит: угомонись. Но ведь как писал один мой знакомый поэт: «Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь…». Мне всегда казалось, что в 9-м классе я полностью сформировался. Да, опыт, знания, умение, может, мастерство изменились с тех пор…
— А блеск в глазах остался?
— Ну конечно! И он не придуманный. Все думают, что я такой оптимист-весельчак. Но когда 10 лет назад меня везли на каталке на операцию по коридорам «Линкольн-госпиталя» в Нью-Йорке и мне было так некомфортно лежать там в одной распашонке, я, проезжая мимо всех палат, которые были открыты, поднимался и говорил: «Октябрьский привет пациентам!»
— На чистом американском?
— На чистом русском. На меня смотрели как на сумасшедшего, и я, пока не вырубился от наркоза, все время продолжал что-то говорить. А это было в реанимации, на минуточку. Мне кажется, что формула «невидимые миру слезы сквозь видимый миру смех», может, пафосная и старая, но очень правильная. Помните, у Эльдара Рязанова песня «У природы нет плохой погоды». Мой папа обожал маленький моросящий дождик, любил гулять, когда он шел.
— Но в той песне из «Служебного романа» есть еще: «Как и дату своего ухода надо не скорбя благословить». Это о том, что и уходить надо светло, с улыбкой.
— Ой, даже не хочется на эту тему разговаривать ни в 70, ни в 30. Как уходить, куда уходить?
— Кто-то скажет, что вы разбрасываетесь, но уж такая натура, против нее не попрешь. А вам не кажется, что вас слишком много?
— Это не мне судить. Есть экстраверты и интроверты. Среди интровертов много гениев — физиков, музыкантов, художников, писателей. Но среди нас, экстравертов, тоже есть некоторое количество способных мальчишек. Леонардо да Винчи, например. Я не очень люблю отдыхать. Я отдыхаю тем, что переключаюсь. Заканчиваю фильм, и мне тут же очень хочется поставить спектакль, что я и буду делать к 100-летию великого Владимира Михайловича Зельдина. Вот кто сохранил в 98 лет душу и, к счастью, еще кожу и тело молодого и сильного человека! При этом он не очень хорошо слышит, чуть хуже видит, чем раньше, он устает иногда, но в нем есть то, что называется любовь к жизни, интерес к людям, искусству, любви. Ведь главное и в 30, и в 98, и в 120 быть оптимистом. А оптимизм — это качество, которому учат.
— Ну да, если упал — не плачь, а встань.
— Надо иметь при себе крылышки, хотя бы очень маленькие, пускай даже какие-то пупырышки, чтобы взлететь. Я родился в Баку в 43-м году. Да, шла война, но мы не знали ее, не знали реального голода, холода, так что, может, мне легко говорить. Но вот сегодня мы сидим, пьем кофе, за окном распогодилось еще голубое небо, здесь прохладно и одновременно уютно, нам интересно друг с другом… Это счастье! Как и хороший спектакль, вкусный хлеб. И самое замечательное — уметь находить радость в своей работе. Вот у моего папы, Соломона Моисеевича Гусмана, профессора, самого известного врача на Кавказе, и мамы, Лолы Барсук, преподавателя английского, автора множества учебников, не было никаких возможностей, которые есть у меня, у моей дочки, жены, внука. Мой папа, великий врач, умница, был за границей всего раз — шесть дней в Болгарии. И все время об этом вспоминал. Мама вообще ни разу не выезжала и английский преподавала, как мертвый язык. Однажды они встречали Новый год в ЦДРИ в Москве, их друг-писатель позвал. Они увидели издали живых Утесова и Шульженко, а потом много лет про это рассказывали восхищенно. Могли ли они представить, что их сын будет в течение 16 лет директором Дома кино и познакомится-подружится не только со всеми нашими отечественными, но и приезжающими разными Чаками Норрисами и Федерико Феллини. Но мои родители были абсолютно счастливыми людьми! У нас не было ни хорошей квартиры, ни машины, ни дачи, жили в коммуналке. Профессорская зарплата была у них нормальная по тем временам, мы даже могли позволить себе домработницу, молодую девушку. Летом меня возили на отдых в Кисловодск. Но первый дезодорант я увидел, когда был студентом, как и первые сигареты с запахом и с фильтром. Первые импортные туфли мне купили, когда я заканчивал институт. Первый финский костюм я увидел, когда был аспирантом. Первый одеколон (а я очень люблю всякие мужские запахи) — только в дьюти-фри. И обалдел! Там было столько всяких запахов! И тогда я начал обливать себя водами ароматными так, что, когда подошел к кассирше, она чуть в обморок не упала.
— Для вас действительно так важно материальное: все эти одеколоны, костюмы?
— Я имел в виду не ценность поездок в Бангладеш, на Бали или в Польшу. Или джинсы, которые тогда были супервалютой, а сейчас копейки стоят на любом углу. Это ценности, которые не определяют ни душу, ни счастье человека. У нас был теплый интернациональный город, где не было понятия, какой ты нации, кто богат, кто беден. В нашем выпуске из двух десятых классов в школе на золотую медаль шли пять человек. А получили только два мальчика — Игорь Саркисов и Саша Саакян. Ни один азербайджанец не получил! И я тоже шел, но не получил, у меня по черчению была «четверка».
«Толстый, большой, веселый, очевидно, богатый»
— Все люди многоцветны, и в вас много чего намешано. У меня даже были к вам неудобные вопросы, но я их снимаю — не хочу, все-таки у вас юбилей. По-моему, самое главное, что вы сделали — продлили жизнь Зельдину. Вот это я хочу сказать вслух!
— Он мощный, он живой, и сам об этом говорит со сцены уже 10 лет. Я надеюсь, в том, что вы сейчас сказали, есть толика правды. Мы увиделись с Зельдиным на фестивале «Киношок». Я шел в 9.30 утра несчастный, усталый, не выспавшийся. Хотя и не пил, и не курил, просто было такое самочувствие. Я полз в район завтрака, вдруг из моря вылез атлет с розовой кожей, чуть лысоватый, правда. Он плавал с 6 утра. Ему тогда было 89. Вылез и говорит: «Юлий, ты знаешь, я ничего не играю, 35 лет не выхожу на большую сцену». Ну, я ему: «Ты знаешь, есть замечательный спектакль, я его поставил аж в 1976 году в Баку — американский мюзикл «Человек из Ламанчи». Он про такого человека, как ты, — про Дон Кихота. Но там нужно петь открытым голосом. Ты должен ощущать на левом боку шпагу и то, как капля холодного пота течет по спине». Он говорит: «Я все сделаю». И начал заново учиться с помощью своей супруги Иветты.
— Вы очень попали с этой ролью именно для Зельдина.
— Попасть мало! Надо найти в себе душевные силы. Со спектакля снялись все мои друзья, известные актеры. Они не поверили. Играл второй состав. Балет я сделал из солдат, которые служили при Театре Армии. Сначала они меня ненавидели. Я им о доброте, о чистоте помыслов, а они: «Когда жрать пойдем?». Но потом они меня поняли. По поводу Зельдина мне говорили: «Зачем тебе живые мощи?». А ближе к спектаклю уже пошло вот что: хитрый Гусман взял великого актера и вокруг него соорудил шоу. Спектакль прошел больше ста пятидесяти раз с аншлагами. Потом Владимиру Михайловичу исполнилось 95, и Исаак Фридберг вместе со мной поставил пьесу «Танцы с учителем», историю о том, как старый актер ставит свой самый любимый спектакль «Учитель танцев» в память о товарищах. Сейчас к 100-летию Зельдина — дай бог ему здоровья! — готовим «Танцы со временем». Это я говорю не для того, чтобы себя похвалить, просто хочу сказать, что Зельдин помимо своего замечательного таланта — добрый, с щедрой душой и неконфликтный, независтливый человек. Когда же видят меня по телевизору в жюри КВН, думают: вот он такой толстый, большой, веселый, очевидно, богатый. Человек, пышущий здоровьем, красотой и жиром.
— Вы пышите назло врагам?
— Просто я не люблю жаловаться и ныть. Я и в теннис играл о-го-го! А у меня столько болячек. Вот аппарат сердечный уже 10 лет стоит. Но все равно я везучий и счастливый человек.
— Теннис — это «Большая шляпа»? Сколько же туда мечтало попасть людей, чтобы с Ельциным быстренько порешать вопросы! Вам тоже там что-то было надо?
— Но я же был еще и депутатом Государственной думы первого созыва! Очень старался помогать Ельцину, Гайдару… В конце 80-х все они собирались у нас, в Доме кино. Я за всю депутатскую деятельность ни разу не воспользовался машиной, которая мне полагалась, несмотря на то, что я был зам. председателя комитета по геополитике. Но однажды я прочитал в «Парламентском вестнике», что в такой-то комнате депутаты могут получить «Жигули» за полцены. Я жутко обрадовался, облазил всю Думу, но так и не нашел эту комнату. А по поводу «Большой шляпы»… Я много читал, будто там собирались решалы, делялы и прочие. Но я никогда не видел ничего похожего. А играл-то я много. Мы к Ельцину приезжали в санаторий, еще в Италии играли матч с их парламентом. Чертова куча приключений! Однажды мы с Максимом Дунаевским чуть не выиграли у великого Бьерна Борга! Там и Бурбулис играл, второй человек в государстве на тот момент. Я был у него в гостях на правительственной даче несколько раз. У него не было там ни-че-го. Может, он закапывал, глотал бриллианты?! Я был душой и заводилой этой «Большой шляпы», но чтобы там что-то решали — не было такого! А как бывает, я знаю. Я иногда посещаю места, где встречаются мои друзья-олигархи, на каких-то условных днях рождения. Так вот эти олигархи отходят в сторонку и начинают о чем-то шептаться. А нас, еще недавно желанных и любимых, не зовут.
«Моя жена в парандже не ходит»
— Вы взятки брали когда-нибудь?
— Ни разу! Ни разу я не проходил испытание миллионными взятками. Про взятки я все знаю… теоретически. Про мертвые души, про кэш под столом, про юридический адрес. Когда я был директором Дома кино, ко мне подходили, говорили: давай, штука тебе, штука мне, пойдем откроем киоск серебряных изделий. Я гордо, воспитанный своими родителями, говорил: «Для графа де Ла Фер это слишком мало, для Атоса — слишком много». И отказывался. А если бы мне дали 100 миллионов, может, и сжег бы весь Дом кино.
— А когда Михалков говорил, что и вы в том числе имеете акции «Киноцентра», это была…
— Абсолютная ложь! Поэтому я и выиграл у него в свое время все суды. Менее всего я хочу показаться рыцарем без страха и упрека, я не мать Тереза. Но репутация… Мне это важно. Когда я был директором Дома кино, то не взял ни копейки денег, не выпил бесплатно чашки чая и не сыграл на халяву на бильярде. Я тогда собрал людей и сказал: вот я этого никогда не сделаю, но если про вас узнаю, то не только уволю, но еще и посажу. Да, я не стал миллиардером, Березовским-Гусинским, но я всегда могу заработать, я же шоумен.
— А откуда у вас машина с водителем?
— Я возглавляю один проект, очень интересный, за который ничего не получаю. Но так как мне стремно ехать самому по Москве, мне дают машину с водителем, для которой я оплачиваю бензин и керосин. Сегодня мне нужно от бытовых условий несколько пунктов. Квартира, в которой будут нормальные санитарные условия, то есть ванная, душевая…
— Но не тринадцать комнат?
— Нет, но три обязательно. Спальня, гостиная и кабинет. Но я искренне не понимаю людей, которые живут во дворцах…
— …То же самое я Максиму Галкину сказал.
— Нет, я видал настоящие дворцы, здесь Максим Галкин отдыхает. Мне эти игры не нужны. Вот еще я не могу по Москве ездить за рулем. Хотя в Европе и Америке, да и вообще по всему миру, езжу сам. Я с 9-го класса замечательно вожу машину. Просто в Москве настолько хамски все едут, а я настолько много работаю, несмотря на свои 35 лет, что мне еще два часа в пробке ругаться матом со всеми…
— А мигалку не пробовали?
— Я бы счастлив был, но теперь это уже не модно. К тому же закон я знаю. Моя дочка живет в Америке, она известный юрист, один из лучших юристов Нью-Йорка. Ее муж — известный маркетолог, английский лорд.
— Жена тоже в Америке?
— Нет, жена здесь, она просто туда приезжает как бабушка, помогать. Жена должна быть там, где муж.
— А вы ее почему-то никогда не афишируете…
— Вот фильм про меня сняли на Первом, там ее впервые показал. Я очень закрытый человек…
— Но она же восточная женщина, скромная?
— Нет, она замечательная женщина во всех смыслах и в парандже не ходит. Она профессор русского и французского языков, работала в Джорджтаунском университете. Ее приглашали на полную ставку пожизненного профессора туда, в Америку. Она отказалась. Она удивительный человек, ее зовут Валида, или просто Валя. А дочку зовут Лола, в честь моей мамы. У меня замечательный внук, который, к сожалению, говорит больше по-английски, чем по-русски.
— Ваш боевик «Не бойся, я с тобой» — один из любимых моих фильмов еще с детства. Но вот спустя тридцать лет вы решили снимать продолжение. Понимаете, как это опасно, ведь почти ни у кого не получается?
— Это другая картина вообще. Во-первых, это не те же герои, ставшие на тридцать лет старше. Они другие. Там есть новые, молодые. Это не мюзикл, а просто фильм, где есть песня. Люди, которые любили ту картину, как и те, кто любили тот старый КВН, уверен, обязательно пойдут смотреть. Но здесь совсем другая история. Правда, такая же добрая. Мне очень хотелось попытаться войти в ту же воду, в которую войти невозможно. Да, там снова играет Лев Дуров, которому уже за 80, а Полад Бюльбюль-оглы теперь посол Азербайджана в России. Я хотел рассказать и спеть про Азербайджан. Мне кажется, у нас была страна, где мы были если не братьями, то очень близкими людьми, а сегодня разбрелись по отдельным квартирам. О нынешнем Азербайджане мало знают. В эпилоге фильма я показываю новый Баку. Должен сказать, это просто феерическое зрелище! Кто-то говорит: Баку уже не тот, КВН не тот, фильм не тот…
— Гусман уже не тот.
— Ну, Гусман-то неизбежно не тот. Да, все не то, но когда это прорастает, как цветы сквозь асфальт, все возвращается. И когда я вижу уже седого Мухтарбека Кантемирова, опять играющего у меня одну из главных ролей, когда вижу Льва Дурова великого, Полада замечательного, и они все вместе снова борются со злом, защищая товарища, у которого дочку похитили, — не важно, о чем сюжет…
— И даже не важно, как снято?
— Нет, важно. Если это замечательные артисты, но будет невозможно смотреть, то это опрокинет весь смысл. Просто, чем больше мы ностальгируем по прошлому времени, тем меньше шансов у нас, как у людей, как у страны, у художников, у граждан. Идти нужно только вперед, а беспрерывно вспоминать замечательное прошлое не стоит.
