— Эдуард Владимирович, роман наполнен остросоциальными акцентами. От катастрофы нашего кинематографа до политического режима Барака Обамы. Маски на персонажах условные, а кое-где их и нет: даже Бастрыкин упомянут. Как вы решились на такую близость к реальности?
— Я социалистический — в кавычках — реалист, всю жизнь им был, поскольку воспитан в Советском Союзе. А человеку, который воспитан в СССР, измениться почти невозможно. Ну, буду отвечать за реализм, если придется, по всей строгости закона. В этот роман сил вложено прилично. Последнее время я мало уделял времени романному жанру, больше сосредотачивался на сценариях, повестях... Но потом — решился. Для меня каждый роман — как для штангиста самый тяжелый вес. Надо решиться подойти к двухсоткилограммовой штанге и попробовать поднять. В молодости я бесстрашно это делал: подходил и поднимал. Сейчас уже тревожно, но — решился. Читатель скажет, получилось или нет.
— Кому вы в первую очередь адресовали роман «В погоне за наваждением»? Простому народу, чтобы повозмущался вместе с вами? Властям предержащим? Легко узнаваемому прототипу Шубина? Бараку Обаме, наконец?
— Когда меня спрашивают, для кого я пишу, я говорю: у меня есть единственный читатель, его зовут Эдуард Тополь. Я пишу то, что мне интересно. Если меня цепляет, печет, трогает — тогда это, может быть, будет интересно всем остальным. Все, что я написал в этой книге, имеет лично ко мне прямое отношение. Ведь кинематограф — мое больное место! Я киношник, я закончил ВГИК, я сорок лет в кино. По моим сценариям и книгам сделано 15 фильмов и сериалов. Но, как говорят в нашем цеху, фильм — это кладбище сценария. И только два или три фильма были сделаны режиссерами так, что мне не стыдно видеть там свою фамилию: «Юнга Северного флота», «Любовь с первого взгляда», «На краю стою».
— Как задумывался роман? Что подтолкнуло?
— Знаете, это как подойти к маме с папой и спросить: расскажите, как я у вас получился? Как я могу рассказать о самом интимном моменте зачатия — не важно, ребенка ли, книги ли... Вот о рождении рассказать могу. Я присутствовал при рождении своего сына, когда он появился на свет, и американская акушерка дала мне его на руки и сказала: «Here is Mr. Topol».
— Страшно было?
— Мне-то не было страшно, страшно было моей жене. Но это фантастический эпизод в жизни каждого мужчины! Я считаю, мужчина обязательно должен присутствовать при рождении своих детей. Тогда его поклонение женщине будет абсолютным, появляется бережное отношение к ней.
— Вы с ней в роддоме были?
— У меня с роддомом связан любопытный эпизод в жизни. Я родился в Баку, а в советский роддом, как вы знаете, мужчин никогда не пускали. И под окнами родильного дома, недалеко от того места, где я в детстве жил, всегда стояли мужчины, которые через забор смотрели на второй этаж. А оттуда через форточку женщины им кричали: «Мальчик!» Или: «Девочка!» Иногда украдкой кто-то мог поднести к окну туго запеленутого ребенка. Вот и все, что было можно. Но в 1961 году Гагарин полетел в космос. Я тогда был юным журналистом, заведовал отделом фельетона в газете «Бакинский рабочий». Партийная газета старше «Правды» на 6 лет, чем мы очень гордились. Сообщение о полете Гагарина пришло примерно в 9.20 утра. Главному редактору позвонили из ЦК партии и сообщили, что вся завтрашняя газета должна быть посвящена полету Гагарина. Это шесть полос. Никаких текстов заранее не было, никто не знал, что Гагарин полетит. И надо было за один день приготовить все шесть полос — в свинце! Интернета не было еще, прошу заметить! Главный, Николай Николаевич Гладилин, собрал у себя в кабинете всю редакцию, и в течение часа они выдумывали, что писать. А я фельетонист, меня даже не пустили туда! Я ходил по коридору обиженный, а когда все разошлись, я зашел к главному в его огромный, по-партийному длинный кабинет. Конопатый, рыжий, открываю дверь, а он там в глубине. «Я пошел в роддом», — сказал ему. «Да иди куда хочешь!» Все, я получил разрешение.
И я пошел в роддом на улицу Басина. Показываю вахтеру свое удостоверение, меня пропускают к главврачу. «Что надо?» — говорит мне главврач. «Я вас поздравляю!» — «С чем?» — «Свершилась мечта человечества. Советский человек, Юрий Гагарин, полетел в космос». Она говорит: «Я тут при чем?» — «А сколько у вас сегодня родилось мальчиков?» — «Одиннадцать». — «Очень хорошо. Я хотел бы пройти к роженицам, поздравить их, может быть, кто-то захочет назвать сына Юрием». Она на меня внимательно посмотрела, все поняла, дала мне белый халат — и мы пошли.
— Вы крестный отец одиннадцати Юриев!
— Да! В прошлом году за три дня до юбилея полета Гагарина мне был звонок из телекомпании «Мир» с приглашением на телемост: бакинские журналисты нашли номер «Бакинского рабочего» за 12 апреля 1961 года и разыскали моих крестников! Им сейчас по 50 лет. Один из них, Юрий Гасанов, имеет племянника, который будет первым азербайджанским космонавтом, он готовится к полету в космос. И я по телемосту общался со своим крестником! Вот такие удивительные вещи.
Красная Америка
— Особая линия романа — антиутопия, кошмарный сон об американской революции. Дети ходят в зеленых галстуках, Обама — вождь народа... Считаете, все действительно к тому идет?
— Это не мой кошмар. Этот кошмар преследует замечательных американских журналистов. В Москве есть «Эхо Москвы» и еще несколько замечательных журналистов, например Матвей Ганапольский. Но у него на этой радиостанции эфир идет два часа, и то не каждый день. А там есть журналисты такого же уровня профессионализма, но у них свои радиостанции! И свои телеканалы! Они могут вещать 24 часа в сутки на всю страну. Их влияние на публику огромно. Их смотрят и слушают миллионы. То, что я описал, — тот кошмар, который стоит перед глазами у них и у той части американского населения, которые хоть о чем-то думают. Впрочем, есть и те, которые не думают, а только смотрят бейсбол...
— Кстати о думающих, многие из которых теперь любят гулять по московским бульварам. Вы посещали митинги в Москве?
— Щекотливое положение: у меня американский паспорт. Если я пойду на митинг, это будет доказательством того, что госдеп...
— Ха-ха! Точно. Что госдеп финансирует оппозицию.
— Да. Поэтому я издали могу смотреть. Любые митинги придают энергии людям. Я в вашей газете написал, что митинги даже способствуют деторождению.
— В акциях протеста за честные выборы большую роль сыграли писатели, между прочим. В первую очередь в Интернете.
— Я не знаю в истории примеров, чтобы поэты или писатели смогли спровоцировать революцию. Никакой Дмитрий Быков, никакой Борис Акунин при всем моем уважении не смогут поднять революцию. Революция не исходит из Интернета. Она происходит от социального положения огромной массы людей: без Интернета, без Быкова случилась Великая французская революция, потом Октябрьская. Ленин приехал, когда революция уже свершилась, он вообще не ожидал, что она все-таки будет. Это потом, оседлав ее, он стал «вождем революции».
— А тень коммунистической революции нависла над США только с приходом Обамы, как считаете?
— Да. До этого не было коммунистов в Белом доме. А недавно, 6 марта, президент Барак Хусейн Обама подписал указ, что он в любой момент может объявить чрезвычайное положение. Конечно, не просто так, с потолка, а когда возникает угроза для США. А в ситуации чрезвычайного состояния министры по его указу смогут изымать у населения транспортные средства (то есть машину), продовольствие (у фермеров могут отбирать запасы продуктов)... А Джордж Сорос опубликовал, попросту говоря, программу действий: летом могут начаться беспорядки в стране (если их спровоцировать). Погромы, грабежи магазинов... Потребуется навести порядок в стране, и для этого можно будет ввести чрезвычайное положение. А поскольку я считаю, что по внутренним убеждениям Обама коммунист, то по советскому опыту могу сказать: коммунисты добровольно, демократическим путем от власти не уходят. И раз президентские выборы в США в ноябре, то в октябре можно ждать октябрьской революции.
— Какими вы видите сейчас отношения между Россией и США?
— На протяжении последних тридцати лет я всех президентов России и Америки агитирую за сближение. Когда Путин должен был ехать на первую встречу с Джорджем Бушем-младшим, я опубликовал семь донесений Президенту РФ от «резидента» Эдуарда Тополя из США с подробным объяснением, как, почему и для чего нужно прекратить антиамериканизм и начать сближение этих двух народов и стран. У меня есть четкое понимание, что в мире идет Третья мировая война. Это не я выдумал. Это война с терроризмом и исламским экстремизмом. Это тотальная война на уничтожение — они взрывают наши дома, корабли, самолеты... Выстоять в этой войне мы можем только вместе. А порознь они нас истребят. Вот и все! От этой идеи я отталкиваюсь. Европейская цивилизация, которая распространяется и на Россию, и на Америку, находится в крайней опасности. Только вместе, может быть, мы выживем. Порознь — кранты. А у меня сыну 14 лет. Я хочу, чтобы он был saved. Вот и все, шкурный интерес, жить хочется. Хочется видеть внуков, чтобы их не взрывали. Чем больше в стране будет антиамериканизма, тем хуже для этой же страны. Не важно, хорошие американцы или плохие, но во Второй мировой войне Сталин заключил союз именно с США.
Movie для масс
— Вы много лет остаетесь очень популярным писателем в России. Раскройте секрет вашей популярности.
— Я не знаю ни одного производителя водки или кока-колы, который бы вышел и сказал: «Секрет моей кока-колы заключается в том, что я 20 граммов кокаина добавляю к двум ведрам воды...» Я не знаю ответа. Предполагаю, что успех начался с романов «Красная площадь» и «Журналист для Брежнева», где я для западного читателя в увлекательной форме написал о реальной жизни советских людей. Я рассказал инопланетянам о том, что происходит за «железным занавесом», о чем они понятия не имели. Ведь в сабвее политические статьи народ не читает. А я ездил в сабвее и видел, что они читают детективы. Я киношник, и по моему киношному образованию в книгах должно быть movie, движение. Поэтому первые пять романов я писал как огромные сценарии, у меня там не было лирических отступлений, размышлений персонажей... Прямое действие. И это попало в точку. Массовые тиражи, миллионы экземпляров... В Америке тиражи книг в мягкой обложке начинаются с 500 000 экз., у меня выходили и в мягких, и в твердых.
Потом выяснилось, что книги из Америки попали сюда. Поскольку там было то, что нельзя было прочесть нигде в советской литературе, это обернулось большими нелегальными тиражами.
— А сами вы сталкивались с советской властью по этому поводу?
— У меня был смешной эпизод. Уже в нынешние времена, когда я писал роман «У.Е.», в нем появился главный герой — пенсионер, которого выбросили из КГБ-ФСБ. И мне надо было описать Лубянку. А я журналист, я не могу писать о том, что я не потрогал, не увидел... Я обратился к некоторым своим читателям в погонах. «Мне ничего не надо, — говорил я им, — мне только пройти по коридорам Лубянки, понюхать пыль — и мне достаточно, я буду знать, что я там был и смогу писать».
И меня в субботу, когда сотрудников почти нет, привели на Лубянку, в главное здание, к одному из самых высоких генералов в кабинет. На столе стояли коньяк, фрукты, этот генерал позвал еще пару генералов... Пошли анекдоты, треп — я не очень комфортно себя чувствовал. «Ребята, — сказал я им, — вы, может быть, не понимаете? У вас как-то языки распустились, а ведь я автор „Красной площади“, „Журналиста для Брежнева“...» — «Эдуард Владимирович, — сказали мне, — вы не беспокойтесь: роман „Красная площадь“ первыми читали в этом кабинете!»
— Поговорим о сексе в литературе. У вас это всегда горячо...
— В этом деле — и в самом сакральном акте, и в его описании — важно не «что», а «как». Однажды в магазине «Библио-Глобус» я представлял свою очередную новую книгу, а потом была автограф-сессия. И вот стоит очередь за подписью, а за ней — смотрю — девушка лет 15 стоит и смотрит на меня, но не подходит. Я говорю: «Девушка, вы чего ждете?» — «Взять у вас интервью». — «А вы из какой газеты?» — «Из школьной. Я редактор школьной стенгазеты». — «Ладно, задавайте вопросы». А она включает диктофончик и первым же вопросом меня сразила, она говорит: «В ваших книгах много постельных сцен. Скажите, это на самом деле так красиво, как вы пишете? Или вы все это сочиняете?». Очередь — взрослые, пожилые люди замерли, смотрят на меня, ждут, что я ей скажу. Но я, слава богу, не дрогнул, я сказал: «Знаешь, детка, если это по любви, то это очень красиво. А если без любви, то это скотство».
— А взрослый читатель как реагирует на сладкие сцены?
— Лет десять назад меня командировали в Нижний Новгород на открытие книжного магазина. Выстроилась очередь за автографами, я подписываю книги — одну, две. Подходит пара и кладет передо мной все мои книги. Я удивился: зачем вам столько? Парень отвечает: «Я сказал ей, что пока она не прочтет все ваши книги, в загс не пойдем».
— Вы российского читателя считаете своим?
— Я здесь провожу большую часть времени, меня здесь в основном и читают теперь.
— В Америке меньше?
— Я пишу о России. Россия сегодня интересует американцев куда меньше, чем Иран, Ирак, Афганистан. Это закономерно, я не обижаюсь.
