«Настоящей дружбы я не испытал»
— Александр Викторович, неужели вам — семьдесят пять? Не верится!
— Да ужас! И, знаешь, все как один день: вчера еще в Щуке учился, а сегодня… У меня в голове не укладывается: как это так?!! В нашем театре — другие, новые лица, я даже и не знаю их. Я для них, наверное, старый дядечка.
— Говорят, отмечать категорически не будете. Врут или нет?
— Честно, Марин, я не отмечаю день рождения. Мне вот Марк Анатольевич тут как-то сказал: «Юбилей, Александр Викторович, все-таки — надо бы отметить в театре». А я сказал ему: «Не буду». Ну не люблю я этого и никогда не любил. А сейчас тем более раздражает. Вообще, вся шумиха по поводу юбилеев (не моего — любого артиста) идет из шоу-бизнеса. В журнале читаю: такой-то артист собрал на свой юбилей 400 друзей. Я думаю: неужели у человека 400 друзей? Такое бывает?..
— И никогда не отмечали? Даже в детстве?
— И в детстве. Мама приносила пирожные или торт — вот и весь день рождения был. А позже, когда подрос, покупал пару бутылок портвейна, и мы их с ребятами во дворе распивали. Зато подарки всегда любил, но сейчас и к подаркам стал равнодушен. Может, потому, что я так и не получил того, чего больше всего хотелось.
— А чего хотелось?
— В детстве хотел иметь велосипед, но мне его не покупали. Вот брат мой Женя Федоров (он старше меня на 14 лет, в Вахтанговском до сих пор работает, а ему уже 89) схитрил: он купил звонок от велосипеда и ходил по нашей коммуналке, весь день звонил. Представляешь? И так всех достал, что ему таки купили велосипед. А я катался на велосипеде товарища. Велосипед, как сейчас помню, «Орленок» — за ним очередь у нас во дворе выстраивалась.
— Не нравится мне ваше настроение накануне юбилея.
— Такая жизнь… Приходишь в церковь — и видишь, что список «за упокой» становится все длиннее. Друзья уходят… Хотя, знаешь, настоящей дружбы я ведь не испытал. Может, она и есть, но я ее не знаю. Были приятные люди по работе и по жизни, но настоящего друга я так и не встретил.
— Но, может быть, в вас проблема? Вы не умеете дружить?
— Может, и так. Может, у меня такой сложный характер, и я не могу бежать с кем-то рядом. Знаешь, мне неплохо одному — это факт. Вот мы недавно были на гастролях, играли «Все оплачено». Уже без Олега (Олег Янковский, исполнитель главной роли в спектакле. — М.Р.), и играл Андрей Соколов. К нам за кулисы пришел Игорь Скляр. Мы с ним когда-то снимались и даже подружились. Ну не то что прямо большие друзья, но... Я как его увидел, закричал: «Что ты делаешь?! Зачем пришел на гастрольный вариант?! Я тебя умоляю, никаких слов после не говори! Обещаешь?..» Сыграли спектакль, сидим в буфете — я, Андрюша, Инна (Чурикова. — М.Р.). И входит Игорь. «Молчи!» — кричу ему. А он: «Я тебе скажу, Саша, — я понял, каким ты был в молодости».
— Каким? Интересно было бы посмотреть на Сашку Збруева лет эдак в шестнадцать.
— Да хулиганом был. Мы ведь когда с мамой из мест заключения вернулись на Арбат, в наш дом, я мало что тогда понимал. Я же не знал, что ребята — хулиганы, шпана настоящая. Я сразу влился в их компанию. И у меня были дворовые друзья, которые могли любому из-за меня лицо разбить в кровь. А прозвище у меня было Интеллигент.
«Это же интересно — Сталин на английском языке с грузинским акцентом»
— Вы ребенком еще хлебнули жизни: Сталин отправил вас с матерью в ссылку на поселение. Он сломал вам жизнь?
— Не мне — моей любимой матери. Я ведь тогда мало что понимал. Я ведь знал только ту, лагерную жизнь.
— Стоп, Александр Викторович, не понимаю: Сталин сломал жизнь маме, и это вам не помешало его сыграть в картине «Ближний круг». Будь я на вашем месте — отказалась бы точно.
— У меня и мысли такой не было. Я когда пришел в «Ленком» работать после училища, там репетировали спектакль «Ночное чудо» — о войне: партизаны, фашисты, борьба… И одному артисту предложили роль немецкого офицера. А надо сказать, человек этот прошел всю войну, и он немцев люто ненавидел, даже не мог слышать немецкой речи. В общем, скандал, собрание — он отказался. А я отнесся к этому чисто профессионально. Послушай, на этой картине я встретился с голливудскими актерами, играл на английском языке. Это же интересно — Сталин на английском языке с грузинским акцентом.
Я понимал, что не похож на него, хотя кто только его не играл в последнее время — уж такие артисты, что и рядом по внешности не стояли. Но главное не это, а то, что это была моя вторая роль у Андрона Кончаловского. Отвлекусь от Сталина: когда Андрон снимал «Романс о влюбленных», он собирал всех артистов на репетиции в Театре киноактера — главных героев, не главных, вплоть до эпизодических. Много репетировал и говорил с нами откровенно обо всем, о том, о чем не принято было говорить тогда вслух. Например, о сексе и сложностях в любовных отношениях.
Вспомнил историю на озвучании «Ближнего круга». Мы поехали в Англию доозвучивать. Режиссер дубляжа нам повторял то и дело: «Бьютифул, бьютифул». А потом пригласили буквально с улицы людей — молодую пару, — чтобы они послушали, насколько им понятно то, что мы говорим. «Кто из них Сталин?» — спросили люди, поскольку мы на озвучании были без грима. Когда им показали на меня, они закричали: «Это не он играл! Это же мальчишка какой-то». Если бы в то время в Голливуде не сменилось начальство, «Ближний круг», я уверен, сильно бы прозвучал. А новый директор студии ненавидел Россию, и… Андрон, я помню, очень расстроился. Между прочим, я до сих пор помню свой текст на английском.
Вот ты говоришь: Сталин… А мама моя плакала, когда он умер. Почему — я тогда понять не мог. Но только благодаря моей маме и брату я вырвался из хулиганской жизни и пришел к театру.
«Кальсоны Чарноты — это то, что отпечатывается в памяти навсегда»
— С вашим бэкграундом вы, наверное, должны хорошо разбираться в людях. А где, по-вашему, они лучше проявляются?
— Я так тебе скажу: на репетиции человек открывается лучше всего. Именно на репетиции он как бы начинает «раздеваться». Почему? Скажем, Марк Захаров объясняет что-то, и тут у каждого актера к нему возникают вопросы, он начинает высказываться. Сразу многое становится понятным: какой он, что у него прячется в подсознании. Это не значит, что ты после этого будешь плохо к нему относиться, — просто так узнаются люди.
Первое, что сделали мы с мамой, когда вернулись из мест заключения, так это посетили театр. Вахтанговский играл тогда в помещении ТЮЗа, поскольку в его собственное здание на Арбате попала бомба. И я помню буквально «Соломенную шляпку», «Мадемуазель Нитуш», другие постановки… Помню Целиковскую, Мансурову, Гриценко, Рубена Симонова. Я их всех так хорошо помню, что планка той игры до сих пор передо мной маячит. Как играл царевича Юрий Васильевич Яковлев в «Горя бояться, счастья не видать»! Или фильм «Бег» — сцена игры в карты, Евстигнеев, Ульянов или глаза Дворжецкого…
— Вы много говорите о прошлом. Оно важнее настоящего?
— Это не значит, что я старый брюзжала. Просто кальсоны Чарноты (Михаил Ульянов в этой роли. — М.Р.) — это то, что отпечатывается в памяти навсегда. А не просто кальсоны ради кальсон или в театре оголенные части тела — просто так, ни ради чего. И вообще я тебе скажу, что в театре все было. Какие были пробы! Актеры! Я стольких Гамлетов видел — Эдика Марцевича, Самойлова, Янковского, Козакова... Не буду определять, кто лучше, но каждый оставил определенные эмоции во мне. Если бы мне в свое время дали сыграть Гамлета — все равно я их бы вспомнил в лучших сценах: их темперамент, эмоции... Но сыграл бы по-своему. Если ты это видел, это не значит, что подражаешь, но ты совмещаешь это с собой.
«Не могу сказать, что во мне живет такой уж профессионал, но профессия спасает»
— Знаете, я недавно очень удивилась: на телевидении прошла программа про советский культовый сериал «Большая перемена». И были все, кроме вас. А этот фильм в вашей биографии сыграл на старте очень серьезную роль. Почему вы не пришли?
— Я не хожу на такие программы. Там встык показывают, какой ты был и какой сейчас. Нет, я не стесняюсь, как выгляжу. Но я не хочу других видеть спустя 40 лет. «Большая перемена»… тогда это были совсем другие люди. Миша Кононов с очаровательным детским лицом, и потом я увидел его в какой-то программе: больной уже, шепелявящий, жалкий… Вот зачем? Пусть они останутся такими, какими были.
— Ганжа из «Большой перемены», лейтенант Алешин из «Двух билетов на дневной сеанс» — для вас как будто проходные роли. А какую вы дороже всего цените?
— Не проходные, но… Была у меня одна роль в картине «Желание любви» по Куприну. Кино не выдающееся, но там, как мне кажется, лучшая роль в моей жизни. Я играл молодого человека, обаятельного такого, девушка ему помогает в жизни... А он ее потом предает. В общем, гадкий он человек. А у меня на лице «гадина» не написана.
— Вот-вот, актер — профессия лукавая: на экране одно, в жизни — полная противоположность.
— Артист... Тут все сложно и просто. Скажем, плохая погода, зритель не такой, зуб вырвали, с девушкой поругался — все это влияет на тебя, когда ты на сцене. Но профессионал все это может отбросить. Я помню, снимался в картине «Опекун» — советская комедия. Снимали в Ялте. Вышел на площадку — и чувствую, что как-то на меня не так смотрят администратор и директор. «Что-то случилось?» «Нет-нет, ничего», — отвечает директор. А администратор мне успел шепнуть, что на мое имя пришла телеграмма. Директор не отдает, говорит, что когда отснимусь — тогда и получу. Еле вырвал у него, а там сообщение: мама в тяжелом состоянии, попала в больницу…
А сниматься надо — это экспедиция. Я все бросил и в этот же день вылетел в Москву. И слава Богу, что вылетел. После операции она была в жутком состоянии, я разревелся. А мама только сказала: «Сашенька, не плачь». Ее не стало на следующий день. Похоронили. Я вернулся, и надо было играть комедию — улыбаться, придуряться… И это есть профессия. Я не могу сказать, что во мне живет такой уж профессионал, но профессия спасает.
Я же помню Олега Янковского... Химия у него уже была, а он захотел и вышел на последний спектакль. Он даже менял мизансцену (где стоял, там присаживался на стул, передыхал), но что-то его заставляло изнутри пойти играть, хотя и мучился — я же видел.
«Ой, как звезд много. А хорошие артисты есть?..»
— В таком возрасте человек, наверное, лучше других понимает, что самое важное. Вы знаете?
— Любовь со своими родными, близкими, их комфорт. А то, чем мы занимаемся, — далеко не главное. А где самое главное? От того и живем сикось-накось… Швыряет нас туда-сюда. Кажется, все знаем, а многое делаем не туда. А куда надо? Нам все кажется, что мы все знаем, а мы ведь ничего не знаем — и в этом суть. Что значит дружба, любовь, счастье? Все затертые слова. Просто надо быть таким, какой ты есть. И тогда возраст и интуиция подскажут.
— В 75 вам не тяжело входить на сцену?
— Знаешь, не трудно. Ведь сцена — она поднимает тебя на полтора метра над зрителем. И если ты почувствовал, что энергия твоя улетает куда-то и потом вернулась, то возраста нет.
— Я все про свое — ну хотя бы в семейном кругу накроете стол?
— Категорически нет! В холодильнике что-то есть. С утра что-то скажут близкие. И звонить, конечно, будут. Но это больше формальность.
— А знаете, Александр Викторович, я думаю, что проблемы в том, что вы напрочь лишены не только амбиций, но обычного честолюбия. Поэтому и юбилей ваш — без медных труб, без речей.
— Я понимаю, что рано начал: снялся на четвертом курсе училища в «Звездном билете» по повести Василия Аксенова. Рядом со мной были такие люди — Ефремов, Даль, Миронов… Популярность пришла рано. Может, вовремя меня что-то остановило? Это сейчас везде звезды, куда ни плюнь. Хорошо сказал Юрий Васильевич Яковлев: «Ой, как звезд много. А хорошие артисты есть?..»
