— Это отрезки моего времени, моей работы с людьми, это моя история. — У Бориса Бакировича низкий благородный тембр, вполне соответствующий его профессии. — Я всегда гордился, что прикасался руками к таким знаменитостям. Давал им возможность танцевать, освобождал от травм, усталости и боли. Пошел уже сороковой год, как я здесь, в Большом театре, поэтому через мои руки прошли сотни артистов — всех не перечислишь. А сейчас будут переселять отсюда в главное здание, и я готов написать заявление по собственному желанию и уйти из театра.
— Неожиданное заявление! Как это понимать?
— Как выглядит Большой театр после реконструкции, в красках уже рассказывал Николай Цискаридзе. И про отделку, и про низкие потолки: поднимая балерину, рискуешь бросить ее об потолок. Подсобные помещения — вообще ужас. Мышеловочки! Кордебалет по 8–10 человек в комнате, там же душевая и кондиционер. Для балерины это катастрофа. А мне выделили кабинет восемь метров. Кафельные стены без окна. Я отказался. Как аксакал, имею право на помещение не менее 14–16 квадратных метров по санитарным нормам, с окном, чтобы проветривать. Потому что моя работа — это физическое напряжение, увеличение объема легких. Балерина лежит, я с ней работаю, и мы должны вдвоем дышать.
— А как было раньше?
— У меня был кабинет 40 квадратных метров. Там стояли тренажеры. Танцовщики приходили после травмы, я рекомендовал им нагрузки. Я ведь бывший спортсмен, 8 лет был в сборной СССР по дзюдо. Путевку в жизнь мне дал профессор кафедры спортивной медицины Института физкультуры Анатолий Андреевич Бирюков. Однажды он сказал: ты меня превзошел, я тобой горжусь! Наставник дал мне рекомендацию в Спорткомитет СССР.
— А потом произошла ваша встреча с Майей Плисецкой, которая все изменила.
— У меня тогда уже была известность, и когда с Майей Плисецкой случилась беда — неудачно прыгнула на репетиции, и сместился позвонок, — позвонили в Спорткомитет. Я, конечно, слышал, что есть Плисецкая, Максимова, а больше ничего о балете не знал. Начальник мне сказал: Боря, не забудь коньячку привезти! Я поехал к Майе Михайловне домой, на улицу Горького, 25, там внизу был магазин «Российские вина». Родион Щедрин открыл дверь. На кушеточке лежала Плисецкая. Я крутанул. «Вставайте!» — «Нет, я не могу!» Приподнял ее, поставил на пол, она кричит: «Родя! Я стою!» Встала и пошла на кухню готовить чай. Родя, счастливый, дал мне 10 рублей, а коньяк стоил 4 рубля 12 копеек. Я от них спустился в «Российские вина», купил две бутылки, приехал в отдел, и мы с друзьями хорошо посидели.
— А как ваша пациентка?
— Утром приехал к Майе Михайловне. Она открывает дверь веселая и говорит: «Вы должны у нас работать!» — «Да нет, — говорю. — Зачем? Мне и здесь хорошо!» — «У нас поездки за рубеж». — «У нас тоже поездки». — «У нас длительные, на 2–3 месяца!» По линии Спорткомитета мы выезжали на 5–6 дней. Плисецкая позвонила главному врачу поликлиники Большого театра. В конце концов я дал временное согласие поработать во время отпуска и остался на всю жизнь. Мой общий стаж, считая совместительство в Институте красоты, составляет 75 лет.
— В семидесятые Институт красоты считался островком другой, несоветской жизни. Попасть туда мог далеко не каждый. Кто приходил к вам на массаж?
— Весь цвет. Директор Инна Ивановна Кольгуненко, красивая властная женщина, я ее звал Васса Железнова, направляла ко мне клиентов. Это были цеховики, высокопоставленные торговые работники, жены советской и партийной элиты. Двадцать шесть валютных путан обслуживались постоянно. Ухоженные, добрые, щедрые, образованные, они очень заботились о своей внешности. Официально сеанс массажа стоил 6 рублей 60 копеек. А неофициально — 10 рублей. Все, что сверх тарифа, — чаевые. Иногда платили даже 15 рублей — большие деньги по тем временам. Дарили подарки: рубашки, галстуки. У меня в коллекции было 118 бутылок вина, виски, коньяка. Я курил сигареты «Мальборо», «Винстон».
— Вы ведь и семью Леонида Ильича пользовали. Генсек платил за массаж?
— Конверты были. Галина Леонидовна держалась очень просто, от нее шло тепло. Она была отзывчивой, помогала артистам. Ходили слухи о ее связи с певцом Борисом Бурятце. Он тоже был мой пациент, я приезжал к нему домой на Садовую-Каретную. Настоящий цыган! Носил норковую шубу, крест с бриллиантами — у попов такого нет.
— Борис Бакирович, слышала про ваш характер. Говорят, любого можете поставить на место. Даже Плисецкой как-то выговор сделали!
— Однажды звонит Майя Михайловна: «Боречка, я в час приду!» В час нет, в полвторого нет, появляется в два. А мне к трем надо было в Институт красоты. Тут я разозлился и говорю: «Голубушка моя! Без пятнадцати три я заканчиваю. Сколько успеем, на том и остановимся!» — «Боречка, у меня были журналисты». — «Вы могли бы дать интервью и в моем кабинете или хотя бы позвонить. За вас мне платит театр 80 копеек. А там меня ждут путаны за 15 рублей!» На следующий день Майя Михайловна спрашивает: «Боречка, как это понять про 80 копеек?» Объяснил, что у меня 6–8 человек проходят. На кого-то уходит 40 минут, на нее как минимум час. А зарплата была 140 рублей в месяц. Неплохая, кстати, ведь литр бензина стоил 10 копеек. А знаете, сколько я сейчас получаю? Семь с половиной тысяч рублей за 12 дней. Сейчас 300 рублей добавили как бюджетнику.
— С Плисецкой отношения тогда не испортились?
— Нет, я работал с ней 16 лет. Плисецкая приходила, мы с ней кушали бутерброды, чай пили. Поцелуйчики при встрече. А как Майя Михайловна анекдотики рассказывала! Матерщинница была и так красиво ругалась! Со многими артистами балета у меня складывались очень теплые, уважительные отношения. С Катей Максимовой, Наташей Бессмертновой, Ниной Сорокиной, Светой Адырхаевой, Марисом Лиепой, Мишей Лавровским. Надя Павлова приходила. Она была очень закрытым человеком. Слава Гордеев сломал ей жизнь. Со мной Надя всегда оттаивала. Когда ты накладываешь руки, человек размягчается, доверяет.
— Чувствуется, что вы себе цену знаете. В то же время многие знаменитости страдают звездной болезнью. Случалось, что искры летели?
— Со спортсменами, конечно, было проще, чем с балетными в Большом. Никогда не забуду первую встречу с Марисом Лиепой, который травмировал ногу. Он появился в моем кабинете чуть ли не первым. Пришел в лаптях плетеных, в шерстяных гетрах, в халате. Ногой дверь открыл. Спрашиваю: «Что случилось?» — «Я Марис Лиепа». — «А я Борис Праздников. Носок снимите и ногу помойте». — «Так посмотрите!» — «Так? Еще не хватало, чтобы я грибок какой-то заработал! Иди, пока башку не отвернул!» Он взревел и так дверью хлопнул, что штукатурка посыпалась. А я еще матом его покрыл вдогонку. Ну, думаю, что за контингент! Потом увидел афишу, а там — мама дорогая! — Марис Лиепа — лауреат Ленинской премии, народный артист Советского Союза! Я позвонил главврачу: не хочу больше здесь работать! Потом Маечка звонит: Боречка, успокойся, не обращай внимания!
Марис меня несколько лет стороной обходил. Потом его жареный петух клюнул. Упал на сцене и кричит: позовите Борю! Мы подружились. Однажды Марис привел ко мне своих детей, Андриса и Илзе. Он сказал, что в этом кабинете они всегда найдут и помощь, и понимание.
— Балерины кажутся такими хрупкими. Не страшно до них дотрагиваться?
— Стопочки, пальчики, локоточки, плечики — все уязвимо. У балетных часто бывают травмы суставов. Знаете, почему у балерины шея длинная? Они с детства тянутся, и позвоночник тоже вытягивается. На сцене не видишь кривизну ног. Балерина в платье выглядит не так эффектно, как в брючках. А стопа — это все! Если нет высокого подъема, как у Волочковой, нашлепывают поролончик. Но пластика у нее просто сумасшедшая, нужно отдать должное. Нет подъема, но есть талант и хорошая растяжка.
— Галина Сергеевна Уланова действительно обладала какой-то неземной аурой?
— Лучше не говорите! Настоящая аристократка, ни капли стервозности. Ей ножку можно было целовать! Она повторяла: Боречка, ты самый великий хирург! Однажды на гастролях позвала: Боречка, посмотри, что у меня? Снимает туфельку, а между пальцами натоптыш — мозоль с корешками. Я называл это «куриная жопка». Галина Сергеевна спрашивает: «Что делать?» — «Оперировать надо!» Взял ножнички, скальпель, хлорэтилом заморозил, обрезал вокруг и пинцетом вытянул.
— Вы всегда чувствуете, где именно болит?
— Я мануальный терапевт, костоправ. Бог дал возможность ощущать подушечками пальцев. Просто я умею ими читать. Могу точно определить больное место. У меня 34 ученика. Можно научить технике массажа, но осязание передать трудно, если его нет.
— Сейчас столько предложений на рынке массажа. Тайский, эротический, китайский — нажмешь на точку, и все пройдет.
— У нас сплошная «аферность» в этой сфере. Люди зарабатывают как умеют. Приглашают тайку за три копейки, и она попой или ногами делает массаж. Эти массажи поверхностные. Есть «специалисты», после которых женщина уходит с синяками на теле. За это руки отрубить надо. Массаж должен быть ласковым. Если делается общий массаж, мы проходим все зоны. В стопе, к примеру, 39 рефлексогенных зон.
— Борис Бакирович, а существуют ли какие-то запретные зоны для массажа?
— В принципе их нет. Майя Плисецкая, к примеру, просила меня, чтобы я смещал коленную чашку в сторону и делал под ней массаж крестообразных связок. После нагрузки в этом месте образуется молочная кислота. Сутки-двое, и она начинает загустевать и причинять боль. Молочную кислоту можно выдавить, если сместить коленную чашечку. Перед массажем все тело должно быть разогретым. Человек расслабляется, и ты постепенно двигаешься поглубже.
— Бывало, что человек вам неприятен?
— Да не раз. Тогда руки не идут. Я могу с двери сразу просечь человека. Манера, гонор, голос выдают массу информации. Если человек мне неприятен, советую обратиться к хирургу, сделать снимок.
— Вы пишете автобиографическую книгу «От Кремля до зоны». С Кремлем все понятно, а с зоной? У вас были клиенты из среды криминальных авторитетов?
— Ну, естественно, сейчас они все бизнесмены. Я ездил в рязанскую зону и во Владимирский централ. Там строгая иерархия. Случается, обращаются за помощью. Кто-то спину сорвал на тренажере, кто-то сустав повредил. Приехал как-то на одну зону. Начальник спрашивает: «А вы как у нас оказались? Вы же правительственный!» Отвечаю: «А у вас разве здесь нет своего правительства?» И начальника заодно подлечил в красном уголке на кушетке.
— А сколько стоит ваш сеанс?
— Когда мне задают этот вопрос, я говорю: «Вы кошелек не забудьте взять, а я оттуда отщипну!» Я живу в деревне под Москвой, бабушек окрестных за банку варенья или соленых огурцов принимаю.
— Борис Бакирович, а Синди Кроуфорд заплатила вам большой гонорар?
— Она мне дала конверт, но я отложил его в сторону. Сказал: «Это я должен вам заплатить. Хотелось бы с вами сфотографироваться на память, если вам, конечно, не запрещено». Она пришла без всякого макияжа. Красавица! Мои руки двигались как по маслу. За всю мою жизнь более красивого тела я не видел.
