“От чего никак не удается спастись”
— Так же, по телефону, вы надиктовываете записи в свой “Живой журнал”?
— Бывает, да.
— Это потому, что не везде есть Интернет, или вы избегаете обращения с компьютером?
— Я вообще не умею им пользоваться.
— Как же тогда появляются записи?
— Я их пишу от руки или диктую, а потом только просматриваю, как они выглядят в Интернете.
— И комментарии читаете?
— Если я недалеко от дома, то обязательно.
— “Живой журнал” для вас — личный дневник или собственная небольшая газета?
— В большей степени моя маленькая газета. Я никогда не вел дневник, и я отчетливо понимаю, что пишу это другим людям. Не для себя.
— Мне показалось, что последние публикации навеяны какой-то усталостью. Или это реакция на неприятные события, которые у нас происходят все чаще?
— Событий неприятных у нас всегда хватало. И даже когда их становится слишком много и на нас обрушиваются всякие погодные катаклизмы — это одно. Общее настроение в стране — вот что служит причиной моей усталости. Это то, от чего никак не удается спастись. Настроение апатии и такой вот безрадостной безнадежности. Люди не строят никаких планов, где нужно совершить какое-то усилие — и станет лучше. Нет, все спокойно разошлись по своим уголкам.
— Как же тогда рассматривать случай на Манежной?
— На Манежной площади собралось пять тысяч человек. Вся остальная страна — огромная — с любопытством наблюдала за тем, что там происходит.
— Вы тоже наблюдали?
— Конечно.
— И какие выводы для себя сделали?
— Я же вам только что сказал: апатия, безнадежность.
— То есть вы только укрепились в своем мнении на этот счет?
— Разумеется. Это полное ощущение, что страна живет отдельно от власти. Более того, судя по тому, что мы видели на Манежной площади, власть еще и показала свою полную недееспособность. Она не может ни справиться с ситуацией, ни, главное, ее понять, осознать. Никаких сил и средств у этой власти нет, чтобы в этой ситуации разбираться и тем более жестко реагировать, о чем она нам с пафосом говорит.
— Что в таком случае надо было делать, кроме как созерцать? Пойти на ту же площадь?
— Не знаю. Но я и не должен знать. Спросите у власти, это ее дело — знать, что делать.
— Вы примерно в то же время давали в Москве последние в 2010 году спектакли и концерты. Трудно было собраться перед выходом на сцену?
— А почему я должен как к страшной трагедии относиться к тому, что происходило на Манежной?
— Нет, не как к страшной трагедии. Но вы же сами сказали о настроении общей апатии.
— Так я с этой апатией борюсь! Как с собственной, так и с апатией моих читателей и зрителей. Вы же понимаете, что на Манежной не было ни моих зрителей, ни моих читателей, ни моих слушателей. Я верю, что многие из них любят футбол и являются болельщиками каких-то команд. Но на Манежной их не было.
“Поколение, которое не люблю”
— Альбом “Радио для одного”, судя по вашим словам, очень важен для вас. Насколько тяжело он вам давался?
— Придумывается и пишется все нетрудно. Сложнее дать этому вызреть. Он долго искал путь к цивилизации. Почти четыре года. Мы решили не педалировать, не записывать альбом по привычке, когда раз в год или в два года нужно обязательно выпускать пластинку, чтобы о себе напомнить. Вот когда сформулируется альбом, тогда и выпустим. Самое трудное было дождаться этого момента.
— Такие решения — готов альбом или нет — вы принимаете сообща?
— Если люди работают вместе в такой тонкой сфере, как искусство, то, в общем, это более-менее понятно.
— Как происходит ваше общение с группой “Бигуди”? Раз в год созваниваетесь, чтобы встретиться на студии?
— Да, в общем, даже реже. Встречаемся в основном на концертах. Тогда же и обсуждаем совместные планы. Я могу попросить Максима показать новые наработки или я могу сказать, что у меня есть вот такая тема и она требует музыки... Я не очень люблю, то есть совсем не люблю, точнее — категорически не люблю рассказывать, как что-то делается. Это никому ничего не объясняет, даже мне самому.
— А о своих ощущениях во время исполнения песен можете рассказать?
— Это большое удовольствие. Я же не музыкант, это понятно, и выступать в клубе с группой для меня — реализация детской мечты. Это такое счастье. Особенно когда публика хорошая и звук. И когда я хорошо себя чувствую.
— Еще из важного — фильм “Сатисфакция”, который в 2010 году так до проката и не дошел, но его тем не менее успело посмотреть довольно много людей на разных кинофестивалях.
— Нет, его совсем немного людей видели. Люди, которые бывали на фестивалях. В Сочи, во Владивостоке, Вологде или Киеве. Плюс небольшой круг друзей.
— А еще на фестивале “Московская премьера”.
— Да, в Москве тоже был показ. Но для Москвы два зала Дома кино даже не капля в море, а что-то еще более незначительное. Так что я с радостью жду того момента, когда смогу получить возможность сидеть в кинозале и смотреть наш фильм с простыми зрителями, которые купили билет.
— Вы на себя спокойно смотрите на большом экране?
— С удовольствием.
— Перед показом “Сатисфакции” на “Кинотавре” вы говорили, что этим фильмом хотели расквитаться со своим поколением...
— Не расквитаться! Ну что же вы как такой типичный представитель “Московского комсомольца”... Ни с кем я не хотел расквитаться. Я хотел высказаться о собственном поколении, которое не очень люблю.
— Кто-то из вашего поколения успел посмотреть кино?
— Да, многие. Мои друзья, приятели. Они все люди моего возраста. Кто-то сказал, что так нельзя откровенно рассказывать. Потому что со многими эта история совпала впрямую. Кто-то сказал, что мой герой, наоборот, слишком мягкотелый, потому что сам этот человек куда более жестокий и даже гордится своей жестокостью. Кто-то просто не понял, о чем эта картина, потому что никогда в жизни не влюблялся и не имел друзей.
— Неужели это возможно в таком возрасте?
— Полным-полно таких людей, которые думали, что влюблялись, а на самом деле это была блажь и флирт, а настоящей любви они не переживали.
— Наверное, стоит им посочувствовать.
— Не знаю, они, как правило, довольно богатые люди. А у меня очень богатым людям сочувствовать не получается.
— Зато у вас получилось сочувствовать нашему президенту.
— Ну да. В общем, он достоин сочувствия уже теперь.
— Так у него вон сколько богатства — целая страна!
— Я надеюсь, он не думает, что у него есть целая страна в распоряжении. Он часто подчеркивает свою должность и даже первым из наших президентов начал носить значок с российским штандартом. Сейчас он сделал себе новый значок, с золотым, по-моему, даже бриллиантовым, маленьким орлом. Вот это все, что он имеет от страны. Больше он ничем не владеет, это ясно.
— Может быть, еще несколько костюмов?
— Костюмы — да. Но думаю, они не его. Скорее всего, иностранного производства. Даже если они и сшиты по нему, то каким-нибудь итальянским кремлевским портным.
— А вы какие костюмы носите, если не секрет?
— Я костюмов не ношу. Носил их только в кино. Я хотел самый лучший костюм, который только можно было купить. Это был Brioni. Мне понравилось его носить, но в жизни я их никогда не надеваю. У меня нет ни одного галстука, и я не умею их завязывать. Мне дарили в жизни несколько пар запонок, но у меня нет рубашек, чтобы их носить. Я ношу отдельно брюки или пиджаки. Пиджаки обычно хорошие, но никакого отношения к костюмам не имеют.
— Зато у вас очень элегантная широкополая шляпа.
— У меня их много. И летние, и зимние. Широкополые, узкополые и даже похожие на цилиндр. Но шляпа не требует костюма.
Евгений Гришковец "Про любовь" (отрывок):
“Дети — дело нетрудное”
— У вас вокруг такой же снежно-ледовый кошмар, как и в Центральном регионе?
— В Калининграде выпадало столько снега, что в остальной части России, считай, снега просто не было. Он шел несколько суток, практически не прерываясь.
— Как с ним справлялись местные власти?
— Нам не очень нужна снегоуборочная техника, потому что подобный снегопад бывает всего две недели в году. А вот мэр польского города Ольштын, наверное, самого близкого к нашей границе, когда снег завалил все к чертовой матери, обратился к гражданам. Сказал: “Я могу нанять технику и почистить вам дворы, но это будет стоить шесть миллионов евро из бюджета. И если это будет так, мы не достроим детский спортивный комплекс и новый парк. Либо вы сейчас возьмете лопаты и самостоятельно почистите свои дворы”. Люди сказали: да, поняли. Взяли лопаты и почистили.
— А в Санкт-Петербурге люди обиделись.
— Знаете, мэр города Ольштын — нормальный такой мэр небольшого польского города, которого ни один житель не заподозрит в том, что он не возьмет лопату в руки вместе с ними.
— Почему вы выбрали для жизни именно Калининград?
— Мне нравится. И я не хочу жить в столице.
— А кроме столицы, можно жить только в Калининграде?
— В общем да. У меня никаких других планов нет. И уж точно нет планов переезда в Москву.
— А переезда за границу?
— Не приведи Господь, что придется это сделать или будут такие настроения, чтобы я задумался о том, чтобы покинуть родину.
— Какие у вас планы на 2011 год?
— Вот выйдет фильм, тогда буду строить планы. Пока есть замысел новой повести.
— А каким получился 2010 год лично для вас?
— Удалось сделать довольно много, но год был трудный в смысле затраченных усилий. Но он прекрасен хотя бы по той причине, что у меня родилась дочь.
— Как у нее дела?
— У нее дела прекрасно. Самые лучшие дела. Она о своих желаниях еще ничего не говорит, но уже много чего умеет делать.
— Например?
— У нее есть зубы. Она может самостоятельно есть. Активно ползать, уже вот-вот пойдет. Стала явно выражать свои потребности разными интонациями. Человек!
— Все-таки дети — это главное в нашей жизни, как вы считаете?
— (Задумывается.) Я не буду отвечать. По той причине, что это... неправильный такой вопрос.
— Какой же тогда правильный?
— Не знаю. Дети дело нетрудное, а в жизни много главного. Очень много.
