«Долгая счастливая жизнь»
— Борис, вообще у вас очень удачные названия фильмов. Начиная с ленты «Коктебель», которое звучит как «колыбель». Собственно, с нее ваше с Алексеем Попогребским присутствие в кинематографе и началось по-настоящему.
— Мне очень приятно, что вы это говорите, но с названиями у меня как раз наоборот — всегда беда. Например, я дико недоволен названием «Свободное плавание». Мне кажется, оно абсолютно идиотское, пафосное и неправильное. Было придумано в спешке, потому что ничего другого в голову не пришло, а уже надо было писать титры. С «Сумасшедшей помощью» сложилось странно, потому что такого словосочетания вообще нет. Но когда я своему сыну
— Ваш следующий фильм, над которым вы заканчиваете работу, «Конецдворье», — тоже имеет весьма необычное название.
— Теперь он будет называться «Долгая счастливая жизнь».
— Как фильм Геннадия Шпаликова.
— Скорее как альбом «Гражданской обороны».
— Как вы пришли к этому названию?
— Я вижу, что у этой истории есть какая-то общая кривая с фильмом Шпаликова. Я понимаю, наверное, неправильно с моей стороны брать такое название. Но оно каким-то образом само приросло к фильму. Я уже не могу от него отделаться. И потом, мне кажется, Шпаликов придумал настолько мощное сочетание слов, что оно от него отделилось. Стало частью жизни. Каждого человека порой посещает ощущение, что прямо сейчас он проживает какой-то момент этой долгой счастливой жизни.
— У Шпаликова история встречи, а скорее невстречи мужчины и женщины. А у вас?
— История фермера, который борется за свою ферму.
— Вы снимали в Мурманской области. Для чего нужно было уехать так далеко?
— Нами двигали исключительно эстетические соображения. Там довольно тяжелая история, и мне хотелось, чтобы она не наслаивалась на абсолютно унылый пейзаж средней полосы. И еще хотелось добиться ощущения, что это очень далеко. Снимали мы на границе с Карелией. Там еще не северная, но уже явно другая природа. Она мощнее, больше, обширнее. Благороднее, что ли. Мне хотелось сделать именно так.
— В таких случаях всегда есть опасность, что слишком красивая природа соберет на себя все внимание.
— У нас она появляется ненадолго, фоном. Тем более мы снимали с Павлом Костомаровым и небольшой камерой. Совсем ручной. Так что этой беды мы точно избежали.
— Оператор Костомаров, получивший приз на Берлинском фестивале за свою работу, буквально стал глазами современного российского авторского кино...
— Я думаю, неправильно его так называть. Костомаров в первую очередь выдающийся кинорежиссер. В документальном кино он намного радикальней и сильнее, чем мы все вместе взятые. Его фильм «Мать» — максимальное приближение к действительности и пониманию жизни в принципе.
«Сумасшедшая помощь»
— Вы же тоже пробовали снимать документальное кино. Вместе с Валерией Гай Германикой сделали короткометражный фильм «Уехал».
— Это скорее была подготовка к съемкам «Сумасшедшей помощи». Вряд ли я продолжу этот опыт. По одной простой причине. Для документалиста если его герой сломает ногу — хорошо. Если произойдет какое-то горе — тоже хорошо. Я же когда вижу, что человеку плохо, не могу спокойно стоять за камерой — мне хочется войти в кадр и ему помочь. Я не имею в виду сейчас, что я такой хороший. Наоборот, это признак моего непрофессионализма.
— Алексей Попогребский мне рассказывал, что основная проблема, с которой вы столкнулись на фильме «Коктебель», была в том, что одному хотелось, чтобы герой уходит из кадра влево, а другому — вправо. И больше творческих противоречий не было.
— Это правда.
— Почему вы потом разделились?
— А мы никогда не собирались снимать вместе. С «Коктебелью» была уникальная ситуация, потому что у нас не было ни денег, ничего. Но мы съездили и выбрали натуру, написали сценарий, сделали раскадровку. У нас была какая-то общая идея, которую мы делали откровенно в стол. И произошел ряд случайностей, в результате которых нам дали деньги и мы стали снимать. Но было понятно, что дальше мы не будем ничего делать вместе — это же абсурд. Мы бы просто стали друг друга душить.
— Как собиралась эта команда: Александр Яценко, Евгений Сытый и прочие люди, вокруг которых сегодня, по большому счету, и вертится российское авторское кино?
— Каждый раз это были мои большие впечатления от актера. С Сашей Яценко я посмотрел спектакль «Непроговоренные» в Центре Казанцева, где он играл такого взъерошенного непослушного подростка. Не спектакль, а практически монолог. А Евгений Сытый был в тот момент (и остается до сих пор) режиссером кемеровского театра «Ложа». Они приехали на гастроли в Москву, и я сходил на спектакль-вербатим про шахтеров «Угольный бассейн». И до сих пор считаю, что это один из лучших спектаклей, которые я видел.
— Я читал прекрасный текст про вас, который написал Максим Семеляк для «Опенспейс.ру».
— Я стыжусь этого текста. Нет, я дико благодарен Максиму, но он настолько комплементарно сделан, что...
— Он начинает с того, что Борис Хлебников — «самый хороший из новых русских режиссеров». После этого Семеляк совершенно естественно появляется в фильме «Пока ночь не разлучит».
— Ну да.
— Так вот как все делается. По блату.
— А, вы это имеете в виду? По-моему, мы сняли его еще до этой истории с текстом. И вообще пригласить его предложил Шнур.
— Все равно. В этом фильме ведь снимались сплошь ваши друзья.
— Мои друзья там Шнуров, Дуня Смирнова, Яценко, Сытый, Маша Шалаева, Аня Михалкова и Даша Екамасова. Всех остальных я подбирал как актеров на конкретные роли. Внимательно и усердно.
— То есть вы думали: брать Алену Долецкую или Эвелину Хромченко?
— Я не знаю, кто такая Эвелина Хромченко, поэтому про это я не думал. А про Алену Долецкую я сразу вспомнил, потому что она подходила идеально. Мы ей позвонили, и она, к моему удивлению, согласилась. Но я не был с ней знаком.
— А я не удивляюсь, почему она согласилась. Вы же как режиссер-самоучка, который делает фестивальное немассовое кино, довольно быстро стали обязательной темой для разговоров во всех самых модных точках столицы.
— Я ничего про это не знаю. Даже скучно про это говорить, честно вам скажу.
«Пока ночь не разлучит»
— И все-таки вы сняли фильм, основанный на подслушанных и опубликованных в одном журнале разговорах публики в самом пафосном круглосуточном ресторане. Вы говорили, что хотели разобраться в этих людях. Удалось?
— Конечно, не до конца. Это только первый очень быстрый взгляд. Если разбираться, то надо больше останавливаться на каких-то историях. Конкретных людях. А это именно что история такого легкого, поверхностно скользящего взгляда. Как на елку новогоднюю.
— Кто же на этой елке звезда?
— Там нет звезды. Да я и не поднимал голову — только игрушки рассматривал.
— А у вас есть фильм, который вам наиболее важен?
— Я не очень люблю «Коктебель», потому что он получилcя очень ученическим. Он очень тяжелый по языку, слишком азбучный. А «Свободное плавание», мне кажется, очень кокетливое кино, заигрывающее с фестивальным зрителем. Оно какое-то слишком милое. Оно и нравится почти всем, и в этом его большой недостаток. Больше всего я люблю «Сумасшедшую помощь». Я думаю, это мой самый лучший фильм.
— На «Кинотавре» в рамках программы «Пять вечеров» с молодыми критиками прошло обсуждение фильма «Пока ночь не разлучит». Единственное, что мне по-настоящему запомнилось из разговора, — реплика его модератора Константина Шавловского. Мол, у вас в каждом фильме находится место какому-нибудь поросенку. И правда, Борис, какие у вас отношения со свиньями?
— Да никаких. Это удивительная череда совпадений. И Шавловский, наверное, первый человек, который осилил эту титаническую мысль.
— И все же, вы как биолог наверняка в курсе, что у свиней максимальное сходство строения внутренних органов с человеком.
— Да-да.
— Это же просто наша вторая сущность!
— Есть такой момент, но я никогда об этом не думал.
— Вы обращаете внимание на животный мир в поисках общего с нашим?
— Я думаю, это довольно притянутая за уши вещь, когда человека начинают сравнивать с животными. Потому что мы знаем, что умрем, и от этого начинаем думать, зачем все происходит. А животные — нет. В этом кардинальная разница. Сравнение с животными возможно только внешнее.
— И все же, какой он, мир глазами биолога?
— Я давно уже не биолог.
— Но было же!
— Да по сути и не было никогда. Я скорее был любителем природы, что-то вроде юного натуралиста.
— То есть с лупой — и за бабочкой?
— И это тоже было. Но я довольно быстро понял, что фундаментальная наука мне неинтересна.
— А с чего началось кино?
— Я был его фанатом и в какой-то момент понял, что мне это интереснее всего. Ушел с биофака и поступил на киноведческий факультет ВГИКа. Ровно потому, что туда было очень просто поступить. Особенно мальчику.
— И тут халява.
— Да, абсолютно.
— Где раньше киноманы доставали кино?
— Был Музей кино, где мы смотрели фильмы. И потом — это было начало перестройки. В Москву привозили дикое количество ретроспектив: Бергман, Бертолуччи, Коппола, какие-то японские режиссеры. На них ходили толпы народа. Сейчас невозможно поверить, что если бы в кинотеатр «Октябрь» привезли ретроспективу Висконти, на нее нельзя было бы достать билет. Сейчас на нее просто бы никто не пошел. А тогда все было ровно так.
— Как сегодня утоляете киноманский голод?
— Ровно так же, как и всегда. Смотрю кино абсолютно вперемешку. Терпеть не могу смотреть фильмы на премьере. Мне кажется, это совершенно лишний ажиотаж.
— А как же азарт? Ведь присутствие на большом кинофестивале сродни просмотру финала чемпионата Европы на стадионе. Когда еще никто не знает, что нас ждет, и ты первый, кто это увидит.
— Соревновательность в искусстве очень вредна и, в общем-то, абсолютно субъективна, неинтересна. Это не имеет никакого отношения к фильму. Я был в жюри, когда не дали приз «Грузу 200» Алексея Балабанова. Я до сих пор считаю, что это гигантская ошибка. Я наблюдал, как в прошлом году абсолютно пропустили фильм «Охотник» Бакура Бакурадзе и «Шапито-шоу» Сергея Лобана.
— Я говорю не о призах. Пока фильм не видел никто, ты можешь смотреть на него таким, какой он есть. Без того, что про него уже рассказали. Все остальные показы, так или иначе, проходят с учетом тех оценок, которые уже вынесли те пара тысяч человек в зале дворца кинофестиваля.
— Я понимаю, но все равно мы отправляемся смотреть кино уже с огромным количеством внешних входящих. Это всегда новый фильм такого-то режиссера с такими-то актерами и от него вот такие-то ожидания. И все это опять же мешает. Когда мы про это забываем и смотрим абсолютно спокойно, фильм начинает работать по-настоящему.
— Как вы вступаетесь сейчас за «Охотника» и «Шапито-шоу», точно так же Алексей Попогребский года два назад мне жаловался, как «бездарно кинокритика слила» ваш фильм «Сумасшедшая помощь». Вот эта общность между молодыми режиссерами — это же очень важно. Ее раньше не было.
— Тут все просто: нам намного меньше есть чего делить. Остается только помогать друг другу.
