В день открытия Сочи спрятался от самолетов плотными облаками и мелким дождем. Фестивальный десант, чей борт смог сесть только со второй попытки, с тоской наблюдал за каплями, стекающими по стеклу спонсорских автомобилей, посматривая на забитые до отказа вечерними нарядами чемоданы. Но к началу шествия по ковровой дорожке тучи поразительным образом растаяли, и над самым крупным российским киносмотром наконец взошло солнце.
На фестивальных ступенях можно было увидеть Дмитрия Дюжева и Ивана Стебунова, которые из молодых артистов превратились в молодых режиссеров (дебюты можно будет посмотреть в программе короткого метра этого года). Взгляд публики приковывало необычное платье Екатерины Вилковой, а также магический вырез у ее подруги Оксаны Акиньшиной, которая после расставания с шоу-бизнесом и Алексеем Воробьевым только похорошела. А громче всех радовались появлению на дорожке Татьяны Навки. После Федора Бондарчука и Ивана Охлобыстина, конечно. Словно заранее благодаря того за перформанс, который их ждал впереди.
Первые минуты непосредственно церемонии открытия в зале держалась напряженно-восхищенная тишина. Это на сконструированной, как декорации к показу видеоарта, сцене элементами большой мозаики начали загораться экран за экраном, в каждом из которых оказывался Охлобыстин. Где по пояс, где крупным планом глаз, а где отделенной от туловища головой, вращающейся по кругу. Актер по очереди вживался в образ российского продюсера, режиссера, прокатчика и зрителя, высказываясь от их имени о состоянии современного российского кино.
В монологах Охлобыстина картина выходит примерно такая. Продюсер каждый раз спрашивает себя, не сошел ли он с ума, смотря на смету очередного проекта, но не оставляет попыток снять хорошее российское кино. Режиссер, у которого зарплата “чуть больше буфетчицы”, полностью зависит от артистов, под известные имена которых продюсеры готовы искать деньги, но не оставляет надежды снять хорошее российское кино. Прокатчики отдают предпочтение голливудским блокбастерам, но оставляют шанс хорошему российскому кино. А зритель — он в армии видал весь наш патриотизм и арт-хаус, а теперь намерен расслабиться и отдохнуть. И, кажется, уже не очень хочет смотреть даже хорошее российское кино. Однако старается.
Перформанс экранного Охлобыстина продолжил Охлобыстин реальный, стоявший все это время на сцене спиной к зрителям — в том же строгом костюме и игривой рубашке. Говорил примерно тем же рычащим голосом и примерно о том же, о чем в минуты алкогольного вдохновения вещал его герой в фильме Григория Константинопольского “Восемь с половиной долларов” 12 лет назад. В конце сорвал бурю аплодисментов, по силе и продолжительности которые превзошли только те, что были адресованы Андрею Смирнову. Знаменитого актера и режиссера поблагодарили спецпризом за “Честь и достоинство”, а тот со сцены свою супругу Елену словами — за терпение.
Был в церемонии и тонкий политический момент. На сцене по воле организаторов оказались одновременно два министра культуры. Один бывший — Михаил Швыдкой. Другой нынешний — Александр Авдеев. Михаил Ефимович выступал первым, он же зачитал поздравление от Президента России. Вторым взял слово Александр Алексеевич, с поздравлением от премьер-министра.
— Нашу церемонию показывают в прямой трансляции, и я уверен, что Владимир Владимирович ее смотрит, — отметил Авдеев.
С одной стороны, все понятно: президент главный, он и поздравляет вначале. С другой — по неписаным правилам всех церемоний главный как раз тот, кто выступает последним. Пойди разберись теперь, кто кого разогревал на этом концерте.
Все закончилось (точнее, началось по-настоящему) новым фильмом Авдотьи Смирновой “Два дня”, во время просмотра которого публике предлагалось поверить в существование заместителя министра с внешностью и обаянием Федора Бондарчука. Напившись водкой от злости и любви к персонажу Ксении Раппопорт (несчастной, но красивой, обманутой, но умной, дерзкой, но принципиальной музейной работнице), он не только захотел, но и вразрез с интересами целого министерства в одиночку остановил масштабное строительство на месте исторического памятника, попутно наведя порядок во всей области.
Кроме вывернутого наизнанку патриотизма (за пределом музейной усадьбы все — сволочи и идиоты, а страну спасает любовь к женщине и классической литературе), объясняемого либо лицемерием, либо запредельной сентиментальностью, неожиданной у столь злословного автора, как Авдотья Смирнова, в фильме присутствует целая россыпь уморительных сцен. Здесь тебе и коза по имени Настасья Филипповна, и дерево, под которым федеральный чиновник не может пописать, потому что его посадил Лев Толстой. И действительно выдающаяся реплика, которую Раппопорт говорит Бондарчуку в минуты нежности: “А ты переживаешь, что ты лысый? “
Бондарчук отвечает: “Очень”.
