О ЧЕМ РОМАН?
В 1674 году от Рождества Христова в Тотьму (один из старейших городов России, находится в Вологодской области) прибывает 21-летний отец Логгин. Юный священник намерен прославиться и уйти на повышение в патриарший пул. Для достижения этой цели ему нужно “раскрутить” в Тотьме новую праведницу. Вот только откуда ее взять? Православные тотьмичи, как и их предки-язычники, верят в русалок и леших, “етитят” на дровах полюбовниц, а выражаются так, что обогатят словарный запас даже весьма искушенного современного читателя. И тут на исповедь к святому отцу является невинная 15-летняя Феодосия…
Возбудясь от красоты девицы, отец Логгин решает именно ее избрать для выполнения ответственной миссии. Но чем дальше Феодосия уходит в святость, тем более непонятной — “дуркой”, “юродивой” — становится она для озабоченного нравственной чистотой прихожан батюшки и народа.
А стоит Феодосии сотворить настоящее чудо, несогласованное с церковью, как ее тут же обвиняют — от греха подальше — в колдовстве и отправляют на костер.
“Богатый тужит, что елд… не служит. А бедный плачет, что елд… не спрячет”. “От манд… должно пахнуть манд… а не “Красной Москвой”.
Запипикивать здесь можно целые страницы.
“Одной ж…й всех не обос…шь” — самая приличная цитата.
Писатели рыдают. Священнослужители грозятся предать роман анафеме. А знаменитый режиссер Ларс фон Триер может кусать локти от зависти — наша русская Феодосия из “Цветочного креста”, написанного аж в 2001 году, прежде героини его прошлогоднего “Антихриста” со словами “Да святится имя Твое” отрезает себе клитор-похотник, чтобы доказать любовь к Богу.
“О чем бы баба ни говорила, кончится м…дой”, — цитата оттуда же.
Сама же автор, бывшая журналистка “Космо”, череповчанка Елена Колядина, отрицает, что сочинила “Цветочный крест” по заданию иностранной разведки, а также от недотраха, ненависти к мужчинам или к частям женского тела.
“Я написала историю целомудренной и чистой любви”, — объясняет она смысл творения. Но многие почему-то разглядели только сеновал…
“— В афедрон не давала ли?..
Задавши сей вопрос, отец Логгин смешался. И зачем он спросил про афедрон? Но слово это так нравилось 21-летнему отцу Логгину, так отличало его от темной паствы, знать не знающей, что для… ж…ы и охода есть благолепное наречие — афедрон. Срака — от лукавого. От Бога — афедрон!
— Давала — кому?
— Или их было несколько? — трепеща от ужаса (он впервые столкнулся со столь изощренно богомерзким блудом), гневно спросил отче. — Или не мужу ты давала?
— Нет, не мужу.
— Кому же?
— Отцу, брату, братану, сестричичу, подруге… (Героиня уверена, что афедрон — это вовсе не то, о чем спрашивает священник. — Е.С.)
“Колико же это блуда? Трижды либо пятижды? — лихорадочно прикидывал отец Логгин. — В пост, наевшись скоромной пищи и напившись хмельной сулемы, блудила в задней позе со всей кровосмесной мужеской родней и женскими подругами! О, Господи, святые небесные силы, святые апостолы…”
Купеческая Вологодчина застенчиво утопает в снегах, не подозревая, какую бомбу подложила под нее землячка Елена Колядина.
Оказывается, секс здесь есть.
Да еще какой!
Ведущие телепередач “про это” отдыхают — по сравнению с тем, что за затейливые вопросы задает на таинстве исповеди священник на первой же странице лучшего российского романа…
— “Вдевала ли перст в свое естество?”, “На подругу возлазила ли?”, “Кушала ли скверны семенные?”, “Осквернялась ли в Святой пост?”, “Не мочилась ли, не стыдясь мужчин?” и прочее… Елена, скажите, откуда же вы взяли столько вопросов “про это”?
— Да, меня уже даже назвали Большим Афедронным Коллайдером… Да как только не назвали! А между тем все вопросы отца Логгина Феодосии я взяла из вполне реального репринтного справочника исповедующимся, инструкции для священников. Я нашла ее в обычном книжном магазине.
“Цветочный крест” вырос из фразы, которую я прочитала лет пятнадцать назад. Я была феминисткой, писала в “Космо”, хотела, чтобы женщина была Президентом России и планировала создать энциклопедию женщин мира — о нашем вкладе в мужскую цивилизацию. Как-то я увидела книгу про ведьм. В ней мне запомнилась всего одна строка: в 1674 году в городе Тотьма по обвинению в колдовстве была сожжена некая Феодосия. Если бы там не была упомянута моя малая родина, Вологодчина, я бы не обратила на этот факт внимания. А тут поразилась: надо же, предки, оказывается, жгли ведьм! Притом что официальных обвинений в колдовстве в России никогда не было. Что же такого должна была совершить та Феодосия, чтобы заслужить столь ужасную кару? “На всякий случай” я перенесла эту фразу в записную книжку, и каждое 31 декабря, выкидывая старые бумаги (чтобы они не были якорями, которые не дают мне взлететь в светлое будущее), я натыкалась на нее и думала: что же мне сделать? В конце концов получился роман. Мне было тогда 38 лет. И по сегодняшний день я счастливо замужем. У меня два сына — и я не ненавижу мужчин. Когда сейчас про меня пишут, что я в климаксе, что недотраханная, я не побегу в женскую консультацию брать справку о том, что у меня с этим все в порядке. Обвиняют меня мужчины. Все из-за того, что я написала книгу на порядок выше того, что сочиняют они. Да, вещь необычная. Ну и что? Когда мужчины вставляют в свои произведения на каждом шагу постельные сцены — это считается нормальным. Никто не скажет, если Букер получает мужчина, что его получил именно мужчина. В моем же случае написали: Букер получила женщина. Это звучит так, как будто бы я чернокожая или гомосексуалист, зверюшка какая-то.
— Но гораздо сильнее вас упрекают все же не по гендерному признаку, а в искажении образа великого русского народа, который занят свальным грехом.
— Кто захотел увидеть в моем романе пошлость, тот это увидел. Но если внимательно читать, то можно заметить: там нет ни одного описания полового акта. Сексуальные байки, срамные сказки, поговорки, прибаутки я взяла из словаря Даля. Это все сочинил русский народ. Не надо приписывать ему импотенцию. Я ничего не придумала. “Некому калину заломати!” — как думаете, о чем люди так весело пели? О том, как лишают девицу девственности. Потом красную калину по цензурным соображениям заменили на нейтральную белую березку. Так что те, кто считает, что секса на Руси не было, несколько лукавят — а многодетные семьи откуда?
— Однако в романе “многобукафф”, и большинство из них неприличные!
— А в нас слишком много лицемерия. Ах, в романе кто-то разглядел мат — а в подъезде они его не слышат? с экранов ТВ он не несется? Не надо быть лицемерами и заменять “ж…” на “афедрон”, подразумевая в глубине души именно “ж…”. От этого все наши беды! Я писала русский скабрезный роман в фольклорных скоморошечьих традициях. Декорации моего романа нарисованы на холсте — это не исторический город Тотьма, это выдуманный мною мир, в котором все живут по моим правилам. Творчество — зона моей абсолютной свободы. В реальной жизни я законопослушный человек, чту Уголовный кодекс. Но ночью я могу поступать так, как мне вздумается. И когда мои герои едят картофель, который в те времена в Россию еще не завезли, расплачиваются кунами времен Золотой Орды, говорят про “Красную Москву” и пьют ядовитую сулему, это означает, что я, автор, так захотела. Я что, должна спрашивать у государства, как мне писать? Я понимаю, будь воля критиков, они бы меня тоже, наверное, сожгли, как Феодосию, праведность которой не вписывалась в рамки общепринятой праведности, поэтому, по мнению большинства, являлась преступной. Мой же роман не вписывается в массовую культуру. Зато, скажу по секрету, от профессионалов я слышала и другое мнение, что это текст не просто российского уровня — в языковом плане он способен обогатить мировую сокровищницу литературы.
— Неприличные романы про попов появились в Европе во времена Возрождения. Вы не первооткрывательница жанра?
— Да, это и Рабле, и “Декамерон” Боккаччо. Там все построено на юморе и ерничестве. Если бы я планировала написать серьезное историческое исследование, наверное, пригласила бы для консультации филолога и историка. Я же хотела постебаться, провести параллели с современностью, делать тонкие намеки… В литературе есть хорошие дети, плохие дети, а я стала Вовочкой!
— Близкие вас поддерживали?
— Муж не читал ни одной моей книги. Домашние гоняли меня с кухни, я писала на гладильной доске по ночам. Переделаю все дела и сажусь, до этого некогда. Доска — старая, деревянная, скрипучая. Я на ней еще и глажу. Муж встанет ночью, идет мимо кухни — видит, опять скриплю, значит, все в порядке, никуда жена не делась.
Боже, какое это счастье, вы даже себе не представляете, когда тебе никто не мешает. Ладно, раз мама переделала все домашние дела днем, как Золушка, пусть уж ночью сбегает на пять минуток на бал. Полтора года я с дрожью садилась с ноутбуком за гладильную доску. Я оказывалась в сияющем столбе воздуха, переносилась во время, в котором живет моя Феодосия, ее любимый Истома, отец Логгин. Я наслаждалась переливами слов, которые уже исчезли из обращения. Мне так хотелось, чтобы читатель тоже ощутил это языковое наслаждение! Возвращаясь в тот мир, я словно заново открывала для себя давно забытую русскую речь. Многое в ней только кажется неприличным, но на самом деле в ней есть внутренняя чистота. К примеру, “влагалище” — в те далекие времена это слово означало ларец, шкатулку, куда что-то кладут. У меня написано 11 книг. Если сравнить их с драгоценностями в такой шкатулке, то там есть и пластмасса, и серебро, а “Цветочный крест” я представляю как уникальное авторское украшение. Этот роман мой ребенок — любимый, выстраданный.
Сколько же денег семейных я на него истратила! “Андрюш, — просила мужа, когда книга была готова. — Можно, я поеду в издательство?” И прусь в Москву с рюкзаком за спиной, в котором рукопись. Однажды чуть под трамвай не попала, ну, думаю, увидят мой хладный труп и пачку исписанных листов в рюкзаке, все, что осталось от человека. Но ездила я впустую. “Цветочный крест” — “Веселая галиматья об огненной елд… и золотых лядвиях (женская промежность. — Е.С.)”, так он тогда назывался — никому не был нужен. Мне отказали все.
Это был удар по самолюбию. Но когда кончаются дороги, начинаются характеры. Я брала терпением. Опущу руки, а потом опять торкнет — у меня же книга гениальная! И снова в Москву. Я в нее верила. И однажды в моей жизни появились люди, которые проявили дерзость и напечатали роман.
“Началось все с четкого и внятного разъяснения отцом Логгином вопроса о недопустимости совершения супружеского соития в присутствии икон, крестов, ладанок и прочих святых вещей.
— А крест нательный? Можно ли в нем любы творить?
— Снять, — строго сказал батюшка. Он был сторонником ортодоксальных мер. — А для защиты от дьявольских козней супругам надлежит в момент соития читать молитву.
— Какую же, отче? — удивленно спросила Феодосия.
— А хотя бы “Богородица, Дева, возрадуйся!”
— Ой, батюшка, смогу ли я два дела сразу делать?
— А коли через раз подмахнешься, так невелика беда”.
— Елена, говорят, вы планируете отдать часть своей премии церкви. В качестве индульгенции?
— Я не считаю, что написала издевательский антиклерикальный роман. Напротив, моя Феодосия любит Бога — через любовь к мужчине, любовь к своему ребенку. Это книга не о елд… Она о жертвенной любви. Но тут кто что видит! Что касается пожертвования церкви… За свою победу я получила 600 тысяч рублей, ой, чуть не сказала долларов… 50 тысяч вручу в благодарность журналу “Вологодская литература”, 100 тысяч потрачу на благотворительность. Знаете, как я пожертвую храму? Положу деньги на церковном дворе, кто-то пройдет мимо и заберет, значит, этому человеку они нужнее. Я не стану писать расписку: примите от Елены Колядиной в дар — ИНН такой-то, пенсионное свидетельство такое-то. Это все условности. Их придумали люди. По большому счету не нужно идти на паперть, чтобы дать милостыню… Или к священнику, чтобы облегчить душу. Почему нельзя, как моя Феодосия, убежать в чистое поле, остаться с самой собой наедине, смотреть на луч солнца, который прорвался сквозь облака, и, прижимая крестик к груди, сплести из живых цветов огромный крест, чтобы дотянуться до Бога в великой любви? Феодосию осудили за этот поступок. А на самом деле это житие святой. Город Тотьма, с любопытством глазеющий, как жгут ведьму, — образ России, актуальный во все времена. Вроде и незлые люди там живут, по-своему славные, а с какой радостью бросают они камень в ту, которой недавно поклонялись.
— Вам главную героиню не жалко? Сожгли, как Жанну д’Арк. Вы не оставили Феодосии шанса?
— Я написала историю любви. А любовь не может умереть.
Конечно, вопреки реалиям, Феодосия спасется из огня. У нее будет много приключений, может быть, целый сериал — это как пойдет, — но в итоге все закончится хорошо.
— А для вас все уже завершилось хеппи-эндом. На “Русском Букере” вы победили Дину Рубину и самого Виктора Пелевина. Еще вчера вы были “темной лошадкой” — в итоге слава, деньги, имя...
— В день, когда я стала лауреатом “Русского Букера”, муж пообещал, что купит мне новую гладильную доску. Андрей всегда говорил, что у меня получится, потому что у меня всегда все получается. Он на меня и дома все дела поэтому сваливает.
Муж радовался. А я не могла поверить. Я и не думала, что это будет такая сияющая премия, такое блистательное светское мероприятие, что я должна фрак мужу купить. Сидела голодная на банкете, понимала, что журналисты тут же начнут фотографировать жующую и пьющую победительницу, сама из журналистов. Потом меня увели на пресс-конференцию, а когда привели, со столов уже убрали. Ни разу в жизни не пробовала мраморного мяса, видимо, не судьба. Я не знала, что надо произносить речь, благодарить жюри, поэтому сказала какую-то галиматью: пишите честно, пишите сердцем… А дома уже разрывался телефон, три московских издательства предложили мне опубликовать мою книгу. То, что отвергалось, стало модным, удачный маркетинговый ход. Другие мои книги уже преподносят как скандальные романы скандальной Елены Колядиной. Это ранние вещи, но, я надеюсь, скоро они тоже найдут своего читателя. Например, “Краденое счастье” — роман о девушке-инвалиде, которая мечтает стать поп-певицей, а все думают, что она беременна от Путина.
…Афедрон отдыхает!
Вологодская область — Москва
