Роом не Ромм

И “московский Ротшильд”

Приехав в Москву в 27 лет с двумя дипломами о высшем образовании, бездомный режиссер саратовского детского театра Абрам Роом нашел пристанище в меблированных комнатах на Тверском бульваре, 7. Уроженец Вильнюса, сын состоятельных родителей, после гимназии четыре года занимался в Петроградском психоневрологическом институте, слушал лекции Бехтерева, увлекался психоанализом Фрейда и Юнга. Диплом врача получил на медицинском факультете Саратовского университета. Ни психоаналитиком, ни доктором не стал.

Набиравший силу “великий немой” рекрутировал таланты отовсюду. Борис Барнет — выпускник военной школы физического образования, выступал на ринге боксером. Лев Кулешов — художник, занимался в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Всеволод Пудовкин прослушал курс на физико-математическом факультете Московского университета. Из Петроградского института гражданских инженеров добровольцем записался в Красную Армию Сергей Эйзенштейн. В Московском университете и Психоневрологическом институте учился Дзига Вертов. Все это имена классиков кино. В их узкий круг стремительно вошел театральный режиссер Роом. Его принял в труппу Театра революции Всеволод Мейерхольд. Но и у великого режиссера приезжий долго не задержался.

И “московский Ротшильд”
Режиссер Абрам Роом.

В советской Москве, где кино считалось главнейшим из искусств, появились два режиссера с похожими фамилиями. Один — Роом. Другой — Ромм. У одного два — “о”, у другого — два “м”. При произношении разные фамилии звучали почти одинаково. Старший по возрасту Роом попросил Ромма: “Молодой человек! Вам надо сменить фамилию, нас путают!”.

Когда “молодой человек” прославился фильмами “Ленин в Октябре” и “Ленин в 1918 году”, ему приписывали картины Роома. Кроме национальности, ничего общего между ними не было. Автор Ленинианы Ромм создавал фильмы совсем не о том и не так, как это делал режиссер Роом, который снимал раньше всех интимную жизнь, эротическое кино.

Режиссер Михаил Ромм.

Свой первый полнометражный фильм, “Бухта смерти”, Роом делал в Одессе в те дни, когда Эйзенштейн там же снимал “Броненосец “Потемкин”, принесший ему славу невиданным монтажом и необыкновенными ракурсами. Фильмы о революции они монтировали рядом. Но представляли ее каждый по-своему.

“Мы видим, что людей нет, — говорил Роом на обсуждении картины Эйзенштейна, — люди даются в схематическом состоянии, напоминающем машины. Офицеров в “Потемкине” дано около пяти человек. А вы путаетесь, вы их не узнаете, их бросают в море, и вам кажется, что это все время бросают одного человека. У них нет лица”. Роом снимал лица героев картин медленно, крупным планом, приглашал на главные роли лучших театральных актеров, показывал переживания, характеры.

У Эйзенштейна трагедия происходит в дни первой русской революции. У Роома драма разворачивается в дни Гражданской войны. Революционные матросы боролись за свободу народа и ушли с броненосцем в изгнание. Механик корабля, ни красный, ни белый, спасал жизнь сына и отправлял судно на дно.

Прославился Роом фильмом “Третья Мещанская”, снятым всего за 27 дней, но оставшимся в истории кино. Так называлась прежде улица Щепкина, где жил в XIX веке в собственном доме великий актер Малого театра и в родильном доме в ХХ веке появился на свет Владимир Высоцкий.

В Мещанской слободе в прошлом жили в собственных домах не самые богатые люди. На месте их особняков на стыке XIX—ХХ веков росли многоэтажные доходные дома с квартирами по 6—8 комнат, превращенными после 1917 года в коммунальные квартиры, плотно заселенные от подвалов до чердаков. По сюжету фильма, в один из таких подвалов, где в годы нэпа ютится комсомолец Николай с женой, приезжает его фронтовой друг Владимир. В него влюбляется жена Николая, и молодые рабфаковцы, без пяти минут студенты московских институтов, начинают жить втроем, убеждая себя, что любовь комсомольца свободна от ревности. Виктору Шкловскому, сценаристу и другу Маяковского, сюжет навеяла не жизнь поэта, а заметка в газете из разряда происшествий. В родильный дом явились к роженице два друга, два отца, а чей сын появился на свет, никто из них не знал. Такая любовь…

В 1927 году цензура не добралась вплотную до кино. Поэтому на столь острый сюжет психоаналитик Роом поставил немой художественный фильм, который с успехом и скандалом прошел по экранам СССР. Возмущенные зрители покидали залы. Третью Мещанскую переименовали в Первую Гражданскую улицу. В фильме запечатлен не только любовный треугольник, но и Страстной монастырь, памятник Свободе, Триумфальные ворота и храм Христа, до того, как все это уничтожили.

После демонстрации картины по Москве поползли слухи, что Шкловского сочинить сценарий побудила не заметка в газете, а известная ему жизнь втроем под одной крышей Лили Брик, ее бывшего мужа Осипа Брика и их друга Владимира Маяковского.

В Европе картина шла под разными названиями: “Любовь втроем”, “Диван и кровать”, “Подвалы Москвы”. Под влиянием картины Роома, как пишут киноведы, во Франции Рене Клер поставил “Под крышами Парижа”, фильм, сделавший ему имя.

В другой картине Роома, “Дискобол”, по сценарию Юрии Олеши, названной в окончательной редакции “Строгий юноша”, комсомольцы предстают греческими патрициями, занятыми спортом и философией. Героиня Маша вбегала в море и выходила из пены морской, подобно богине любви Афродите, обнаженной. Никто ничего подобного не показывал на экране. В этой роли режиссер снял любимую жену, по его словам, “актрису-тайну”, Ольгу Жизневу. С ней до смерти не расставался и лег под одним камнем на Введенском кладбище.

“Строгого юношу” к показу запретили. Былой свободы не стало. Фильм не укладывался в прокрустово ложе узаконенного в Москве на Первом съезде советских писателей метода социалистического реализма. Сформулировал его Сталин. Фильм не смыли. Впервые показали спустя 38 лет в кинотеатре “Повторного фильма”. Тогда кинокритики увидели, что эта работа предвосхитила итальянский неореализм. “Если бы картина Абрама Роома “Строгий юноша” вышла в 1935 году, а не была положена на полку, то все направление, сделанное Антониони, съемки длинными кусками, монтаж внутри кадра, появилось бы на четверть века раньше”, — услышал о своей картине здравствовавший режиссер.

Сценарий Юрия Олеши сочли “идейно-художественно порочным”, зараженным чуждой “идеей философского пессимизма, направленного против коммунистических идеалов революционного пролетариата”. В тюремной камере Всеволода Мейерхольда искусствоведы в штатском под пытками заставили подписать показания, что его “выученик”, с которым он работал в Театре революции, оклеветал советское юношество и молодежь, показал ее “с фашистским душком”.

Юрия Олешу не расстреляли. Прожил писатель после испытанного потрясения четверть века. Но все созданные им шедевры датируются до 1935 года. Писать свободно он решался в дневник. В сокращении его записи под названием “Ни дня без строчки” вышли после низвержения с пьедесталов статуй Сталина. Удар государства Роом выдержал, не спился, как друг Олеша, нашел себя в звуковом кино. В годы войны поставил по психологической драме Леонида Леонова “Нашествие”, заслужил Сталинскую премию. Второй раз получил ее за “Суд чести”, не нарушавший законы соцреализма.

Поздний ренессанс мастер пережил, создав трилогию о любви, экранизируя классику. На 71-м году жизни создал “Гранатовый браслет” по Куприну. В 76 лет — “Цветы запоздалые” по Чехову. В 79 лет, за год до смерти, увидел в прокате “Преждевременного человека” по пьесе Максима Горького “Яков Богомолов”. Все они и сегодня волнуют. Бунина экранизировать Роому не дали, не дали и звания народного артиста СССР.

Меблированные комнаты на Тверском бульваре, 7, где режиссер жил в 20-е годы, появились в усадьбе Голицыных после того, как ее купил новый хозяин, набиравший финансовую силу в Москве. Все хохотали, слушая репризу Аркадия Райкина: “В Греческом зале, в Греческом зале…”. Такой зал есть в Москве в Музее изобразительных искусств на Волхонке, заполненный слепками античных изваяний. Купили их благодаря Лазарю Полякову. Зал в знак благодарности назвали именем его сына. При советской власти эту деталь, как несущественную, не упоминали путеводители по музею. Мецената, которому многим были обязаны библиотека Румянцевского музея, Политехнический музей, Санкт-Петербургский университет, замалчивала энциклопедия “Москва”, даже та, что появилась в 1997 году, когда цензуры не стало.

В минувшем году “Московская энциклопедия” поместила статью: “Поляков Лазарь Соломонович (1842, Орша, Могилевской губ. — 1914, Париж), предприниматель, банкир, общественный деятель”. На парадном снимке банкир запечатлен с легендарной “Анной на шее”, орденской лентой через плечо. Российским и иностранным наградам тесно на мундире благотворителя, среди них — орден Почетного легиона. За что такая честь отпрыску винного откупщика, проще говоря, торговца водкой?

Анна Павлова...
... и ее предполагаемый отец банкир Лазарь Поляков.

Три сына купца первой гильдии Соломона Полякова при либеральном царе Александре II, начав дело “при капитале отца”, получили право выйти за черту оседлости и пойти другим путем. Они прокладывали в России железные дороги, основывали банки, промышленные и торговые общества. Все трое удостоились чина тайного советника, что соответствовало чину генерал-лейтенанта. Как сказано в издании “Купечество Москвы”, первым из “предпринимателей иудейского вероисповедания” Лазарь Поляков был возведен в потомственное дворянство, в котором числился по области Войска Донского (московское дворянство отказалось занести его в свое общество).

В Москве младший из братьев осел молодым, двадцати семи лет от роду, в положении купца первой гильдии, потомственного гражданина города Таганрога, кавалера ордена Святого Святослава. Получил этот первый орден “за участие и особое радение в деле строительства Курско-Харьковской железной дороги”. Спустя три года удостоился ордена Святой Анны III степени “за усердие и труды во благо Отечества”. Благо выражалось в открытых в разных городах банках, в том числе Московского земельного банка, где впервые выдавали популярные ипотечные кредиты, столь проблемные в наши дни.

Ярославско-Костромской земельный банк во главе с сыном Полякова Михаилом занял два старинных особняка на Тверском бульваре, 15. Они на месте, воссозданы сорок лет назад такими, как выглядели в XIX веке. Рядом, под номером 17, простирается другая старинная усадьба со строениями разной архитектуры и возраста. Их объединяет былая принадлежность преуспевавшему банкиру. Он скупил землю и строения между бульваром, Большой Бронной и Богословским переулком. “Брокгауз и Ефрон” упоминает здесь номера четырех его домовладений и номера девяти других в Москве.

Соплеменнику архитектору Семену Эйбушицу, выходцу из Австрии, принявшему российское подданство, Поляков заказал во дворе усадьбы четырехэтажный доходный дом, судьба которого решается в наши дни. Ему же поручил на углу Кузнецкого Моста и Рождественки построить резиденцию Московского международного банка. Облицованное вечным камнем монументальное здание с колоннадами над входом и вдоль стен не раз меняло собственников — но сохранило себя и роскошный операционный зал. В годы СССР здесь была сберкасса 1-го разряда, где можно было проверить билеты денежно-вещевой лотереи не только РСФСР, но и всех союзных республик СССР.

Финансовый гений любил широкие жесты, щедро жертвовал на детские приюты и попечительства о бедных, учредил много стипендий студентам и ученикам. Поляков купил землю и финансировал сооружение Хоральной синагоги в переулке у Маросейки, проект которой создал Семен Эйбушиц — автор многих московских домов, в том числе бывших Центральных бань в Театральном проезде.

Когда ярый антисемит генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович закрыл все синагоги и запретил открывать сооруженную до него Хоральную синагогу, Поляков сделал доступной для всех свою домовую молельню на Большой Бронной, 6. При советской власти ее раввина расстреляли, в зале пела и плясала художественная самодеятельность, пока синагогу не вернули верующим в 1991 году. Сам Поляков с семьей жил в двухэтажном особняке на Тверском бульваре, 13. С одной стороны соседствовал с известным адвокатом и его женой, великой актрисой Малого театра Ермоловой. С другой стороны соседом была княгиня Клеопатра Святополк-Мирская. В советские годы двухэтажный дом Московского земельного банка Полякова превратили в многоэтажный дом в стиле сталинского ампира. Его занимал Промстройбанк СССР, потом его рыночный преемник, рухнувший в дефолт 1997 года.

Я бы утомил читателей “МК”, если бы стал перечислять все учрежденные Лазарем Поляковым банки, проложенные железные дороги, основанные товарищества, общества промышленные и страховые, разные школы, в их числе Новочеркасское атаманское техническое училище, на которое он пожертвовал 640 тысяч рублей. В районе Таганки, на Воронцовской улице, открыл еврейскую больницу. Царское правительство ценило “финансовое проникновение в Персию”, где Поляков протянул первую шоссейную дорогу и железную дорогу от русской границы до Тегерана и далее. Шах наградил предпринимателя орденом Льва и Солнца и назначил генеральным консулом в Москве.

Банкира, до того как солнце над его финансовой империей закатилось, называли “московским Ротшильдом”. Капитал оценивали в 30 миллионов долларов, что соответствует современным 25 миллиардам долларов. Как пишут, по сравнению с ним “великий Павел Рябушинский выглядел как молоденькая овечка рядом с племенным быком”. Но после мирового финансового кризиса банки Полякова оказались на грани краха. Накануне Мировой войны в 72 года, весь в долгах, но не утративший былой энергии, Поляков отправился в Париж за кредитами, где умер, оплаканный на похоронах в Москве всей еврейской общиной, защитником и опорой которой состоял много лет.

Столь яркая фигура заинтересовала Льва Толстого. В “Анне Карениной” брат Анны, Степан Аркадьевич, просит ее мужа замолвить за него словечко Поморскому. В ответ слышит: “Да ведь это больше от Болгаринова зависит…” А у него, банкира-еврея, брат Анны, “потомок Рюрика князь Облонский”, в тот день утром два часа просидел в приемной и чувствовал себя там неловко, “от того ли, что ничего не выходило из каламбура: “Было дело до жида, и я дожидался”, или от чего-нибудь другого”. После испытанного унижения “с чрезвычайной учтивостью принял его, очевидно торжествуя его унижением, и почти отказал ему…”

В “Московской энциклопедии” статья о Полякове неожиданно заканчивается таким пассажем: “Согласно устоявшейся легенде, незакон. дочерью П. была вел. рус. балерина Анна Павловна Павлова (1881, СПб, 1931, Гаага). Биографы ее мать представляли прачкой, отца — солдатом Матвеем Павловым. Но его отчеством балерина себя не называла, что видно по приведенной справке. Оказывается, мать балерины служила у Полякова, потом содержала прачечную и жила в собственном двухэтажном доме под Петербургом. Своему импресарио Солу Юроку Анна Павлова раскрыла тайну рождения, взяв с него слово при ее жизни об этом молчать. О чем Юрок написал в мемуарах: Sol Hurok. Impressario. Random House, New York, 1946. Сын Полякова Владимир упоминал, что Анна — побочная дочь отца. На него ссылается биограф балерины в книге: Oleg Kerensky. Anna Pavlova. N-Y., Dutton Publ., 1973.

...А я продолжу хождение по Тверскому бульвару, о котором многое еще не успел написать.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру