Нет ничего подозрительнее, когда режиссеры или дирижеры красиво рассказывают о своей работе. Подозрения подтвердились с постановщиками “Дон Жуана”: рассказ маэстро Курентзиса о том, как он всего за месяц превратил оркестр Большого театра в настоящий камерный моцартовский оркестр — из 50 инструментов, с натуральными трубами, жильными струнами и, что главное, аутентичным менталитетом музыкантов, казался чудом. Это и было чудо, существующее только в сознании самого маэстро Курентзиса, а в реальности обернувшееся нестройным звучанием, резкими перепадами динамики и дикими темпами, которые дирижер считает главным признаком аутентичности. То, что его мнение не разделяют певцы, буквально не догоняющие оркестр, маэстро не смущает. Впрочем, певцов не очень-то и слышно, что даже странно — ведь оркестр действительно играет камерным составом. Но здесь уже, видно, вступает в дело искусство Дмитрия Чернякова, который очень любит загонять артистов в глубь сцены. Вообще, ощущение от музыки, которую любой музыкант знает и обожает с детства, очень странное: ее перестаешь замечать минут через 15—20. Режиссерское “решение” Чернякова, как обычно переворачивающее сюжет с ног на голову, вопиет и сводит с ума. Естественно, действие перенесено в наши дни. И происходит все в шикарном особняке в английском стиле — дерево, резьба, роскошная люстра (Чернякову пора уже проектировать интерьеры для рублевских домовладельцев!). Все персонажи — друг другу родственники. Между сценами проходит то две недели, то пять дней, то месяц — об этом зрителя информирует текст, проецируемый на занавес, который обрушивается в конце каждой сцены. Наложить на всю эту бредятину либретто Да Понте, которое зритель вынужден читать на табло и тщетно сопоставлять с несуразицами, происходящими на сцене, поистине вредно для людей с тонкой психической организацией. Почему никто друг друга не узнает? Почему Донна Анна не в курсе, что в смерти Командора замешан Дон Жуан, хотя она прекрасно видит его в сцене “поединка”? Впрочем, и поединок — не поединок. Старик просто уронил на себя несколько книжек — вот и помер. В финале никакой Командор к “наказанному распутнику” не является: мстители просто нанимают актеришку, дабы испугать распоясавшегося родственника. О певцах сказать что-либо трудно: Димитрису Тилякосу (Дон Жуан), как и Гвидо Локонсоло (Лепорелло) трудно угнаться за дирижером. Анатолий Кочерга (Командор) поет в микрофон. А женщины… В этой постановке Дмитрий Черняков превзошел сам себя в неприязни к женскому полу: Донна Анна (Биргитта Кристенсен) — толстая (художник подчеркивает ее фактуру безвкусным нарядом) алкоголичка, Донна Эльвира (Вероника Джиоева) — истеричка, страдающая маниакально-депрессивным психозом, Церлина (Черстин Авемо) — сексуально озабоченная, угловатая тинейджерка. И поют они именно это — заданное режиссером образное решение, не имеющее никакого отношения к музыке Моцарта.
Кстати, о своей режиссуре Черняков тоже рассказал красиво: дескать, очень внимательно он изучил партитуру, каждую ноту, каждую сцену… Он, правда, скрыл, что случилось потом: очевидно, установив для себя, что вся эта партитура безнадежно устарела и не может стать хорошо продаваемым арт-продуктом, он решил реанимировать бедняжку единственным известным ему способом — наделить ее эксцентричным сюжетом, разломать присущее ей время и навязать другое, заимствованное из телесериалов. Увы, реанимация не удалась — просто потому, что абсолютно живой организм не нуждается в реанимации. Зато получилась анимация — в том смысле, в котором это слово используют на курортах в Турции: эдакая развлекаловка для не очень взыскательных туристов. Представляете Чернякова с Курентзисом на берегу моря среди отдыхающих: “А теперь, господа, сыграем в веселую игру под названием “Замочить “Дон Жуана”!”
