Древность и обновление
На слуху у всего цивилизованного человечества имя великого китайского философа Конфуция. А это VI в. до н.э.! Я люблю иногда погружаться в китайскую древность. У меня есть книга Сагэки Каидзука «Конфуций. Первый учитель Поднебесной» в переводе с английского. Приятно узнать, что однажды ученик Конфуция спросил учителя о единственном слове, которому можно следовать всю жизнь. И мудрец назвал: «Взаимность». И пояснил: «Не делай другим того, чего не хочешь, что сделали бы с тобой».
Давно и не раз переведен на русский небольшой трактат «Дао Дэ Цзин» Лао-цзы. Имя этого мудреца переводится просто «Старик-дитя», ибо истинная мудрость — в детски чистом взгляде на мир. От него пошла самая популярная в Китае культурно-религиозная традиция — даоизм. Дао означает понятия: Путь. Учение. Истина. Абсолют. Учение Дао — это откровение. Оно глубоко вошло в сознание народных масс Китая. Бродящие даосы стали заклинателями, колдунами, алхимиками. По даоской традиции, очень популярно убеждение, что полнота интимной жизни служит одним из путей к долголетию.
В 1 в. н. э. в Китай из Индии проник буддизм. И эти три религиозно-философских учения, сплетаясь и временами противоборствуя, соткали канву, причудливыми узорами которой пронизана книга «Китайская культура во времени и пространстве». В этом сложном литературно-художественном мире конфуцианское «деяние» противостоит даоскому «недеянию». Герои то погружаются в сон как в инобытие, то устремляются в поэтическое Занебесье, а то запросто разгуливают по загробному миру, навевая мысли о «Божественной комедии» Данте.
Поэзии в книге Боревской и Торопцева много, и прежде всего — это бессмертный Ли Бо, которому в этом году исполнится 1310 лет. Стихи его несут вековечную мудрость, они прославляют поиски человеком Пути, любовь к жизни, к женщине: «Ах, как холоден ветер весной этой ранней,/Разрушает мечты мои снова и снова,/Ту, что вижу я сердцем, — не вижу глазами,/И в безбрежности неба теряются зовы». (Перевод С. Торопцева.)
Я пригласила прославленного мастера в гости в «МК», да не одного, а с его соавтором и супругой Н. Е. Боревской. Оказалось, что эти ученые-китаисты, оба доктора исторических наук, тоже справляют юбилей: 50+50=общее столетие в китаеведении. Нина Ефимовна — член Совета Международного института планирования образования (ЮНЕСКО); Сергей Аркадьевич — заслуженный деятель науки РФ, да еще и член Союза кинематографистов, поэт-переводчик.
— Сергей Аркадьевич, для 1,3 миллиарда китайцев территория государства явно мала. А рядом огромная страна, где нет хорошего хозяина, где пустуют заброшенные земли, где уменьшается народонаселение, — это большой соблазн. В суждениях некоторых людей появился стереотип: Китай опасен. Стоит ли нам бояться Китая?
— Разумеется, Китай — не пугающее государство. Но если в нынешнем Китае видеть только наращивание мощи и сталкиваться только с торговцами на бывшем Черкизоне, то кого-то он может и напугать. Но не того, кто познал глубокую и тонкую китайскую культуру, в которой действует человек, жаждущий дружить с соседями, пировать на осеннем склоне горы, когда желтые хризантемы осыпаются в чаши с духовитым вином.
Н.Б. — Хотя в прошлом, например, в XV в., Китай не раз направлял армады своих кораблей под предводительством Чжэн Хэ вплоть до Африки, требуя дани китайскому императору. На эту тему в Китае был написан роман-эпопея, который я, в те далекие времена, когда занималась средневековой литературой, сопоставляла с великой поэмой португальца Камоэнса о завоеваниях Васко да Гамы.
Сейчас Китай углублен в собственное развитие — политическое и социально-экономическое. Глубочайший вопрос — кто эту экономику организует? Всё делает человек. Каким он был и каков он сегодня? Далеко ли сегодняшний китайский интеллигент ушел от «благородного мужа» древности? В своей книге мы пытаемся понять особенности национального характера китайца, например, борьбу в нем рационального и чувственного, через поэзию, прозу, кинематограф, и конечно, через систему конфуцианского воспитания — и даже показать, чем она отличается от православной, а в чем они схожи (конфуцианская жертвенность и христианская аскеза, смирение и послушание).
— Наши люди судят о китайцах по штанам, сшитым по чужому образцу. А как можно постигнуть ментальность китайца?
— С древних времен в китайце борются две стихии: государственного рационального конфуцианства, в котором он себя осознает на государственной службе, и стихия даоско-буддийская, которая мощно подпитывала всю культуру.
По традиции китайцы — коллективисты. Каждый, естественно, имеет семью, но все они глубоко соединены в огромную общность на основе государственных конфуцианских идей, население их верно чтит целое тысячелетие.
— А как чувствует себя отдельная личность в этом гигантском коллективе?
С.Т. — Китай долго развивался в социальном плане: на первое место выдвигались проблемы социальные — общества, государства. Этим проблемам должен был служить человек. В Китае в отличие от Европы практически не было Возрождения, человек так и остался «винтиком». А у «винтика» нет инициативы. Но в современном обществе личность приниженная стала преградой. Раньше человек сам оказывался вторичен. Именно поэтому, вероятно, Китай так долго не добивался успехов. На одном съезде в 2007 году наконец был выдвинут лозунг: «Человек — корень всего».
— Гениально и просто!
— Это не осталось словом. До всех дошло: чтобы добиться успехов в экономике, в социально-организованном обществе, да и во всех сферах, надо прежде всего воспитать человека, дать ему образование. А это не только научить, но сформировать, сотворить такого человека, который построит нужное им общество.
— В осознании самого себя что всего важнее каждому китайцу?
— Главнее всего — понятие лица. Самое страшное для них — потерять свое лицо перед членами своего сообщества. Во имя того, чтобы сберечь свое лицо, китаец готов на всё.
— Насколько закрыто их сообщество?
— В него можно войти и со стороны. Китайцы весьма доброжелательны.
— Для этого нужно исповедовать конфуцианство?
— Ничего не надо исповедовать. Надо просто быть его другом. Если китаец чувствует в тебе друга, он вводит тебя в свое сообщество. И так же станет тебе другом и тоже будет бояться потерять свое лицо перед тобой.
Н.Б. — У китайцев больше, чем у европейцев, развита интуиция. Они каким-то седьмым-восьмым или десятым чувством догадываются, видишь ли ты в них равных себе, относишься ли к ним с уважением. Но если в тебе сидит глубоко закамуфлированное пренебрежение к ним, как к людям другой культуры, другой расы, они догадаются, почувствуют — и раковина закроется. Ты никогда не станешь их другом. Но если ты открыт, доброжелателен и относишься к ним искренне и уважительно, это они постигают мгновенно, и душа китайцев устремляется к тебе навстречу, и они включают тебя в число своих друзей, преданных и надежных.
С.Т. — Вот почему часто срываются сделки наших бизнесменов с китайцами. Они едут в Китай, не зная страны, не уважая китайцев, и открыто демонстрируют это перед ними.
— Вызывает удивление и восхищение древность и преемственность их культурных традиций.
— В древние времена, когда у нас только медведи бродили по лесам, а человека не было видно, в Китае уже существовало государство. И сегодня там очень организованная общность. Она движется не стихийно, а по заранее продуманному плану. У них есть понятие стратагема — умение заглянуть далеко вперед, увидеть всю цель и наметить последовательные шаги к ней. Так простенько, шаг за шагом, шаг за шагом, двигаться вперед. В последние три десятилетия они покончили с разрушительными экспериментами «культурной революции», отказались от командной экономики. И начали реформы, сделав выводы и из позитивного, и из негативного опыта.
— А разве при Мао и его последователях китайцы не слышали про эти волшебные стратагемы?
— Эта традиция сидит в каждом китайце очень глубоко. Но бывают ситуации, когда идеологемы и политические амбиции затмевают национальное сознание, и тогда возникает то, что у них и случилось.
Н.Б. — Китайские руководители, проводя «культурную революцию», думали, что они все просчитали, выпустив хунвэйбинов. Но они не учли, какая это опасная сила, когда она выходит из-под контроля.
— Закон стихии во всех местах действует разрушительно.
Личность и поэзия
— Сергей Аркадьевич, вы рискнули перевести великого китайского поэта Ли Бо. А когда вы впервые прочли его на китайском?
— Для этого надо было приехать в Китай, где меня захватила его древняя культура, его отзывчивые люди. Еще в Москве в 50-е годы я переписывался с юной китаянкой. Студенты в те годы любили такие переписки. Когда я уже после «культурной революции» снова приехал на стажировку в Пекин, то решил разыскать китаянку по ее адресу на конверте. Подошел к дому и был потрясен: он пуст, стекла выбиты, и никто не знал, куда забрали девушку и ее семью.
— Ваша первая мысль — это случилось из-за меня?
— Я понял это сразу. До сих пор храню фотографию смелой китаянки с красивым именем Прекрасная Заря (Цинся) Я написал на этот сюжет рассказ и вместе с другими опубликовал в российской прессе. В студенческие годы я осмелился переводить немного Ли Бо, но это еще был перевод слов, а не духа, не чувства. Для китайцев он такой же любимый поэт, как для нас Пушкин. Ли Бо — совершенно особая фигура. Он Небожитель. Так его называли еще при жизни. Поэзия Ли Бо прекрасна. Он себя чувствовал наравне с бессмертными святыми. Видел их витающими в воздухе и сам возносился к ним. Еще в древних фолиантах читаем: «Свитки Ли Бо есть в каждом доме». Судьба поэта драматична — Ли Бо не выдержал противостояния внутри себя конфуцианского служения государю и даоско-буддийской свободы духа. Согласно легенде, он бросился в реку. И на ките был вознесен на небо.
Основательно я занялся творчеством Ли Бо в 2000 году. И то случайно. В жизни полно счастливых случайностей. Занимаясь проблемами кино, я переводил современного писателя Ван Мэна. И вдруг узнал, что близится 1300-летие Ли Бо. Дерзнул — и погрузился в его стихи, вернее, стихию.
— Он писал белым стихом?
— Белого стиха в китайской поэзии до последнего времени не было. Но рифма и в классике не играла той организующей роли, как в русской поэзии. Зато у них в поэзии большая музыкальность, поскольку китайский язык основан на тональности. Слог произносится не ровно, он то идет вверх, то падает вниз. Древние китайцы не читали стихи — они их пели! Мелодию или придумывали, или использовали знакомую. Как наши барды.
Мы недавно заинтересовались работами французской китаистки и музыковеда Вероник Александр Журно. Она изучает взаимовлияние средневековой поэзии и музыки. Может быть, ее статья выйдет и на русском.
Н.Б. — Удивительно, Вероник сопровождает строчки средневекового стиха нотной записью — построчно. Такого фантастически-прекрасного исследования не смогли сделать даже китайские исследователи.
С.Т. — В нашем музыковедении тоже нет ничего подобного.
— Вы переводите Ли Бо, а собственные стихи у вас были?
— Как всякий юноша, я писал стихи, проявил смелость, когда влюбился в Нину. Даже посвятил ей венок сонетов.
— Этот жанр требует виртуозного мастерства и тонкого слуха.
— Но как поэт я себя не реализовал. Это произошло в переводе: я переводил Ли Бо, находясь в каком-то мистическом экстазе. Сначала не понимал средневековый, безумно трудный язык. Но если в него войдешь, то появляется простота и легкость. Счастливый момент настал, когда я вдруг услышал из-за плеча некий голос: Ли Бо напевал мне по-русски свои стихи. Я так и считаю: он сам мне по-русски диктовал, вводя меня в мир своих чувств! Ведь что такое перевод поэзии? Переводить надо не слова. А то, как поэт ощущает мир, как изображает свои чувства.
— Хороший перевод — это полноценное стихотворение на другом языке. В нем не должно быть вымученной дословности.
— На мой взгляд, лучшие переводы из Ли Бо сделаны Анной Ахматовой. Она пользовалась подстрочником, как и другие, но ее поэтический гений сделал эти переводы искусством.
— Традиция столь высокого понимания роли звука и музыки в стихах усвоена современными китайскими поэтами?
— Современная китайская поэзия совершенно другая. В нее вошел верлибр. Поэты отошли от созвучий, делая упор на сюжет. Хотя прошли и через серьезное увлечение «туманной поэзией».
— Молодежь читает Ли Бо?
— Все читают! Даже в докладах на партсъездах цитируют Ли Бо в оригинале на древнекитайском. Существует авторитетное Общество изучения поэзии Ли Бо не только в центре, но и во всех провинциях. Они приняли в свои члены четырех иностранцев, в том числе и меня.
— Сергей Аркадьевич, вы что же, всю творческую жизнь посвятили Ли Бо?
К сожалению, нет. С середины 60-х я мужественно писал историю китайского кино. И даже вообразить себе не мог, что лет эдак через 30 по отношению к фильмам КНР буду употреблять такие термины, как «сюрреалистические конструкции», символика цвета. И уже не «по щучьему велению, а по своему хотению» напишу книгу о творчестве действительно замечательного режиссера Чжан Имоу, чьи фильмы под возмущенные вопли сограждан приоткрыли завесу эротики в китайском кино и даже были номинированы на «Оскара».
Муж и жена — одна сатана
— Сергей Аркадьевич, немного личного. Ваш роман с Ниной тоже, наверное, романтичен и загадочен?
— Мы с Ниной учились в Институте восточных языков, ныне стран Азии и Африки, но на разных курсах. Наше сближение тоже имеет мистическую историю. Задолго до нашего романа нашему преподавателю, профессору Позднеевой приснился сон, что мы поженились, о чем она как-то и объявила своей аспирантке Нине Боревской. «Странно, — удивилась Нина. — Мы с Сергеем только изредка встречаемся в коридорах института, я его почти не знаю». Прошли годы. И все-таки сбылся чудесный сон нашего учителя.
— И романа у вас не было?
— Да еще какой! Но не сразу он возник. У каждого был свой путь, и в работе, и в жизни. Но потом судьба нас соединила в Институте Дальнего Востока Академии наук, где мы и поныне работаем.
— Любопытно, а вместе вы были в Китае?
— Одна из встреч была очень смешной. Нина приехала в составе советской делегации, где мужчины в строгих костюмах были застегнуты на все пуговицы. А я был там на годовой стажировке, поэтому пришел встречать жену в шлепанцах и в распахнутой рубашке как даоский отшельник. Зато следующий день мы провели вместе в нашем любимом парке, воссозданном по знаменитому роману «Сон в Красном тереме».
— Нина Ефимовна, ваша дочь тоже стала китаисткой?
— Катя росла в атмосфере Китая. К нам часто приезжали китайские друзья и особенно часто звонили. Она выучила несколько фраз, чтобы приветствовать их и подкалывала: «Наверное, пол-Китая — наши знакомые». Под моим давлением она поступила на японское отделение, но почувствовала — это не её путь. Она стала педагогом-дефектологом. Но сейчас у нее большая семья, и она предалась воспитанию собственных детей. Теперь она говорит: «Лучшая в мире специальность — быть мамой».
Рывок к образованию
— Советская страна давала всем детям обязательно десятилетнее образование. Математика, геометрия, физика так глубоко изучались, что способные ребята спокойно поступали в самые престижные вузы. Даже для технарей было удовольствием изучать русский и литературу. Сейчас нам предлагают узкое профилирование в старших классах. Народ до хрипоты спорит о госстандартах. Нина Ефимовна, как в сегодняшнем Китае поставлено образование?
— Китайцы методично и внимательно изучали советскую систему образования, начиная с 30-х годов. Но еще в 20-е годы они выстроили свою систему образования по американскому образцу, со школой двенадцатилеткой и системой комплексных университетов. И только в 1949-м, когда провозгласили КНР, многое пришлось менять. Решено было закрыть ряд университетов и распространять специализированные институты.
После «культурной революции» в 80-е годы Китай прежде всего начал восстанавливать разгромленную систему образования. В то время почти четверть населения была неграмотной. Китай сильно отставал от нас по уровню образования. У нас к тому времени осуществлено обязательное среднее образование, а у них не было обязательным даже начальное.
За невеликий срок в Китае сделано столько, что в это верится с трудом. Был совершен просто невероятный рывок. Сегодня в Китае 24% населения охвачено высшим образованием. А в начале 90-х было всего 3-4%. Полным средним образованием охвачено 80%. Это очень много по сравнению с недавним прошлым!
— В чем причина такого резкого поворота к обучению молодежи?
— Она проста. В 90-е годы руководители китайского государства объявили, что только через образование Китай может выйти на мировую арену и стать в ряды модернизированных высокотехнологичных держав, войти в информационное общество. Да, в Китае сложно пока выделять на образование большие средства. Важно другое: правительство понимает приоритетность образования и обеспечивает ее путем многоканального финансирования, в том числе с помощью налоговых льгот.
Сегодня мы можем поучиться этому и кое-что перенять у них. Китай гораздо раньше нас осуществил концентрацию сил на прорывных направлениях. Там с 90-х годов действует несколько государственных программ, способных вывести группу университетов на уровень лучших мировых вузов. Несколько китайских университетов по международным рейтингам даже обогнали Московский и Санкт-Петербургский университеты. Главный постулат современного Китая — «наука и образование приведут страну к процветанию».
Китай, реализуя политику «культура как мягкая сила», постепенно выводит свой язык, культуру и образование на мировой уровень; распространяет их по всему свету.
— Нина Ефимовна, а все-таки, что считают китайские политики самым главным замыслом?
— Поставлена сверхзадача: превратить огромнейшее население из тяжелой демографической ноши в стратегическое преимущество, страну с богатыми человеческими ресурсами. Они-то и совершат прорыв в информационную эпоху. В Китае стремятся к воспитанию талантов высокого класса. Там не стесняются привлекать иностранных ученых, даже целые иностранные коллективы, платят им большие деньги, дают высокие ставки в своих научных учреждениях и институтах.
— Молодые китайцы, получив образование в Америке и в Европе, возвращаются ли на родину, в Китай, решать его стратегические проблемы прорыва?
— Правительство не давит на них, не требует их возвращения, но ведет глубоко продуманную, наполненную экономическими стимулами политику, помогающую возвращать молодых ученых на родину. Они всё чаще возвращаются, получают хорошо оплачиваемую работу, кредит на открытие собственного дела. Для них создаются особые условия. Недавно я была с нашей делегацией в Пекинском университете. Там действует несколько научных подразделений, где не смешивают сотрудников старшего поколения с новыми силами — экономистами, получившими образование за рубежом.
— Старые специалисты там не обижены?
— На всех предприятиях и в вузах существуют специальные отделы для работы с пенсионерами. О них там заботятся всерьез. Одной нашей знакомой, бывшей преподавательнице университета, выделили бесплатно большую новую квартиру. Другой знакомой, тоже пенсионерке, предоставили трехкомнатную, но она не захотела покидать привычный старый дом, и ей выплатили за новую квартиру денежную компенсацию.
— Нина Ефимовна, не в столице, а где-то в окраинных местах, наверное, не все китайские дети могут получить образование, поскольку за него надо платить?
— Для китайцев это больная тема. Только в 86-м году был принят закон о бесплатном неполном среднем — 9-летнем базовом образовании. Школа с 10-го по 12-й класс, высшее образование — платные. Это боль китайцев. В то же время в стране действует хорошо разработанная система образовательных кредитов не только для студентов, но и для старших школьников. Признаться, эта система совершенствуется с трудом. Но сейчас банки КНР дают образовательный кредит под несравненно меньшие проценты, чем наши банки. Поэтому всё большая часть молодежи обращается за кредитами.
Китайцы осознают: человек, работающий в современном информационном обществе, должен быть творцом, ищущим, свободно высказывающим свое мнение, умеющим защитить свою точку зрения. Эти черты характера невероятно востребованы сейчас в Китае. Но всё это приходит в противоречие с традиционными ценностями: послушанием, чинопочитанием. Китайские студенты испытывают большие трудности, когда преподаватель говорит им: «Что вы лично думаете об этой теме? Поспорьте со мной». Такое предложение ставит их в тупик. Конфуций велел почитать Учителя: спорить с преподавателем неприлично.
— Если человек отказывается от дерзости разрушить стереотип, то вряд ли в нем проснется творец. Трудная проблема для учителей и политиков?
— В Китае приведена в действие теория воспитания талантов. Созданы специальные программы и школы для особо одаренных.
— Но это стоит денег!
— Некоторые программы работают внутри общеобразовательных школ. Существуют программы нескольких сложностей. Для одаренных — особый уровень сложности. Очень перспективны государственные программы поощрения молодых талантливых ученых, им выдаются много грантов.
— А как обстоит дело с внедрением в производство вузовских научных разработок?
— Сейчас у нас решили строить единственный научно-технологический комплекс Сколково с технологическим университетом мирового класса. Китай давно пошел по этому пути. Государственный «Проект коммерциализации новейших высокотехнологических разработок в вузах» с 1998 г. осуществлялся путем строительства технопарков вокруг ведущих вузов и при их содействии. В 2001 году я ехала по «Информационной улице», начинавшейся прямо за территорией крупнейших университетов мирового класса Пекинского и Политехнического Цинхуа, и меня поразил концерн «Фанчжэн», реализовавший научное открытие ученого из Пекинского университета — лазерной компьютерной системы печатания китайских иероглифов.
— На ваш взгляд, сегодня идем ли мы навстречу друг к другу?
С.Т. — К сожалению, у обеих стран существует одна негативная черта : наши издатели не издают книг китайских писателей, а в Китае все меньше стали издавать современных русских авторов. На китайских прилавках еще остается огромное количество русской классики, лежат диски с нашими классическими фильмами 50-60-х годов. Но когда речь идет о сегодняшней русской и китайской литературе, то издатели отделываются фразой, мол, читатель этого не будет читать, это не принесет дохода. В 2007 году был Год Китая у нас, наши издатели проигнорировали это событие. А китайцы в предшествующий Год России своими силами, не привлекая российских спонсоров и переводчиков, издали два тома: китайская поэзия на русском и русская поэзия на китайском.
— Браво! У меня огромный интерес к личности и к поэзии Ли Бо. И только в вашей с Ниной Ефимовной книге я читала ваши переводы Ли Бо и размышляла об этой загадочной личности.
— Я написал книгу о нем. Ее приняла «Молодая гвардия» — издать в серии ЖЗЛ. Нигде в мире нет биографии великого поэта. Со мной заключили договор, по которому они уже давно должны были издать «Ли Бо». Идет третий год, а книги всё нет. И опять отговариваются стандартной фразой: «Кто будет его читать?»
Читатели найдутся! Личность интереснейшая, яркая. Нас разделяют века, а мистические и психологические эксперименты, какие поэт проделывал над собой, меняя свой Путь во имя достижения высшего идеала, убеждают — это был поистине сверхчеловек, хотя и не ницшеанского образца, но поэтическая свобода мышления и страсть сближают этих поэтов через века, при всем их великом своеобразии. Ждем книгу о великом Ли Бо. Зато можно посмотреть в Москве, в кинотеатре «Художественный» китайскийй цифровой блокбастер в формате 3D «Конфуций». В главной роли — всемирно известный голливудский актер Чоу Юнь Фат.
