— До перестройки напечататься в профессиональном или массовом киноиздании считалось делом почти несбыточным. К студентам ВГИКа обращались только тогда, когда именитые авторы отказывались писать хвалебные статьи о фильме Евгения Матвеева “Победа”. Мы гордо “не продавались”. С перестройкой возникли молодежные редакции “Советского экрана”, “Искусства кино”. Я от института киноискусства летал в Вашингтон, чтобы в библиотеке конгресса США сделать доклад о цензуре в советском кинематографе. Сразу же после ВГИКа меня приняли в Союз кинематографистов, и я даже “отобрал” у Димы Харатьяна право считаться самым молодым членом этой организации...
А через несколько лет горбачевской эйфории все обрубилось. Упали тиражи журналов и газет, а самое главное — зрители перестали ходить в кинотеатры. Я понял: писать больше не для кого. Но руки не опускались, и, к счастью, не только у меня. В эти годы зародилось фестивальное движение, в которое я был вовлечен — прежде всего как программный директор. Первые четыре года работал с “Киношоком”, делал фестивальные программы для “Киноцентра” на Красной Пресне, в том числе в 1995 году вместе с “МК” фестиваль “Великолепная семерка”, который стал прообразом “Московской премьеры”.
Этот путь тогда прошли не только киноведы, но и режиссеры из моего поколения — Сельянов, Члиянц, Месхиев, Тодоровский, которые стали продюсерами. Они тоже поняли, что снимать “в стол” невозможно и бессмысленно.
— Поэтому они собрались в январе 1994 года в Ялте, чтобы обсудить профессиональные и творческие приоритеты?
— Внешне это была чистая авантюра. Сто человек — а среди них ныне широко известные Хотиненко, Тодоровский, Урсуляк, Астрахан, Маковецкий, Кабо, Дима Быков, композитор Десятников, даже почему-то Юлия Бордовских — погрузились в частный самолет и отправились в зимнюю Ялту на свой фестиваль. При этом не попросив помощи и не поставив в известность ни Госкино, ни Союз кинематографистов. И фестиваль был необычным — это был конкурс не фильмов, а режиссеров, которые не просто показывали свои лучшие работы, а еще выступали со специальными лекциями “Кино в XXI”. Все было настолько серьезно, что эти выступления полностью публиковались вашей газетой. Уже сейчас для киноведов этот номер является раритетом.
Шутки шутками, но Хотиненко и Тодоровский познакомились у меня в кабинете в “Киноцентре” на Красной Пресне, а когда в пятерку лидеров попал Сергей Сельянов, поддержанный прежде всего пишущей братией (мы-то в кино тогда ориентировались лучше всего), одна известная актриса даже устроила истерику: кто он такой, почему мы его не знаем?.. А потом получила приглашение на главную роль в его новой картине.
Про эту историю можно многое рассказать, ведь Крым тогда был бандитским. К нам, например, приезжали с угрозами пиарщики одного из претендентов на пост главы полуострова и требовали, чтобы кандидата поддержал Дима Харатьян, а мы его прятали и откровенно врали, что он беспробудно пьян. Когда самолет взлетел, кто-то из ребят пошутил: случись что, и страна останется без кинематографа. А Гарик Сукачев философски заметил: “Может быть, и останется, но заплачет только обо мне”. Тогда по-настоящему популярным (помимо Харатьяна) был только он.
— Одна из черт “Московской премьеры” — внимание к “старикам” нашего кино. Практически все сегодня о них забыли, доставая изредка просьбами об интервью под юбилей...
— Случился грандиозный разрыв в практике и умонастроениях ветеранов и молодежи. Я принадлежу к последнему советскому поколению. Мы воспитаны в стандартах советского отношения к культуре, которое предполагало культовое отношение к искусству и его мастерам. Их слово в нашей жизни что-то значило. А для тридцатилетних, которые росли уже в разоренной стране, все советское стало совком, а главным источником кинокультуры — голливудская продукция на видео. У них и культурные стереотипы, и отношение к жизни совсем другие. Чего уж говорить про молодежь, которая наше старое кино ни разу не видела без рекламы.
В свое время я работал главным редактором киностудии имени Горького. Когда случился дефолт 1998 года, на студию как раз пришли очень большие деньги, вырученные от продажи прав на старые фильмы. И надо было срочно расплатиться с авторами, которые имели право на свои отчисления. В течение двух дней я метался по Москве с огромной пачкой денег и документов. Встречался с Ростоцким, Кулиджановым, Лиозновой, Хуциевым, Инной Туманян. Для всех них эти деньги были подарком судьбы. Они их не ждали. В каждом доме был накрыт стол, “старики” хотели обстоятельного разговора, а у меня на него не было времени. Этого времени не было и у них, потому что деньги таяли как мороженое. Но они этого не понимали. И объяснить им, если рядом не было молодых родственников, что нужно делать, я до конца не мог. Для этих людей главными были приоритеты творчества, хотя деньги считать они тоже умели.
— Над чем работаете сейчас?
— В ближайших планах — эхо “Московской премьеры” в Тбилиси, а в перспективе — работа по восстановлению дома Андрея Тарковского на Щипке и созданию на его базе музея.
