Такого образца городской скульптуры действительно нет нигде. Это не бронзовые мальчики, музыканты, милые безымянные тетушки с вязанием, наводнившие теперь европейские столицы и малые города с местечками. Уж тем более не государственные деятели, поэты, музыканты, прославившие свою большую и малую родину. Это рядовые граждане, что каждый день ходят, ездят, бегают по улицам Дюссельдорфа. Пьют пиво, целуются, тоскуют или громко гогочут...
Вот, скажем, выходишь ты из Центрального вокзала и вздрагиваешь — оказывается, именно тебя фотографирует человек в светло-сером костюме. Как будто живой, из плоти и крови, камера-мен застыл в желании запечатлеть тебя, красавицу. И костюмчик у него что надо, модный: «Улыбочка! Снимаю». Он снимает, а ты его хорошенько разглядываешь, потому что фотограф этот забрался на высокую афишную тумбу. Вот только не забрался, а поставил его туда Кристоф Пёггелер, оригинальная личность. Другой бы до такого просто не додумался.
Таких фигур в столице Северного Рейна-Вестфалии уже девять. Мимо одной из них я проезжаю каждое утро на убане, то есть наземном метро, — мужчина среднего телосложения с обозначившимся возрастным животиком в синих до колен трусах — и тоже на тумбе. Полотенце белое, в полосочку, через плечо, волосы темные, гладко зачесанные (то ли из душа вышел, то ли только что поплавал в Рейне). Причем на тумбе никаких информационных носителей — кто это, мол, и по какому поводу запечатлен — нет.
— Как возникла идея поставить на постамент ничем особо не выделяющихся граждан? — спрашиваю я Кристофа. Ему за пятьдесят. Долговязый такой, но спортивный. С длинными руками, в очках на длинном же носу. Похож на сказочного чудака, и от него, как током, бьет веселая энергия. Мы встретились в офисе Русского общества земли Северный Рейн-Вестфалия.
— Из-за того что я расписываю самые разные объекты, я много лет общаюсь с граффитчиками. Однажды они мне показали свои работы, и я обратил внимание на одну из них — афишная тумба, на которой стояла балерина. И они мне сказали: «Кристоф, ты должен реально это сделать». Так началась коллекция «моих людей». Я часто слышу, как их называют «живыми скульптурами». Да, это стрит-арт, и работы мои аналогичны граффити, только граффити нелегальные, а мои вполне, и даже признаны теперь. Из-за них, как это ни прискорбно звучит, мои картины выросли в цене. («И почему это прискорбно?» — думаю про себя.)
— Их действительно называют «живыми скульптурами»?
— Да, но если быть точным, то это — «зойлен хайлиге» (Saulenheilige), что в переводе означает: первое слово — «тумбы», второе — «святые». То есть как бы святые на тумбах. Мои «святые» — это типажи Дюссельдорфа, можно сказать, собирательные образы, которые не выделяются из толпы ничем таким экстравагантным.
В самом деле, проведя тщательный осмотр по городу девяти оригинальных памятников, я не обнаружила ни кричащих ирокезов, тотальных татуировок на конечностях или какой-то вызывающей одежды. Ни одного фрика — на афишных тумбах люди как люди, но... Вот что важно — при всей типичности в каждом читается индивидуальность, судьба. Про каждого из девяти можно придумать свою историю, какую душе угодно.
— А когда появилась первая скульптура и какой тип заслужил право первым на увековечение?
— Первые две появились в 2000 году — бизнесмен и девушка. У меня не было конкретной модели, и бизнесмена я рисовал с себя. Хотя я не хожу в официальном костюме и с портфелем. А девушка… это моя жена, только 13 лет назад. Фото, с которого она срисована, я сделал как-то в отпуске — видите, она стоит, заложив руки за спину, и так мечтательно, безответственно смотрит в небо. Синие джинсы, красная майка — по-моему, симпатично.
Кристоф показывает чертежи и раскрывает секреты своих «святых». Оказывается, как таковых моделей у него нет, ему никто не позирует. Он их высматривает на улице, фотографирует. Потом долго и тщательно прорисовывает на бумаге.
— Рисунки я выверяю на компьютере, потом делаю макет из проволоки в натуральную величину. Материал, из которого они сделаны, — полиэстер. Технология весьма трудоемкая. На изготовление одной скульптуры от начала до конца уходит иногда до полгода. История эта, скажу вам, не быстрая: на одну ушло три месяца, и это была самая скоростная работа, а самая длительная продолжалась семь месяцев.
— Каков размер скульптур?
— Скульптуры буквально немного выше, чем в жизни, — примерно 180–190 см, то есть плюс 10–20 сантиметров к реальному росту. И тумба — 3,80 см. Я покрываю их акрилом. Из-за погодных условий они время от времени покрываются пылью, краска блекнет, и тогда их моют, а я поправляю цвет. И в этом проблема — надо все время что-то поправлять.
— Интересно, а тумба, которая является постаментом, специальным образом под скульптуру оформляется?
— Нет, на тумбах — самая обычная рекламная продукция. То есть часть рекламной жизни нашего города: она такая, какая есть, и не должна быть адаптирована под скульптуру.
Я думаю: вот Москва и Дюссельдорф считаются городами-побратимами. В Дюссельдорфе один из парков назвали в честь российской столицы. Да и Москва усилиями новых властей все активнее старается навести на себя европейский лоск: парки, велосипедные дорожки и даже скамейки из Вены появились. Почему бы не украсить наш город уникальной скульптурой художника из Дюссельдорфа? Вот только кто станет типичным представителем мегаполиса — депутат? Нет, Кристоф Пёггелер за такого бы не взялся.
— Кристоф, немаловажный вопрос: как власти города приняли вашу идею и кто финансировал ее?
— Фирма, которая, собственно, устанавливает рекламные тумбы, первая увлеклась этой моей идеей. Когда я показал макет администрации города, то администрации идея очень понравилась. Совет художественных экспертов города тоже одобрил скульптуры. Но в администрации мне сказали: денег нет, поэтому ищите спонсоров. Но в принципе так делается всегда. Тем не менее город дал разрешение на установку первых скульптур и даже заплатил страховку. Собственно, разрешения как такового от города не тре6овалось, поскольку платформа, на которую устанавливают скульптуру, принадлежит фирме, содержащей рекламные тумбы. Так что на тот момент мне оставалось только найти спонсоров. Я нашел, и деньги пошли на заливку форм полиэстером — все это очень и очень дорогой процесс.
— Но бронза же дороже.
— Бронза в любом случае мне была не нужна, поскольку она не дает возможности передать краски. Я хотел, чтобы у человека, который первый раз увидел скульптуру, было ощущение, что на тумбе стоит живой человек. То есть не объекты в виде памятников и барельефов, а что-то живое. Теперь эти скульптуры делают лицо Дюссельдорфа — и в туристических маршрутах, книжках они упоминаются. В прошлом году одна косметическая фирма в Кельне даже выпустила их в виде гигиенической губной помады. Смотрите.
Я снимаю синюю узкую крышку, выдвигаю тюбик, а оттуда вместо липкого стержня для губ выезжают танцующие. На женщине желтое, вразлет платье, мужчина в отутюженных коричневых брючках — счастливые, в упоении... А автор говорит:
— Знаете, мне очень приятно слышать, что скульптуры стали лицом Дюссельдорфа, что по ним его узнают. Но как для художника для меня важнее выйти на улицу, как это делают граффитчики, и показать людям, что это тоже искусство. Можно делать стрит-арт и таким образом.
Как это ни прискорбно (он настаивает на этом слове), но именно за счет своих знаменитых скульптур у Кристофа выросла цена как у художника. А художник он потрясающий, с хорошей академической школой, индивидуальным стилем. Но особенность его в том, что рисует он не на холсте, а на фанере. И вообще на всем, что подвернется под руку. Вот упаковка — большие листы фанеры — для хрупких предметов: их в таком виде перевозят в самолетах. На фанере появляется обнаженная женщина в воде. А это — раскладушка, причем армейская: ее он расписал тушью.
— Раскладушка — это самый оригинальный предмет, который вас вдохновил?
— Я расписывал детали, которые удерживают бетон. Столешницу от стола. Что еще? Бубен африканский и школьные парты в Стамбуле. Я соединил четыре крышки от них, и получилось пятиметровое панно. Нет предмета, который бы от меня спрятался.
— Почему вы отказались от традиционного набора художника — холст, бумага?
— Когда-то я очень много рисовал на холсте, но был момент, когда холста не оказалось под рукой — и я нарисовал на первой попавшейся вещи — фанере. Мне не понравилось, и я содрал рисунок шпатом. В этот момент кто-то вошел, увидел «остатки» моей живописи и сказал: «Кристоф, это же классно! Оставь фанеру». Ты видишь жизнь дерева до того момента, пока к нему не прикоснулась чужая рука, на нем есть уже информация. И в то же время видишь картину, которую на дерево положил художник, и эти вещи между собой могут «переговариваться». Вот те же парты — когда-то на них что-то нацарапали школьники. Даже после зачистки эти надписи проступают на дереве. И они начинают вступать в контакт с моим рисунком.
— Кристоф, так почему для вас прискорбно то, что других художников безмерно радует, и они изо всех сил к этому рвутся — к высоким ценам за свои работы?
— Объясню: я уже сам, наверное, на данный момент не смог бы купить собственные картины. И это не совсем хорошо — искусство должно быть демократичным. Сегодня если у тебя есть имя, то платятся сумасшедшие деньги. Но инвестиции такие делаются часто не по таланту, а потому что деньги просто инвестируют во что-то. А есть группа художников, которые делают, неповторимые вещи, но не могут себе позволить заниматься творчеством, чтоб поддерживать себя материально.
— Последний вопрос — ваши скульптуры украшают только Дюссельдорф?
— Еще одна теперь есть в Кельне. А бизнесмен мой в прошлом году ездил в турне — в Швейцарию и Корею. Разумеется, Южную. Скульптур девять — бизнесмен, мечтательная женщина, танцующая пара, турист, идущий купаться на Рейн, отец с сыном, целующаяся парочка, мигрантка с ребенком. Эта скульптура показывает — несмотря на то, что мигранты не являются частью немецкого общества, все равно имеют право наряду с другими представителями социума подняться на высоту. Но серия еще не закончена, есть несколько интересных идей. Например, сделать бомжа — он весь готов у меня в голове. Несмотря на то что Германия живет хорошо, между социальными слоями существует большая разница. А этот человек, которого я хочу делать, — с самого низа общества, и эти низы живут по-другому.
P.S. Автор благодарит за помощь в подготовке материала председателя Русского общества земли Северный Рейн-Вестфалия Яну Звягину.
Дюссельдорф — Москва.
