В Мещере Александр Солженицын появился в конце лета 1956 года. После восьми лет в сталинских лагерях: «шарашки» в Рыбинске, Загорске, Марфине и особом Степлаге в Экибастузе. После прихваченных еще трех ссыльных годков в горячей пустыне Кок — Терекского района Казахстана. Хотел было поселиться в родном Ростове-на-Дону, где жил с матерью в детстве и где закончил университет, но ему отказали. «Врагам народа» путь в большие города был заказан.
Стремясь «затеряться в самой нутряной России», классик обратился в Облоно Владимира и Рязани: «Не нуждается ли область в физиках и математиках?» Волей судьбы попал в поселок Мезиновский тогда еще Курловского района Владимирской области. Железнодорожная станция именовалась Торфопродукт, на местном жаргоне Тыр-пыр. Именно так чаще всего и называли поселок торфяников.
— В рассказе Солженицын упоминает, что, переночевав на станционной скамье, на крохотном базарце, он познакомился с женщиной — продавщицей молока, которая согласилась подыскать ему квартирную хозяйку. Но в жизни все было прозаичней, — вспоминает краевед Николай Лалакин. — На постой к полуграмотной крестьянке Матрене Захаровой учителя математики Солженицына определил школьный завхоз Семен Бурунов. У Матрены Васильевны до этого жил преподаватель истории Сергей Курягин с семьей. В рассказе фигурирует деревня Тальново, на самом деле она называлась Мильцево.
По воспоминаниям местных жителей, в школе бывший ссыльный учитель приживался с трудом. Большинство преподавателей были его ровесниками, фронтовиками, пробовали было называть его «Саша», «Исаич», но он дал понять, что это не по нему. Так и именовали официально — Александр Исаевич.
Молодые, незамужние женщины-педагоги приглашали его на холостяцкие посиделки, но всякий раз получали уклончивые ответы, равнозначные отказам.
Иван Макаров, преподававший в то время физику, вспоминал, как они с учителями возвращались на грузовике с конференции в Курлово. На обратном пути остановились перекусить и, как водится, выпить. Позвали и новенького: «Давай с нами!», но тот отказался даже посидеть за компанию с коллегами, лег на траву в стороне, укрыл лицо шляпой, так и пролежал до отъезда.
Солженицын держался замкнуто, никого к себе не подпускал.
— Причиной могла быть тяжелая болезнь, которую Александр всячески скрывал. Местные вспоминали, как он собирал в лесу березовый гриб — чагу, на любопытные вопросы отвечал коротко: «Лечебные напитки делаю», — делится с нами почитатель и исследователь творчества писателя Николай Кабицын.
Добиваясь реабилитации, Солженицын еще из ссылки в Джамбульской области писал Никите Хрущеву: «В настоящее время смертельно болен, у меня рак».
Первый раз бывшего капитана Красной Армии оперировали по поводу злокачественной опухоли в паху еще в тюремной больнице. Казалось, болезнь отступила, но в ссылке в Казахстане Александру Солженицыну вновь поставили страшный диагноз: опухоль половых желез, семинома. Окружающим казалось, что в больницу в Ташкент он едет умирать… В 13-м раковом корпусе он прослыл «профессиональным больным». Александр Исаевич штудировал учебник по анатомии, расспрашивал о нетрадиционных методах лечения, обливался холодной водой. И — выпутался, «освободился» сначала из клиники, а потом и от песков Казахстана.
Но и в средней полосе, в Мильцево, чувствовал, что за ним следят. На фронте Александр Солженицын воевал в 794-м Отдельном разведывательном артиллерийском дивизионе. Проницательности ему было не занимать.
— По поводу Солженицына моего отца посещал сотрудник КГБ из Гусь-Хрустального и просил охарактеризовать учителя математики, — вспоминает Николай Кабицын. — Ясно было, что особист навещал не только директора школы, но и учителей, и соседей Александра Исаевича.
Уроки Солженицын вел по-новаторски, методически не всегда строго, разговаривал с детьми, как равный с равными. Ученики в большинстве своем уважали Александра Исаевича за хорошее знание предмета. Правда, деревенские ребятишки его не жаловали. Один из них, Алексей Казаков, вспоминал: «Мы Солженицына не любили, потому что он был слишком строг и бездушен к нам. В деревнях средних школ не было, местные педагоги давали нам время привыкнуть к новым требованиям, но только не Александр Исаевич. Из нас семерых шестеро так и бросили школу из-за Солженицына — он «забил» нас «двойками», мы вынуждены были пойти работать в колхоз».
Директор школы Михаил Парамонов рассказывал, как однажды заболела коллега Солженицына — учительница математики. Директор послал гонца в Мильцево к Александру Исаевичу с просьбой провести урок. Тот пришел, отработал, затем твердо заявил директору: «Прошу впредь этого не делать. Я очень дорожу своим личным временем и не могу им разбрасываться».
Солженицын уже тогда работал над первым вариантом романа «В круге первом», известного под названием «Шарашка». В доме у Матрены учителю был отведен лучший угол у окна. На столе у математика стоял фотоувеличитель, красный самодельный фонарь, приемник с розеткой — «разведкой», как называла ее Матрена, и неизменная стопка книг.
Михаил Парамонов рассказывал, что фотографировал математик много и с удовольствием. Но снимал в основном природу, дома, фермы-развалюхи, покосившиеся заборы. За это к нему приклеилась кличка Шпион.
— Наличие фотоаппарата в ту пору было целым состоянием, в Мезиновке считалось одним из показателей достатка. Помню, «Зоркий», купленный моим дядей в 1957 году, стоил 1500 рублей, то есть примерно одну-две зарплаты рабочего, — рассказывает Николай Кабицын. — Чаще всего снимали родных и знакомых, многие нередко «калымили», а тут… фермы, природа! «И на это он изводил дорогостоящие пленку, бумагу и фотореактивы?» — с недоумением роптали в народе. Кто-то донес куда надо. К Солженицыну приехали из органов с обыском, в качестве понятого пригласили директора школы. Пересмотрели все бумаги, документы, фотографии, но ничего подозрительного так и не нашли.
Предвестник беды — декабрист
Из местных только с Матреной у пришлого учителя математики и сложились по-настоящему теплые отношения. В основе их согласия были уважение и молчание. Напрасно соседи допытывались, что за женщина, одетая по-городскому, наведывается в Мильцево к Исаичу.
Матрена не раз варила гостям вместо «картонного» супа куриный. Но нарядная женщина, бывшая жена Солженицына Наталья Решетовская, ела плохо. В минуты откровения она поведала Матрене свою историю. Десять лет она ждала мужа — сначала фронтовика, потом заключенного. Не выдержала самого последнего его особого политического лагеря в Экибастузе, когда были запрещены любые свидания, а переписка ограничивалась двумя письмами в год. Как раз предложили престижную работу в Московском университете, нужна была безупречная биография, тогда-то и подала на развод…
Местные вспоминали, как Александр Исаевич встречал свою гостью на станции Торфопродукт, они шли в деревню Мильцево полем, и у каждого стожка целовались… Любовь вспыхнула с новой силой. В феврале 1957 года они заключили повторно брак.
На глазах Натальи Решетовской рождался знаменитый ныне рассказ, и именно она посоветовала мужу назвать рассказчика в «Матренином дворе» Игнатьичем.
— Александр Солженицын прописал про многие беды Матрены: что и шестерых детей похоронила, что осталась без мужа и пенсии, что боялась пожара, поездов и грозы, — говорит историк и актер Николай Ледовских, которому впоследствии суждено было стать хранителем архива Натальи Решетовской. — Но неведомо было писателю, что Матрену дважды поражало молнией. Сидели они раз в грозу с приемной дочерью Шурой (по рассказу — Кирой), пили чай, как неожиданно ударил гром, и разряд молнии через гирю часов-ходиков поразил Матрену в спину. По совету знающих людей закопали ее по шею на несколько часов в землю. Считалось, земля оттягивает небесное электричество. А как увидели, что Матрена чернеть стала, вытащили, обложили бутылками с теплой водой, отогрели и повезли за 18 километров в Курловскую райбольницу.
Не сказала квартиранту Матрена и о нехорошей примете.
— Кроме традиционных фикусов и юкки у хозяйки на подоконнике рос редкий для деревни цветок декабрист. За окном — белые сугробы, а он радовал глаз своими ярко-красными цветками. И вдруг в декабре 1956-го декабрист неожиданно зацвел белым цветом. «К несчастью», — запричитали соседи. «Хуже, чем было, уже не будет», — отмахнулась Матрена. А 21 февраля она погибла под колесами маневрового паровоза.
— Тогда на мильцевском самопальном переезде небольшой железнодорожный состав с двумя локомотивами наехал на трактор, везший двое саней с поклажей, — вспоминает Николай Кабицын. — На санях перевозилась в Черусти горница Матрениного дома. Были жертвы, в их числе и наш сосед, племянник Матрены Захаровой. Мы с мальчишками побежали на лыжах к месту катастрофы. Паровозы лежали на боку и от этого казались просто огромными, рядом — рассыпанные бревна, искореженные рельсы.
У Солженицына в рассказе все было как в жизни. «На рассвете женщины привезли с переезда на санках под накинутым грязным мешком все, что осталось от Матрены. Все было месиво — ни ног, ни половины туловища, ни левой руки. Одна женщина сказала: «Ручку-то правую ей оставил Господь. Там будет Богу молиться».
— В первую же ночь после похорон явилась Матрена во сне своей младшей сестре Марии. Явилась и говорит: «Не всю меня похоронили. Сердце мое клюют вороны… Сходи под те кусты», — рассказывает Николай Ледовских. — Чуть забрезжил рассвет, Мария бегом на переезд. Эта картина до конца жизни стояла у нее перед глазами: как перезревшее крупное яблоко, на кусте висело сморщенное от мороза сердце Матрены… В это же утро похоронила Мария в могилку Матрены ее сердце. Больше сестра ей ни разу не приснилась.
Избу Матрены до весны забили, учитель Солженицын переселился к одной из ее золовок, сестре мужа — Евдокии Алексеевне Федотовой. А в начале июня, после окончания учебного года, и вовсе съехал из Торфопродукта к жене в Рязань.
— Исчез тихо, незаметно. Разобрал стол, упаковал нехитрый скарб, книги, бумаги, распрощался буднично, без посиделок, — рассказывает Николай Кабицын. — Перед отъездом побывал в Ильинской церкви, где отпевали Матрену Васильевну, и поклонился ее праху на кладбище в Палищах.
«Впервые о могиле Матрены вспомнили… японцы»
Никто тогда не предполагал, что вскоре скромный учитель математики станет известным писателем, нобелевским лауреатом и на весь мир прославит и Матрену, и село, где она жила.
Рассказ «Матренин двор» появился в «Новом мире» в 1963 году. Авторское название «Не стоит село без праведника» по требованию редакции было изменено. У общественности района откровения Солженицына вызвали весьма негативную реакцию.
— Чиновники и парторги твердили, что рассказ не отражает действительность, — продолжает вспоминать Николай Кабицын. — Например, лауреат Госпремии СССР Виктор Полторацкий выступал: «Жаль, что писатель выбрал такую точку зрения, которая ограничила его кругозор старым забором Матренина двора. Выгляни он за забор — и в каких-нибудь 20 километрах от села увидел бы колхоз «Большевик» и мог бы показать нам сегодняшних настоящих праведников… Например, председателя колхоза, коммуниста Акима Горшкова».
В сентябре 1965 года КГБ конфисковал архив Солженицына с его наиболее антисоветскими произведениями. С выходом на западе «Архипелага ГУЛАГа» диссидент Солженицын, «литературный власовец», был арестован, обвинен в измене родине, лишен советского гражданства и выслан из СССР.
— Дом Матрены следующим летом после отъезда Александра Исаевича сломали, перевезли бревна в соседнюю Мезиновку и собрали уже на новом месте. В нем поселилась младшая сестра Матрены — Мария, а потом и ее дочь — Любовь Чугунова.
До самой перестройки о Матрене, как и бывшем ссыльном учителе математики, в здешних местах мало кто вспоминал.
Только на том злополучном переезде, на 184-м километре Казанского направления Московской железной дороги, где погибла праведница, образовавшееся у насыпи болотце всегда было усыпано и клюквой, и брусникой. Местные ее не собирали. «Спелые ягоды напоминали капли крови Матрениной», — объясняла ее соседка Дуся Цветкова.
А впервые о могиле Матрены вспомнили… японцы.
— Одна из туристических групп, посетив Владимир, попросила свозить их в Гусь-Хрустальненский район на могилу Матрены, которая была им хорошо известна по знаменитому рассказу Александра Солженицына, — рассказывает Николай Ледовских.
Запущенную могилу привели в порядок. Деревянный крест заменили на железный. Косоугольную металлическую пирамидку с неровно написанными фамилией, именем и годами жизни установили уже к приезду Солженицына в 1994 году.
После перестройки отношение к писателю и его творчеству изменилось. По личному распоряжению президента Ельцина в Троице-Лыкове Солженицыну была подарена государственная дача. Вернувшись в Россию, Александр Исаевич пожелал заехать в Мезиновку и Мильцево, где провел первый год после лагерей и ссылки.
Его встречали через 37 лет те же бывшие партийные чиновники. Теперь писателю хлопали в ладоши. За тот же «Архипелаг ГУЛАГ» он получил Государственную премию РСФСР.
«Кто хулил — тот в свите!»
— К приезду писателя на Матренино место в Мильцево перенесли похожий дом из деревни Курлово. Работу оплатил председатель соседнего колхоза Москалев, — рассказывает Николай Ледовских. — Только у Матрены изба была щепой покрыта, а у нынешнего дома — толем. Разучились местные мастера щепу делать, утратили навык.
Приехал Александр Солженицын на Владимирщину в сентябре 1994-го, как раз к началу учебного года, на торжественную линейку.
— Встал в общую с учителями шеренгу, внимательно слушал речи директора и завуча, напутствия родителей. Выступил сам, — рассказывает Николай Ледовских. — Вспомнил пословицы: «Неправедно нажитое ребром выходит», «Чего не доплатишь, того и не доносишь». Недаром все лагерные годы он не расставался с томом словаря Даля. Еще, помню, сказал: «Трудитесь и постарайтесь хоть раз в неделю жить без телевизора, чтобы читать и думать».
Потом провел урок для старшеклассников, предварительно попросив удалиться из класса многочисленных чиновников и репортеров: «Оставьте меня наедине с ребятами, этот урок для них». Говорил о трудном времени, в которое приходится им жить, о праве выбора и подытожил: «Если будете иметь жизненный вектор, не пропадете».
У дома Матрены писателя встречал деревенский хор в старинных русских костюмах. Выйдя из белой «Волги», низко поклонился и поцеловал каравай, когда выступающие в волнении забыли приготовленные слова, заметил: «Не надо никаких торжественных приветствий».
— Писатель больше смотрел вдаль, за 37 лет на селе многое изменилось. Пересохла речка Караслица. И прежнюю улицу было не узнать. Когда-то дом Матрены Васильевны чуть ли не в центре стоял, а потом стал только третьим от края. Солженицына встречала пустая степь до самого переезда.
В восстановленном доме Матрены писатель Александр Исаевич «поселил» героиню своего романа, приемную дочь Матрены — Шуру, которую в рассказе окрестил Кирой. Муж ее, Сергей Романов, в той катастрофе на переезде уцелел. Но позже судьба догнала его, в 1991 году он не уберегся, лишился под поездом обеих ног. Три года Шура носила его на руках. Жить им было негде, обветшала та самая Матренина горенка, что была отторгнута от основного дома в подарок молодым. «На ремонт — нет ни сил, ни денег», — рассказывала Шура писателю. Тот сделал пометки в блокноте.
— На вопрос корреспондентов: «Как бы жила сейчас Матрена?» — писатель ответил: «Ходила бы с клюшечкой… Не думаю, что она жила бы лучше, чем в прежние годы».
К Солженицыну было сунулся грибник с характерной фамилией Соленов, который попытался всучить писателю два больших плетеных из бересты кузова с отборными грибами, но Александр Исаевич отказался: «У меня столько места в машине нет. Вы лучше пожарьте и съешьте их за мое здоровье!»
Захватил писатель с собой лишь наполненный брусникой хрустальный самовар и самиздатовский вариант «Архипелага ГУЛАГа».
— Родственники под руки подвели к Солженицыну бывшего завуча, старого и больного Бориса Процерова. Именно он, получив на адрес школы в феврале 1957 года казенное письмо о реабилитации учителя математики, расписался самолично у почтальона и в тот же вечер принес его в дом Матрены Исаичу.
Бывший завуч, увидев «круговорот» чиновников вокруг писателя, досадовал вслух: «Кто хулил — тот в свите! Как же они с ним? Чего к нему лезут?»
Между тем не все жители окрестных сел поспешили в клуб на встречу с Александром Солженицыным. Было немало тех, как, например, бывшая учительница немецкого языка и географии Таисия Серова, которая писателя давно записала в шпионы и видеть его не желала.
«Пожар случился при загадочных обстоятельствах»
Местные жители уверены, что Матрена и при жизни, и после своей внезапной смерти мистическим образом была связана со своим квартирантом Александром Солженицыным.
— Приезжая в Мезиновку, я неоднократно останавливался на ночлег в истинных стенах Матрениного двора, — рассказывает Николай Ледовских. — Однажды это совпало с отключением в деревне электричества. Вечеряли при свечах. Одну свечу поставили в сервант, зеркальное нутро которого хорошо отражало свет. Полки серванта были стеклянные. От догорающей свечи одна из них лопнула. Вся стоящая на ней посуда обрушилась на нижнюю, на пол полетели хрустальные осколки. Вернувшись в Москву, я узнал, что той ночью в ЦКБ перенес серьезную операцию Александр Исаевич.
Умер писатель 3 августа в високосный 2008 год, не дожив всего полгода до своего 90-летия. Загодя попросил разрешение у патриарха быть похороненным на кладбище Донского монастыря. Теперь лежит рядом с историком Ключевским.
— Будет о чем поговорить вечерами, — говорит Николай Ледовских. — Примечательно, что и у писателя, и у Матрены на могилах высажены одинаковые полевые цветы.
А мистика вокруг Матрениного двора вспыхнула с новой силой. В последний день осени 2012 года из Мезиновки сообщили: «Дом на Дачной-2 сгорел дотла».
— Пожар случился при загадочных обстоятельствах: печь была протоплена с утра, дома находился сын племянницы Матрены, Любови Чугуновой, Сергей, — рассказывает Николай Ледовских. — При включенном электричестве он смотрел телевизор, вдруг искра в проводке… Пожар потушить не удалось. Из трех Матрениных страхов на первом месте был пожар…
Ныне в планах властей Гусь-Хрустального — создать туристический маршрут по памятным местам жизни и деятельности Александра Солженицына.
