Про декорации «Сталинграда» разговоры в киномире ходят уже второй год. И про их баснословную стоимость (что отчасти справедливо), и про неописуемый вид (что чистая правда). Прибавьте к этому завязку фильма и новость о намерении режиссера снимать в 3D, и станет абсолютно ясно, какую патриотическую клюкву нам готовят в очередной раз эти беспринципные киношники к круглой дате. Как бы не так. Стоило проделать неблизкий путь, чтобы убедиться: такого проекта в истории нашего кино еще не было.
Федор Бондарчук на прошлом «Кинотавре», где он не только светское, но и официальное лицо, выглядел как проблемный подросток в пубертатный период. Взгляд рассеянный, улыбка сдержанная, фразы отрывочные. Потому что всеми мыслями он был там — под деревней Саперное, что в Ленинградской области. На полигоне настоящей воинской части, где за полгода выросли исколошмаченные шквальным огнем, но не сломленные стены Сталинграда.
Декорация — ряд домов, выстроенных с нуля и расположенных впритык друг к другу, замыкаясь в один гигантский круг. Цилиндрическая форма позволила поместить на одном полигоне декорации сразу всех знаковых зданий, которые в реальном городе находятся вдалеке друг от друга. Больше всего это напоминает диораму (одна такая, посвященная как раз Сталинградской битве, построена в Волгограде), только размером с футбольное поле. В самой дальней ее точке расположилась точная копия Сталинградского драматического театра. По бокам ступеней — величественные львы. Слева — афиша спектакля, «премьеры сезона» — «Парень из нашего города» по пьесе Константина Симонова. Перед театром — фонтан «Детский хоровод». Три девочки и три мальчика, взявшиеся за руки. Один из главных символов Сталинградской битвы. Справа от театра — Центральный универмаг. Еще правее — аптека. Слева — трамвайные депо. Напротив, через поле, засыпанное трухой, остывшим пеплом, металлоломом, развалинами, гильзами и телами, — тот самый дом Павлова. Четырехэтажное здание, вынесшее одну из самых убийственных осад Сталинградской битвы, которое в фильме проходит под названием дом Громова, по имени главного героя.
— Это здание — центр напряжения сценария. За ним находилась одна из восьми сталинградских переправ, причем Волга была на том же расстоянии, на каком сейчас от нас Нева, — рассказывает Бондарчук.
Режиссер осматривает свои владения с видом экскурсовода-неформала. В очках, черной толстовке, камуфляжных штанах и высоких ботинках. Поток исторических и технических фактов, который льется из него горным ручьем, непередаваем. Тот кайф, с которым он это делает, — тоже.
— В одной комнате у нас стоит фортепиано «Беккер» с западающим «до». В другой живет семья румяных, как пышечки, Куликовых. Мы прекрасно знаем, сколько детей у них было, как выглядели их фотографии, откуда они приехали. И так про каждую семью, каждую комнату, каждую безделушку, стоящую на полке, — продолжает режиссер, оглядываясь по сторонам. — Вот там, за декорациями, у нас мастерские, где льют гипс. Вот здесь мы делаем жестянку...
Все это великолепие, прежде чем появиться на свет, было в мельчайших деталях прорисовано на компьютере. Там же, в аниматике, были предварительно воспроизведены экшн-сцены: движение боевой техники, людей, ракурсы и сила взрывов, их частота. Со всеми укрупнениями и пролетами камеры. Все для того, чтобы минимизировать количество ошибок на площадке.
— Это же очень дорогая вещь, этот кинофильм, мать его, — комментирует ситуацию продюсер фильма Александр Роднянский, но его ухмылка едва ли в силах скрыть огромное удовольствие, с которым он произносит эту фразу.
— Вот, например, самолет, — Александр Ефимович движется навстречу сбитой машине, аккуратно выбирая твердое место в грязи под ногами. — Не фанера, не картон. Можете даже по нему постучать. Да вы не бойтесь!
Покосившись на торчащие из-под фюзеляжа сапоги — к счастью, манекена, — послушно стучу по самолету. Раздается металлический звон. И правда — как настоящий.
Мы идем от драматического театра к дому Громова, по пути огибая второй юнит, — отдельную съемочную группу со своим режиссером, снимающую эпизоды параллельно основной.
— Вон он, демон, видишь? Приватизировал власть! — говорит Бондарчук, кивая в сторону режиссера второго юнита Ивана Шурховецкого. — Шумит там, командует. И еда у него всегда есть, и кофе ему носят без лишней просьбы!
На этих словах в руке режиссера стараниями его ассистента появляется любимая кружка с чаем, возвращая на его лицо довольную улыбку. Вообще Бондарчука здесь все обожают. Все — это 250 человек основной группы. И дальше, в зависимости от сложности задачи, до 800 актеров массовых сцен. И не «молодые бритые солдатики Российской армии, а суровые мужчины, которые к
— Люди ходят по площадке с энциклопедиями. Здесь можно услышать жаркий спор о пуговицах, ножах, униформе, — рассказывает режиссер. — Олег Иванович Седловский, художник-декоратор, который делает нам все железо, к окончанию съемок преподнес группе подарок. Ружье, сделанное собственными руками. Ему говорят: да не было такого ружья! Он отвечает: как так? Это пятиметровая трехлинейка, их выпустили всего пять экземпляров. Понял, что те ведутся, и продолжает. Когда почувствовал, что аудитория уже достаточно разогрета, выпалил: «Это ружье русского богатыря. Он протыкал им танки, поднимал их и перекидывал через себя, чтобы те погибали под собственным весом». Тут его наконец раскусили и с криками: «Будь ты проклят, мужик!» — разбрелись по делам.
У входа в универмаг (детально воссозданный не только с фасада, но и в интерьерах) копошится кран с камерой. Над полем тестируют спайдер-кэмы — легкие камеры, закрепленные на тросах, позволяющие снимать батальные сцены с верхней точки. На третьем этаже дома Громовых установлена еще одна, главная камера, которую Максим Осадчий готовит к съемке финальной сцены. Плотность передовой техники на квадратный метр здесь может тягаться разве что с количеством использованных гильз, звенящих под ногами. Но это только полбеды. В последний съемочный день из одной части города в другую на штурм пройдут танки. И снесут все, что попадется им на пути, невзирая на титанический труд художников-декораторов.
— По-настоящему вы удивитесь, когда увидите все в 3D, — говорит Мэтт, улыбчивый американец в бейсболке, который на площадке «Сталинграда» отвечает за то, чтобы на выходе получилось стереоизображение такого же качества, как у Ридли Скотта в «Прометее» и «Новом Человеке-пауке» Марка Уэбба.
— Качество, которое эта камера дает в экшн-сценах.... Их даже на назовешь военными... Это уже туда, ближе к «300 спартанцам». У нас ведь античные герои, — туманно, по одному слову, полунамеками раскрывает Бондарчук детали сценария. — Я для себя ответ на вопрос — зачем было снимать это кино? — нашел. Я же знаю все эти разговоры: «Нашли себе игрушку, приписали в целях маркетинга приставку »3D«. Так вот: я бы, может, и не взялся за этот фильм, если бы такой технологии не появилось. Я для себя определяю свой фильм как другое кино о войне. И вообще никогда раньше не говорил подобного во время съемок, но я ох..нно доволен.
На этих словах мы ступаем на порог дома Громова. Изнутри он напоминает слоеный пирог. Игровые комнаты соседствуют с техническими помещениями. Перекрытия выполняют роли рам для установки камер и света. Главный координационный центр находится на втором этаже. На крыше же — самая козырная точка для обзора. Позади Нева, играющая роль Волги. Впереди — вся декорация как на ладони. На крыше — Бондарчук. Опершись одной ногой на самый край, напоминает еще одного античного героя. Если быть точнее, Желтого Воина. На манер календаря древних майя, по которому, по воле режиссера, ведется летосчисление на площадке.
Под нами сейчас репетирует пара главных героев. Один — советский боец в исполнении Петра Федорова. Второй — немецкий офицер, которого играет Томас Кречманн («Пианист» Романа Поланского). В финальной сцене, полностью отвечая словам режиссера об античных героях, они отбрасывают оружие, чтобы вступить в последнюю, рукопашную схватку. Неожиданно в кадре мелькает еще одно знакомое лицо. Точно, Сергей Федорович. И судя по военной форме, он здесь не просто так. Заметив, как наш фотограф снимает его сына в образе, Бондарчук просит:
— Не надо. Дай парню спокойно пожить еще хотя бы месяц.
На этом сюрпризы не заканчиваются. Достав айпед, Федор Сергеевич показывает статичные кадры из будущего фильма, уже после цветокоррекции. Такими, какими они будут выглядеть на экране. Удовлетворенный произведенным эффектом, произносит: «А сейчас вы увидите начальную сцену».
На глянцевом экране планшетного компьютера в аниматике возникает ярко-оранжевый диск солнца. Следующий план — фюзеляж самолета, но не нашего истребителя времен войны и не немецкого «мессершмитта», а современного, с крупными буквами «МЧС» на борту. Под брюхом самолета пылает город на воде. Самолет начинает его тушить. Я окончательно перестаю понимать, чего ждать от Бондарчука.
