— Борис Яковлевич, кроме стройки века — Дворца танцев — еще что-то волнует?
— Сегодня меня очень волнует вопрос балетного образования в нашей стране. Потому что все прекрасно понимают: у нас наступает колоссальный кадровый голод — исполнительский, руководящий, хореографический, педагогический. Значит, нужно что-то делать. Сегодня родители не отдают своих детей в балетные школы? Значит, нужно привозить детей из других регионов! Ездить и искать! Как это делают в спорте. Как делают в тех училищах, где нужно физически талантливое тело. Мы тоже стараемся это делать. Например, наш замечательный солист Олег Габышев приехал к нам из Новосибирска. Мы увидели, открыли в нем совершенно новую личность, развили его талант. Но для того, чтобы получить такого артиста, — сколько надо было объездить, посмотреть!
Вот одна из причин, почему балет нуждается во внимательном отношении власти. Если раньше, например, в советское время, в дни гонений на наш театр, я старался, чтобы меня не замечали, сегодня, наоборот, стараюсь привлечь внимание к насущным проблемам балетного искусства, чтобы решить их на государственном уровне.
— А как обстоят дела сегодня с хореографами в нашей стране?
— Не секрет, что у нас нет хореографов, которые могли бы развивать накопленный опыт, идеи. Ведь не случайно сейчас пришла мода на советский балет — в нем была та яркая театральность, необходимая драматургия и зрелищность, которой сегодня не хватает на балетной сцене. Ни в коем случае не хочу критиковать тех, кто любит и увлекается модерн-танцем. Я против дискриминации.
Но, с другой стороны, сегодня мы часто увлекаемся модными вещами, забывая о том, что модное сейчас завтра станет уже немодным. А то, что сегодня считается устаревшим, будет востребованным завтра. Эту цикличность искусства, моды и тенденций надо тоже ощущать всем и всегда. Я надеюсь, что та экспериментальная труппа, которую мы планируем создать при Дворце танца, даст возможность появиться молодым творческим личностям, которые будут двигать балет дальше.
— Вы как-то объявляли, что следующий балет у вас будет посвящен Нижинскому и Дягилеву. Вы отказались от этой идеи?
— Ни в коем случае. У меня очень много идей, таких как балеты о Фрейде, о Дягилеве и масса других. И я непременно вернусь к этим сюжетам после того, как закончу работу над своим новым спектаклем. Я практически никогда не расстаюсь с замыслами, живущими внутри меня и вызыващими во мне важное для художника чувство творческого беспокойства.
— Ваш новый балет, премьеру которого вы готовите показать в начале следующего года, будет посвящен Родену. В творчестве этого гениального французского скульптора ощущается явный эротизм. Как это будет выражено в новом спектакле?
— Великой Якобсон когда-то создал цикл миниатюр по мотивам творчества Родена. Но оживающая статуя — традиционный прием, который балетный мир знает со времен Новера. Мы же стремимся к тому, чтобы создать яркое творческое высказывание на тему трагизма жизненного пути гения, явить новое пластическое осмысление мира, человеческих страстей, блистательно зафиксированных Роденом в мраморе и бронзе.
— Почему так важна для вас чувственность и эротизм в балете? За это вас долбали советские критики, пеняют и сейчас.
— Я ничего не делаю специально. Я делаю только то, что органично моей природе. Когда мне было 16 лет, у меня уже был свой маленький ансамбль. Я был руководителем и ставил маленькие драматические балеты с героями, завязкой, развязкой. Это не эротика ради эротики. Это особое видение мира: ощущение его как нечто чувственное. Я не работаю на потребу, не шокирую и не провоцирую ради саморекламы и пиара. Я просто реализую творческий потенциал, находящийся внутри меня.
Я, как хореограф, вижу на сцене красивые молодые тела: мужские и женские, и занимаюсь их сплетением. Из этих скрещений и сплетений действительно создается судьба, драма человеческой жизни, зарождается удивительная пластическая история. В этом моя привилегия — я могу то, что не может другой: выразить это языком хореографии. Этим я отличаюсь от многих других хореографов, которые как раз очень холодны и равнодушны.
— А в чем, как вы считаете, еще ваше принципиальное отличие от других хореографов?
— Открывая новые возможности человеческого тела как инструмента познания души, моя труппа стремится к тому, чтобы русский психологический театр стал привилегией не только драмы, но и балета. И создание, в параллель драме, русского балетного психологического театра — это миссия, которую мы выполняем уже 34 года.
— Строите Дворец танца, который будет объединять три труппы: та, которую называют театром Эйфмана, классическую и экспериментальную. Вы возглавите все три?
— Театр является доминантой в общей концепции инвестиционного проекта, который должен быть осуществлен в 15-16-м году. У классического и авангардного коллективов, которые получат возможность жить и работать во Дворце танца, будет совершенно самостоятельное художественное руководство — люди, которые понимают в этом лучше меня, но кто это будет, я не могу сказать. То, что не я, — точно. Я буду интендант. Скажу больше, если бы у меня был наследник, я бы ему передал свою труппу, а сам бы занимался творческой идеологией…
— Я слышал, что обычной сценической площадкой и репзалами функции Дворца танца ограничиваться не будут?
— Я надеюсь, что там даже сможет развиваться и так называемое «самодеятельное искусство». Помните фильм с Ричардом Гиром, где в танцевальные клубы приходили даже не очень молодые люди? И сегодня есть масса людей, которые занимаются бизнесом, другими видами деятельности, но при этом в душе очень любят танец. Они с удовольствием придут в балетные залы. Я мечтаю, чтобы в каждом уголке Дворца люди занимались именно танцевальным искусством, любого вида: фольклорный, эстрадный, бальный танец, хип-хоп, наконец. Кроме этого высочайшего класса профессиональные коллективы. Гастроли. Конечно, форумы, встречи с мастерами, великими хореографами. Конечно, мастер-классы, фестивали. Все, что даст возможность назвать это «мировым центром балетного искусства».
