12.00. Храм Святителя Филиппа на улице Гиляровского.
Хороший день достался Михаилу Михайловичу, думаю я, войдя в калитку старого московского храма. Солнце, небо безоблачное, четвертый день Святой недели. На лавочках, что стоят полукругом у входа, прихожане жмурятся от яркого света, кто-то с ребенком пришел на крестины… Людей, пришедших проститься с Козаковым, можно сразу вычислить по цветам — у кого-то пухлый букет, у кого-то — скромная розочка. Исходные позиции заняли камеры — ждут медийных лиц. А медийных-то пока и нет.
Староста храма Владимир Иванович говорит мне, что гроб еще не привезли.
— Его сначала в Склиф, в цинковом гробу доставили. Там откроют, приведут в порядок, и тогда уж к нам. Отпевание будет длиться 40 минут, как положено. Но пустят только родственников и самых близких — таково пожелание родных.
Первой появилась Елена Коренева, в черном, с цветами. “Говорить ничего не буду, не могу. Жаль, нельзя здесь курить”. Подъехал черный катафалк, и довольно быстро оттуда извлекли деревянный гроб коричневого, почти черного цвета. Открыли. И четверо мужчин понесли его в храм. Солнце заливало бледное лицо Михаила Козакова. Оно было покойно.
— А мне даже показалось, что Миша улыбается, — говорит Ирина Карташова, старейшая актриса Театра им. Моссовета.
Вообще, надо сказать, что от Моссовета пришло много артистов. Этот театр, где последнее время служил артист, взял на себя практически все расходы: гроб, перемещение по Москве, отпевание, кладбищенские работы, поминки в Доме актера. Сын Кирилл оплатил перевозку тела из Тель-Авива в Москву — а это немалые деньги, где-то тысяч пять долларов. Ему помогал все организовать артист Андрей Раппопорт.
— Я попрошу всех покинуть помещение. Я вас очень прошу, — говорит Кирилл операторам и фотографам, налетевшим на гроб. — Здесь только семья, близкие.
Кирилл удивительно похож на отца, только черты лица мельче, что ли. Фамилия Козаковых заняла место на возвышении справа, и было видно, что это именно его фамилия. И женщины, и мужчины независимо от возраста — его порода: все черноглазые, с удлиненными, тонкими лицами. Катя, старшая дочь, Зоя — самая младшая, внучка Маша. Сын Миша — он приехал с матерью Анной и сестрой Зоей, у него поднялась температура. Из Тбилиси приехала дочь Михаила Михайловича, Манана… Самая первая жена Михаила Михайловича — Грета Таар — тоже здесь. До последнего дня они сохраняли хорошие отношения. Какие бы ни были между ними всеми непростые отношения, но они держатся вместе — их собрал муж, отец, дед.
Гроб посреди круглого зала перед царскими вратами, которые в течение 40 дней после Пасхи будут распахнуты.
Ефим Шифрин с большим букетом темно-красных роз.
— Мы должны были со спектаклем “Цветок смеющийся” ехать через месяц в Израиль. И я ему говорил, что увидимся, встретимся. Ведь это был его последний спектакль, сам он играл в нем пять лет, а потом ввел меня на свою роль. Вот где встретиться пришлось.
Подходят артисты — Игорь Костолевский, Светлана Крючкова с мужем приехала из Питера, Сергей Юрский пришел сказать последнее “прости” прямо из больницы. Удивительно, но почти не было артистов из “Современника” — этой стартовой площадки Михаила Козакова (только директор с завтруппой, артисты Миллиоти и Фролов), никого из МХТ, кроме Натальи Егоровой. Зато пришли молодые артисты из театра Фоменко, “Сатирикона”…
Начинается отпевание. Артист хоть и в центре, но впервые молчит. Навсегда замолчал тот, кто великолепно владел словом, интонацией. Тот, кто завораживал рифмой и блестяще ею владел. Ему поет хор: “…смертью смерть поправ”. Над ним читают молитву: “…новопреставленного Михаила…”. Кто-то тихо плачет. У Анны Ямпольской, которая не поднимает головы, трясутся плечи. Плачут внучки…
Михаил Козаков сам отменил гражданскую панихиду. Но, несмотря на это, проститься с ним пришло довольно много людей. И это понимаешь, когда через 40 минут выходишь в общее помещение — а оно забито людьми. Среди них и артисты, которые немножко опоздали, и почитатели таланта Михаила Козакова. Как хорошо, что нет речей: если даже они и искренни, то слова банальны. Он великий? Конечно, так говорят про любую знаменитость. Велик, но по-своему. Индивидуальность яркая, натура страстная и мятущаяся… Он бы был доволен, что провожали его песнопения церковного хора и скорбное молчание всех, кто пришел.
15.00. Введенское кладбище.
Люди стали собираться еще с двенадцати: “место встречи” извечного интеллигентского клуба любителей театра и кино — пятый участок, у массивного черного надгробия Ольги Лепешинской. Именно здесь узкий проходик к свежевыкопанной могиле Козакова пока перекрыт красной ленточкой. Поэтому все желающие постепенно размещаются на близлежащих старых надгробиях. Так, фотографы облюбовали целый некрополь из 20 могил английских врачей Колли, а нас приютила скромная могилка заслуженного артиста Андрея Арендса (1855—1924). Спасибо ему.
— Ой, какое привилегированное место! — восклицает одна старушка. — На Гурченко не попала, так хоть Мишу посмотрю.
— Так гроб будет закрытый, — вторит ей другая.
На участке примерно 5 на 5 метров, огороженном одним заборчиком, размещается около 10 могил, в том числе неких Аграновски. Вот между ними, вероятно, и стоял памятник отцу Козакова, но его временно демонтировали. Яма подготовлена и убрана красным атласом. В 14.00, когда количество людей увеличилось до 200, пришел служащий и привязал ленты, на которых будет спущен гроб, к ограде.
Народу могло бы быть гораздо больше, но добираться трудно, далеко от метро, поэтому пришли самые стойкие. Появилась охрана, несколько омоновцев. Уже прошел слух, что панихида кончилась и катафалк по пробкам едет в Немецкую слободу. Пока же старая интеллигенция вовсю обменивается воспоминаниями о любимом артисте:
— Я его увидел первый раз в консерватории на концерте Спивакова. Батюшки, аж ошалел, даже имя-отчество забыл.
В начале четвертого послышался легкий шелест: по аллее едва слышно проехал черный катафалк. За ним — самые близкие люди, впереди всех Кирилл Козаков в темных очках. Первые аплодисменты были немножко не к месту, но народ устал от напряжения. Коричневый лакированный гроб без церемонии поднесли к яме, и четверо крепких мужиков его быстро спустили. Родственники по очереди стали прощаться, на секунду молча подходя к яме и бросая горсть земли. Стоящая вокруг публика даже воскликнула: “Ну скажите же доброе слово!” Но церемониал продолжался в полном молчании. Пока наконец кто-то не выкрикнул: “Спасибо за твои роли, спасибо за стихи”. Аплодисменты грянули снова, чтобы повториться еще не раз, поскольку попрощаться хотели очень многие, но к могиле было не подойти…
