После выхода альбома «Существо» минувшей осенью читатели «МК» выбрали Дельфина победителем именно в номинации «Альтернатива» премии ZD AWARDS-2011. Результат с точки зрения законов мейнстрима и непоколебимых убеждений поп-истеблишмента выглядел несколько обескураживающим для артиста, которого практически не показывают по телевизору. Однако телевидение мало что решает в мире качественной современной музыки — это давно уже параллельные, абсолютно не соприкасающиеся друг с другом реальности. «МегаБит» поспешил воспользоваться удачным поводом и встретился с Дельфином, дабы обсудить актуальное состояние его творчества, взгляды на жизнь и окружающую действительность, а также виды на обновленную хип-хоп-культуру.
— Ты начинал сольное творчество с песен о простых вещах, например, что наркотики — зло, что вокруг полно жестоких людей, что ты — глубже и шире, чем сексуально ориентированный «Мальчишник». Но примерно с альбома «Звезда» твой мессидж стал размываться и, кажется, перешел на совершенно космический уровень. Мучают философские мысли?
— Всему свое время, и здорово, что это развитие происходит. Было бы странно сейчас оставаться на том же уровне и записывать доходчивые треки для подростков, как это было несколько лет назад. Важно соответствовать своим творчеством каждому периоду жизни. Делать то, чем ты на самом деле являешься, меньше думая, что люди не готовы это принять. Если ты честен, ты все равно найдешь себе единомышленников.
— Бывало ли стыдно за то, что было когда-то написано, спето или сказано?
— Нет. Понятно, что многое из того, что было сделано, я бы сейчас не повторил, исходя из многих причин. Но то, что я сделал, всегда соответствовало мне. Может быть, что-то было недалеко, наивно или даже глупо, значит, на тот момент я сам был таким.
— Песню «Без нас», где дети жестоко расправляются со взрослыми, можно считать местью родителям твоего поколения или предупреждением нынешним?
— Я думаю, что это и то и другое: и обращение к людям, которые мало что сделали для нас в свое время, и некое предупреждение тем, кто живет сейчас. Как мы будем относиться к собственным детям, сколько души в них вложим, таким и будет наше будущее.
— Насколько тебе вообще важна тема детства? В песнях довольно часто встречается образ ребенка.
— Да, детство стало одним из художественных образов, который я часто использую в последнее время. Это образ чего-то, что хотелось бы уберечь, спасти, защитить... Всегда это образ последней надежды для взрослых, возможность хоть что-то исправить...
— Насколько ты узнаешь себя в своих детях?
— Часто и много. Кажется, что я очень хорошо помню себя в таком же возрасте, это мне помогает держать связь с ними. Помню свои взаимоотношения с родителями по каким-то вопросам, которые возникают сейчас. Как они поступали со мной, и как я бы не хотел, чтобы это было, и я стараюсь так не поступать сейчас. Стараюсь вставать на сторону ребенка настолько, насколько это возможно.
— В последнее время появилось такое явление, как унисекс, — прежде всего в моде. Но это и следствие более глубинных процессов в обществе — границы между полами стираются, мужчинам уже не надо выполнять тяжелую работу, идти на охоту, драться с врагом. Как им утверждаться в своей мужской сути?
— Конечно, жизнь вышла из средневековых стандартов, о которых вы говорите. Но все осталось по-прежнему, приняв другие формы. Остались те же враги и те же медведи. Просто чтобы убить медведя, не обязательно идти в тайгу, можно сделать это через Интернет. Но это надо сделать. Любая работа, если ты делаешь ее хорошо, всегда трудна. Не бывает легких работ. Вокруг нас врагов на самом деле достаточно много, от которых нужно защищать свою семью, своих детей и женщин. Во-первых, в нашей стране, если ты, не дай бог, сталкиваешься с системой, ты становишься совершенно не защищенным человеком, здесь не соблюдаются законы. Во-вторых, выходя на улицу, ты не можешь чувствовать себя до конца в безопасности, потому что вокруг тебя очень много людей, чей моральный облик сильно не дотягивает до нормы. Как защитить своего любимого человека от того, чтобы ему не нахамили в поликлинике? Возможно, нужно больше работать, чтобы твой любимый ходил не в районную поликлинику, а в частную клинику, за которую нужно платить. Просто акценты борьбы сдвинулись, поля сражений перешли на другие уровни, а система все та же.
— На обложке альбома «Существо» мы видим Мадонну с младенцем Леонардо да Винчи, причем на пластинке нет заглавного трека, обычно дающего название альбому. Так что или кто «Существо» — Мадонна, младенец или дело в игре физических образов и философских подтекстов?
— И существо человеческое, и существо вещей, и существование. Было нагло с нашей стороны использовать такую обложку, но уж очень хотелось. Эта картина — образ совершенства, к которому мы стремимся. Пластинка, к сожалению, не дотягивает до своего оформления. Наши образы пока еще не так точны и просты... Будем работать.
— Зато музыкально это, наверное, самый поп-альбом из всех, что были до этого...
— По этому поводу много разных мнений. Но я согласен, пожалуй, впервые в этой пластинке слова и музыка очень близки и хорошо дополняют друг друга. Если раньше некоторые треки строились на противопоставлении слов и музыки, сейчас, наоборот, они очень хорошо сосуществуют друг с другом.
— То есть ты и твои музыканты пришли с годами к цельности и гармонии?
— Это самая большая моя цель.
— Сейчас в обществе царят революционные настроения, накануне выборов люди выходят на массовые митинги протеста. Акции «за» чередуются с акциями «против». Часть рокеров и альтернативных музыкантов, как в лучшие годы, вновь обретают роль поэтов-глашатаев и гражданской совести, к их мнению прислушиваются, от них ждут правдивых искренних слов. Но есть и другая позиция — скрываться за ширмой «творческой личности» в далеких от политики мирах. Как ты отвечаешь для себя внутри на главный вопрос дня: ходить или нет на митинги? Верить или не верить власти? Могут ли митинги изменить что-то и нужно ли что-то менять?
— Полностью разделяю чувства людей, которые выходят на площадь. Но сам я туда ходить не хочу. Сама идея сбора большого количества людей мне не нравится и раздражает. Меня раздражает вся эта активность в соцсетях. Даже те, кто всю жизнь спал, внезапно стали чуть ли не революционерами. Все это здорово, но это говорит об очень больном обществе, с которым нужно что-то делать, каким-то образом его лечить. Но я точно не доктор. Ребята из нашего коллектива ходили на эти митинги, но я не могу. Мне проще дать концерт в поддержку какого-то события или человека, чем идти на улицу в толпу. Странно, что образованным людям среднего класса, среди которых много поэтов, художников, инженеров, медицинских работников — это не рабочие и крестьяне, — реально думающей прослойке людей, приходится условно превращаться в толпу, чтобы решать свои проблемы. Это ненормально. Каждый из них, по сути, понимает (а может, и нет), что человек изначально одинок, это существо одиночное, и когда обстоятельства жизни заставляют индивидуалистов сбиваться в такие толпы, это печально. Это говорит о том, что законы не работают, что, видимо, все возможные варианты общения с властью были этой властью проигнорированы.
Политика — это, так или иначе, манипуляция большими массами людей в чьих-то интересах, и не важно, со знаком плюс или минус. Все равно манипуляция. И это тоже раздражает... Ощущение своей значимости в толпе сильно затягивает. Это гораздо проще, чем быть нужным, значимым, полезным одному и на своем месте. Я уверен, что больше половины тех, кто выходят на площадь, в реальной жизни не делают ничего такого, что могло бы изменить их существование. А каждый выход на улицу придает их жизни привкус чего-то стоящего. Но так было и так будет. Реально имеющих какой-то план людей — единицы. Но где они и кто они? Политика — тоже искусство. И те, кого я вижу в этом искусстве, бездари. Все.
— Могут ли эти митинги изменить политическую ситуацию в стране?
— Я думаю, могут. Пожалуй, это единственное, что осталось делать.
— Не кажется ли, что те же самые люди, которые идут сейчас на митинги, сами и довели ситуацию до нынешнего кризиса? Еще же 10 лет назад стало ясно, куда все пошло, но тогда никто не выходил на площади...
— Да. Но 10 лет назад, грубо говоря, кончились странные, смутные времена и появилось ощущение стабильности. Многие хотели насладиться ею, чуть-чуть пожить для себя, расслабиться. А расслабляться, как оказалось, нельзя, чтобы потом не расхлебывать. Но все равно, это не вина тех, кто вышел на площади. Это бессовестность власти, скотское ее отношение к людям, чью жизнь, по сути, она должна была сделать лучше.
— На таком политическом фоне хип-хоп-культура имела все возможности выйти на авансцену социального, общественного и политического протеста, как рок-музыка в советскую эпоху. Однако хип-хоп как-то захлебнулся в треках про ментовской беспредел, наркотики и гопников с района. Не потому ли ты дистанцировался от хип-хоп-культуры и как оцениваешь ее сегодняшнее состояние?
— Та музыка, на которой я рос, безусловно, на меня повлияла, но всегда хотелось делать что-то другое и залезать на территории, на которых ты никогда не был, это было интересней. Постепенно я скатывался в совершенно другие музыкальные плоскости. А российский хип-хоп в большинстве своем превратился в тот же самый шансон, только на другом уровне. Все новое увязло в этой мутной стране. Но я точно знаю, что где-то кто-то здесь у нас делает отличный хип-хоп, только я его пока еще не слышал.
— Ты перфекционист?
— В каком-то смысле да.
— Это мешает жить?
— Нет, я умею вовремя останавливаться.
