В Ялте никакого тебе бархатного сезона — сплошные дожди, ветра и бушующее море. И мы под проливным дождем перебегаем с одной чеховской точки на другую. В Ялте таких три — Белая дача, дача в Гурзуфе и дача Омюр, где писатель квартировал, пока строился его основной дом. Трехэтажный милый домик утопает в зелени — это дело рук Антона Павловича. Пока русские патриоты, а вслед за ними и советские, твердили, пользуясь опять же чеховской метафорой, о необходимости превратить Россию в сплошной вишневый сад, он это делал без лишних слов. Выписал в Ялту 159 сортов деревьев, посадил, ухаживал за ними, и сейчас это такие высокие кедры, ивы и другие деревья. “У меня в саду вечная весна”, — писал он друзьям. Как уверяют музейные работники, именно чеховских деревьев сохранилось в саду до сорока. Сейчас Белая дача закрыта для посещения: капитальный ремонт, но нас пускают на порог.
— Ну и высокий же он был мужчина, — говорит кто-то удивленно, рассматривая пальто Чехова — черное и неправдоподобно длинное. Но Чехов действительно был по тем временам гигант — 1 м 86 см. Стильный, тонкий, любвеобильный. Поклонниц его в Ялте называли не иначе как антоновками. При отсутствии в те времена телевидения Чехов считался абсолютно медийным лицом, узнаваемым, но он всегда стыдился этой узнаваемости.
— Значит, мы тоже антоновцы? — спрашивает английский режиссер Деклан Доннеллан, прилетевший в Ялту буквально на один день. — Когда я читал чеховские рассказы, убедился, что совершенно неправильно понимал его прежде. Ведь его взгляд на людей отнюдь не нежный и мягкий, а острый взгляд врача со скальпелем.
Скальпель, кстати, мы еще увидим. Но вот чем международная конференция по Чехову разительно отличалась от подобных мероприятий, часто навевающих сон своей псевдоученостью, так это отсутствием “датской” атмосферы вокруг. Никакой торжественности и пафоса. Дискуссия, размышления, вопросы, на которые нет точных ответов. Кроме одного — Чехов, родившийся за год до отмены крепостного права и скончавшийся за год до поражения России в русско-японской войне, до сих пор не дает покоя ни теоретикам, ни практикам. Вот какая силища оказалась у слабого здоровьем, с чахоткой, человека!
— Знаете, если бы нас Антон Павлович сейчас слышал, — сказал режиссер Шапиро, — может быть, он рассмеялся, мы бы, наверное, показались ему забавными в своих высказываниях.
Режиссер прав: мы в самом деле не знаем, что думал Чехов, когда писал, например, об утонувшем сыне Раневской Грише из “Вишневого сада”. А вот француз Жорж Баню, крупнейший исследователь творчества русского писателя, убежден, что Гриша как раз и есть символ отсутствия будущего. Ведь он, как и московский худрук Генриетта Яновская, считает, что вовсе не случайно у героев чеховских пьес нет детей, а если и есть, то они, как Гриша, мертвы. Правда, кто-то на это возразил: “У Шекспира в “Отелло” тоже как-то обошлось без детей”. В общем, доктор Чехов много оставил загадок потомкам.
Теперь о докторе — почти полный набор медицинских инструментов Антона Павловича сохранился на гурзуфской даче. История ее приобретения случайна и забавна одновременно: как-то, гуляя, Чехов на столбе прочел объявление: “Пожилой татарин продает саклю недалеко от моря за 3000 рублей”. Цена по тем временам несусветно огромная: породистая корова стоила не больше 20. Чехов отправился по указанному адресу и… не раздумывая, принял решение купить. Оказалось, что к сакле прилагался еще приличный кусочек Черного моря с бухточкой и скалой, впоследствии переименованной из Подзорки в Пушкинскую. Если верить местным легендам, именно с этой скалы молодой Пушкин, когда приезжал к братьям Раевским, наблюдал за купальщицами. Туристы любят фотографироваться на фоне этой скалы.
Ялтинская конференция по Чехову стала итоговой и для самого Чеховского фестиваля, который неоценимо много сделал для современного российского театра. За 20 лет в его активе: первые копродукции с европейскими театрами, театральные сезоны с Францией, Японией и другими странами, приглашение западных мастеров на наши постановки и шанс молодым российским режиссерам попробовать свои силы на европейских подмостках. Не говоря уже о воспитании вкуса у публики… Если современники не поймут — потомки оценят.
