Меж двух концов одной палки
…О том, что в Советском Союзе “делали ракеты” и “перекрыли Енисей”, и даже в области балета шли “впереди планеты всей”, знают, наверное, все. Но мало кто в курсе, что существовали еще и советские модели. Именно их в шестидесятые годы на Западе прозвали “самым красивым оружием Кремля”. О, эти “стройные посланницы Хрущева”! Посланницы Оттепели...
Казалось бы, просто мода, но я уверяю вас, что еще Сталин не просто так носил только русские френчи и заказывал свою одежду только отечественным портным. В этом — тысяча смыслов! От личного патриотизма до воспитания в людях культуры — и как одеваться, и как работать, чтобы сшитое тобой платье можно было показать на зависть даже английской королеве!
Сейчас много говорят о сталинской тирании, я же хочу сказать о государственной политике… вот что. В 44-м году, когда мысли народа еще были о войне, когда умирали тысячами, тысячами (!), Сталин вдруг принимает решение об открытии в Москве нового фронта. Это действительно был фронт, на котором началась работа по возвращению людей к мирной жизни. В доме 14 на Кузнецком Мосту решают открыть Московский дом моделей! То есть вопрос был не праздный даже для военного времени. Дело шло к Победе, и государству было небезразлично, как будет одеваться народ-победитель. Я пришла в этот Дом уже в 70-е, когда он стал Общесоюзным Домом моделей одежды.
…Помню, как участвовала в долгой командировке в Чехословакию. Изо дня в день мы по нескольку раз повторяли свое “костюмированное шоу” на советской выставке достижений народного хозяйства. Этими нашими выходами на подиум (наряду с прочими мероприятиями) кремлевские деятели пытались реанимировать дружественные отношения, раздавленные в 68-м на Вацлавской площади танками.
В Москве нас звали (нет, скорее обязывали) работать с показами на приемах в посольствах. А когда в Советский Союз приезжали главы других государств, посещение Всесоюзного Дома моделей было обязательным пунктом в протоколе первых леди.
Помню визит жены президента США госпожи Никсон. Оцепили все кварталы! В каждом окне Дома моделей — по охраннику, и тебе надо переодеваться под прицелом металлического взгляда этого “бодигарда”.
В общем, у нас была особая политическая, внешнеполитическая миссия. И даже если мы сами, девочки, тогда этого не осознавали и для нас главной радостью было просто попасть за рубеж и увидеть, как же все-таки удивительно и на зависть соблазнительно “загнивает” капиталистический Запад, то те, кто нас отправлял, точно понимали, что даже за юбками можно скрыть серьезное политическое оружие.
Не случайно меня (как чуть ли не единственную манекенщицу с высшим образованием) заставляли проводить для других моделей десятиминутки политинформации. А за границу с нами всегда выезжали люди в штатском. Разборчивость в классовых врагах и трепетный контроль за своим “облико морале” были своего рода Трудовым кодексом советских подиумных красавиц.
Хотя, конечно, была у некоторых манекенщиц и “сладкая”, богемная жизнь, маскируемая от непрошеных глаз. Что заставляло сведущую часть мужского населения СССР относиться к нашей профессии с соответствующим НЕуважением.
Большинство же советских граждан находились просто в неведении относительно какой-либо полезности девушек с Кузнецкого. В массах еще не была раскручена идея о “СУПЕРмоделях”, которые в противовес суперменам спасают хрупкий мир не силой оружия, а силой красоты.
У меня вышло так, что я испытала на себе сразу “два конца одной палки”. С одной стороны, никто из родных — мама, брат — вообще никак не оценили новое поле моей деятельности.
Мама один раз пришла на показ, просидела до конца, но так, по ее словам, ничего и не поняла: куда дочка попала, зачем? Впрочем, мама вообще была у меня не из тех типичных мам, которые следят за каждым шагом, охом и вздохом своих детей. Она была в высшем смысле слова советская женщина, для которой нестерпимо болящий зуб (вопреки рассуждениям знаменитого американского психолога Дейла Карнеги) ничего не значил, если где-то в Африке голодают дети. Все взлеты и падения нашей страны она переживала как свои собственные. Партийный работник, преподаватель истории в вузе, она даже в преклонном возрасте могла с ходу ответить, кто из руководителей СССР и зачем ездил в Уганду, сколько тонн пшеницы легло в закрома Родины…
Мы же, ее дети, были обуты, одеты и… предоставлены надежной системе советского воспитания. Все было как у большинства мальчишек и девчонок Страны Советов.
Что касается “второго конца палки”, то его... я почувствовала, познакомившись с Никитой. Никита раньше всегда старался скрыть, что его жена — манекенщица. Помню, представлял меня как учительницу (хотя никакой учительницей я тогда не была) или вовсе делал вид, что мы мало знакомы. Он не переносил, если к нам на дачу приезжали девушки для фотосессии на природе. Мол, что это такое? Вертеп, безумие, две девицы попками мячик держат в кадре?! А один раз, когда меня пригласили поехать на показ одежды итальянцев, дошло даже до того, что Никита собрал чемодан и поставил меня перед выбором: либо муж, либо моя “недостойная” карьера… Он говорил, что, выбираясь в Дом моды, встречаясь с манекенщицами, я “меняюсь биологически”… Конечно, мне хотелось, выходя в люди, подкраситься, одеться по-особенному. Ведь это естественно для женщины. А для мужчины… Наверное, для мужчины естественно чувство собственника: кому понравится, что твоя 20-летняя жена наряженная ходит по подиуму, а ее оценивают взглядами?
Вот в такой противоречивой рабочей и семейной обстановке я оказалась, войдя в мир моды… Когда спрашивают: “То, что вы оказались в Доме моделей, — это случайность или судьба?” — я отвечаю: “Случайность, ставшая судьбой”.
Черно-белый день
В детстве передо мной не было четко прочерченной линии, ведущей к жизненному горизонту, — я бы не могла сказать, кем хочу стать “в зените славы”. Из меня не растили спортсменку или скрипачку... Но мама в свое время защитила докторскую диссертацию в МГУ. Потом я окончила Институт иностранных языков имени Мориса Тореза, обожала английский. И, наверное, с годами тоже могла достичь какой-нибудь ученой степени. Романтичная натура, я все представляла себе туманный Альбион — сказочную страну Англию, где живут джентльмены, ходят под зонтиками 364 дня в году, по утрам едят овсянку, а в пять вечера пьют традиционный чай.
Господи (!), в отличие от мамы, погруженной в перипетии, сопровождавшие советское государство, я как свои пять пальцев знала историю Великой Британии, а не России. Сколько учила про эту “Трэфэлга скуэа” (Трафальгарскую площадь), сражения адмирала Нельсона?! Ездила на лекции в библиотеку иностранной литературы, часами просиживала над словарями, делала переводы. Книжный червь! Высшим счастьем для меня было… увидеть “живого англичанина”!
За годы усердной институтской учебы я выкопала то русло, по которому потом и потекла моя жизнь: пробовала работать с английским языком на выставках, в “Интуристе” гидом, переводчиком в издательствах… Водила гостей столицы по Красной площади, показывала Большой театр, университет. Пришли-ушли, посмотрите налево, посмотрите направо — оказалось, все это однообразно и скучно. А вдобавок любая работа, где был пресловутый “выход на иностранцев”, оказалась завязанной на “органах”. На тех же международных выставках: можно мелькнуть один-два раза, но чтобы работать постоянно, нужны связи, нужно зарекомендовать себя. И не только в качестве переводчицы, но и “политически благонадежной гражданкой”.
Перепробовав все, решила сменить направление и попытать счастья преподавателем в институте. “Вот то место, — думала я, — где проблем при трудоустройстве точно не возникнет!”
Работать в институт меня не приняли. Причем как (!) “не приняли” — со всей широтой русской души! Пропитанные пылью времен кабинетные “заседатели” смерили меня — с головы до ног (хотя я рассчитывала, что оценивать будут мой английский язык). И без лишних деликатностей выдали вердикт: юбочка больно коротенькая, ножки “какие-то не такие”, распущенные волосы не годятся, слишком худенькая — одним словом, не солидно (!) для преподавателя, тем более такого серьезного вуза.
С годами во мне сгладилась, “заросла новыми впечатлениями” та обида, но тогда, отверженная, униженная и оскорбленная, я шла вниз по Петровке и… свернула на брусчатку Кузнецкого Моста.
…В доме №14 с огромными окнами-витринами располагался Дом моделей Советского Союза. Каждый день мимо объявления о наборе новых девушек проходили сотни людей. Они спешили по своим делам, и жизнь внутри этого дома была для них так же чужда и далека, как застывшие за стеклами манекены.
Сколько раз и я проходила мимо. Но теперь... задержалась, какое-то мгновенное решение пронеслось в голове, я взялась за ручку и открыла дверь. Внутри увидела нескольких молодых женщин, явно подготовившихся к чему-то нерядовому, — уложенные волосы, западные наряды, туфли, макияж. Был тот единственный (!) день месяца, когда в Доме моделей собирался художественный совет для отбора новых кандидаток “в мастера подиумного показа”. Я, простоволосая, худенькая, в коротенькой юбочке, никогда не пользовавшаяся косметикой, на фоне этих русских Клеопатр смотрелась Неточкой Незвановой, нескладным подростком.
Пока ждали вызова в зал, спросила о чем-то одну из девушек (кажется, это была Августина Шадова, с которой позже мы подружились). Она не то что не ответила — она провела по мне таким презрительно-снисходительным взглядом Королевы, что я просто растерялась… Я и представить не могла, что так можно! Второй раз за день меня просто уничтожали, превращали в пустое место…
Позвали на подиум. Я не знала ни как надо ходить, ни что надо остановиться перед жюри (а за длинным столом собрались все ведущие дизайнеры Дома моделей), но что-то во мне, как теперь говорят, “зацепило” судей... Находившийся среди них Слава Зайцев вдруг увидел во мне что-то боттичеллевское. Эта известная картина — Венера, выходящая из морской пены. А для художника — главное почувствовать и уловить образ. Тогда открывается новый источник вдохновения, и художник может этот образ развить…
Мне сказали, что у меня прекрасные волосы, как замечательно, что я такая стройная, такая юная. Все, что до этого осудили “деканатские” дамы, теперь, наоборот, зачислили в мои достоинства. Меня пригласили работать. Как в кинохлопушке — на черный квадрат утренних неудач резко опустилась белая плашка: жизнь все расставила по своим местам. Для нового кадра. И — мотор-р-р!
…Через время, уже будучи манекенщицей, я узнала, что если в Дом моделей приходят одна-две новые девушки за год, это для них несказанное везение. Чаще всего советские модели делали свой первый шаг на подиуме еще молодыми женщинами, а последний уже бабушками. Поэтому вместо текучести кадров здесь была абсолютная “непроходимость”.
Русская Веточка против Дамы с веслом
“В нужное время в нужном месте” — так, кажется, вождь мировой революции описывал формулу успеха? У меня все совпало.
…Когда пришла я, в преддверии 70-х, на советском подиуме царила “женщина за 30” — этакая дама, даже баба с веслом (она пробилась в жизни и может сама заработать на свой гардероб), с ярко-красным накрашенным ртом, упругими формами. Даже Галя Макушева, девушка из Барнаула (у нее была потрясающая фигура, потрясающие длинные ноги) лет двадцати, а тоже 30-летних показывала. Но в Европе уже гремела лондонская модель Твигги (прутик, веточка, по-нашему). Всего 40 килограммов, лицо подростка — гадкий утенок среди доморощенных уток.
Это был новый тип модели — она так и не расправит крылья со всей силой и мощью взрослого лебедя, зато она как вечное обещание расцвета. Эта юность, это очарование едва готового распуститься бутона — всё на грани. Это завораживает. Затянувшийся переходный возраст — теперь лучшая путевка в мир моды.
Мы в СССР, как всегда, немного запаздывали с тем, что касается “буржуазных надстроек”: наши идеалы моды и красоты медленно изменяют свои очертания. И все-таки примерно в одно время со мной появилось еще несколько “тонких и звонких” девушек — Русских Веточек, — постепенно оттеснивших старых звезд. Во всяком случае, новые коллекции художники начали разрабатывать, глядя на нас.
…Я становлюсь “вечной невестой” Славы Зайцева (отчего втайне безумно страдаю, мечтая сменить белую фату на “подиумные брильянты” и платья с открытой спиной).
“Нимфы” “золотого века” — Регина Збарская, Мила Романовская, Августина Шадова, Валентина Малахова — потихоньку уходят на второй план. Кого-то спасет эмиграция, удачное замужество, но “спасутся” не все. Наверное, самая яркая и трагичная вспышка на горизонте советской моды того времени — судьба Регины Збарской.
Звезда 60-х… Но “кому много дано — с того много спросится”. “Не говори, что счастлив, пока не дойдешь до смертного одра”, — учили древние. Разрыв с мужем Львом Збарским, художником, кинорежиссером, иллюстратором книг, сыном легендарного профессора Бориса Збарского, бальзамировавшего тело Ленина, эмиграция экс-супруга, допросы на Лубянке — все это доканывало Регину… Нервный, вернее, душевный срыв, лечебницы. Подиум как будто проваливается под ней… Она ушла из жизни в ноябре 1987-го, в 51 год, ее нашли мертвой в квартире, говорят, отравилась лекарствами...
Не скажу, что знала Збарскую хорошо. Но у меня сохранилась одна фотография… Нет, не Регины. Но этот фотоснимок напоминает мне тот вечер, когда я ее увидела. Збарская была словно звезда, упавшая с небосклона на грешную землю, — может быть, своей гибелью она уступила счастье другим…
Валера Плотников — наш знаменитый фотограф, на счету которого фотокадры многих-многих легенд эпохи (Юрия Любимова, Ильи Глазунова, Михаила Козакова и др.), — снимал молоденьких “новобранок” вечного театра моды, меня и Галю Мейлукову. Збарская тогда только вышла после лечения. Хотела вернуться на работу — и вот попала на нашу съемку. Хотя она прекрасно выглядела, поняла, что ее время прошло, пришли новые лица, новый грим, новые прически, новые одежды. Сидеть на прежних лаврах она не смогла. У нее опять произошел срыв, и она опять попала в психиатрическую лечебницу…
Русские Твигги выжили со сцены Даму с веслом.
Труд модели: “Вы не домохозяйки!”
…(О манекенщицах.) Мы изо дня в день сидели в одной комнате, вместе были на примерках, на показах, но я понимала, что ни с одной из этих девочек нельзя быть откровенной. Работа не место для любви и дружбы. Это закон. Кофточки, погода, рецепт маски… Можно обсуждать, что угодно, только не свою жизнь. С кем встречаешься, куда ездила на выходные, кто твои папа и мама — ничего этого не должны знать.
У современных моделей есть даже такое “правило репутации”: никогда не обсуждай личную жизнь. И по жизни мне хватило уроков, чтобы считать его “золотым”!
…Но вот Галя Макушева меня по-настоящему спасла один раз. Была компания с манекенщицами, где все по кругу друг с другом отношения строили. Туда если войдешь — как в Бермудском треугольнике, затянет, пропадешь. Меня тоже в эту компанию звали, а Галя сказала: “Ты туда не ходи! Никита в армии год? Вот и жди его!”
Пожилые модели (Якушева, другие) чище были как в старых черно-белых советских фильмах. Кажется, что и само время, и люди тогда были… чище…
...Я уже говорила, Никита раньше всегда старался скрыть, что его жена — манекенщица. Но даже если не говорить про семейные разлады, роль манекенщицы в какой-то момент порождает конфликт в самой женщине, внутренний. Возникает странное ощущение отчуждения по отношению к самой себе. Ведь что такое, раздевшись до белья, стоять перед бригадой людей, которые подгоняют на тебе новый фасон, примеряют, фотографируют? Ты действительно из манекенщицы превращаешься в неодушевленный манекен, вешалку. Остается только в полном соответствии с какой-нибудь йогой отвлечься от своего тела и думать, что все это происходит “с ним”, но не с тобой. Надо забыть смущение, стеснение, чувство унижения. Помню, когда первый раз мне пришлось оказаться на примерке, я стояла вся красная, мокрая, мне было так неловко, неудобно, стыдно. И это еще был лишь невинный процесс пошива одежды, где все в первую очередь думают о платье, а не о тебе. А представьте, как сейчас идет отбор девушек в модели? Это мало отличается от выбора породистой лошади. Здесь уже рассматривают конкретно каждую: зубы, грудь, волосы, “ляжки” — все ли свое, натуральное. Если кто “взбрыкнет” — сразу “прощай”. На очереди, простите, табун других.
Модель должна быть готова полностью отказаться от своей индивидуальности: захотят — отрежут под корень шикарные волосы, натуральную блондинку перекрасят в красный, к вечеру — в черный, назавтра отправят травить волосы перекисью. Ты — “большая белая моль”, на лице которой каждый художник, дизайнер будет рисовать свое, то, что захочется ему. Быть моделью — это рабство. Ты — раба. А с другой стороны, ты можешь стать Музой, с чьей помощью рождается Искусство. Главное — понять, осилишь ли все жертвоприношения…
