…В Консе нынче эпохальный ремонт, поэтому входим с тыла — с Кисловского, идем на звук. Входим к нему — одесситу, некогда ученику самого Петра Столярского, — Эдуарду Давидовичу Грачу. Что там — 80: подвижный, живой, до музыки страстный — не нынешнее поколение с потухшими уже к 30 глазами. Он-то фору любому даст. “Человек прежнего времени”, знающий о скрипичном звучании всё.
Костюм сшил, накормил, в Москву отпустил
— Вы только начали учиться — и тут война. Как скрипку не бросили?
— О-о, отдельная история. Разумеется, из Одессы началась эвакуация. Мы с мамой поехали в Новосибирск с остановками в Уфе, Кзыл-Орде… учиться было катастрофически не у кого. Помню, в Уфе педагог говорил мне: “сыграйте вот эти две страницы”, на следующий день — “теперь вот эти две”. Больше — никаких замечаний. В Кзыл-Орде вовсе не слыхивали о том, кто такие скрипичные педагоги… Я был на грани. Но, по счастью, в Новосибирске оказался великий профессионал Иосиф Гутман — он-то и спас во мне скрипача.
— Но ведь была масса сложностей помимо скрипки!
— И не говорите! 1942 год. Инструмента нет. Еды нет. Снимали с мамой какие-то углы, всё впроголодь, к тому ж каждый раз выгоняют из дома…
— Не понял?
— А вы попробуйте найти соседей в коммуналке, которые терпели бы занятия на скрипке!
Но вот приближается крупный советский праздник, вроде Первомая, мне поручено играть в торжественном концерте балладу и полонез бельгийского композитора Вьетана. Сыграл. На следующий день меня вызывает к себе первый секретарь обкома Михаил Васильевич Кулагин. Объяснять не надо, кто такой первый секретарь в Новосибирске во время войны, где все оборонные заводы были сосредоточены, откуда снабжался фронт… Работал сутки напролет, однако время для меня немедленно нашел. Расспросил — какие проблемы… Результат сразу: я и мой педагог получили по комнате в центре города — раз, мне купили скрипку — два, сшили костюм — три…
— А 13 июля 1944 года вы дали первый в жизни сольный концерт…
— Никогда не забуду. Там же в эвакуации находился оркестр Ленинградской филармонии во главе с Мравинским и Куртом Зандерлингом, был квартет им. Глазунова, дирижер Абрам Стасевич, — крупнейшие музыканты эпохи! И многие из них пришли на мой концерт. После которого сказали: “Эдик, тебе надо ехать в Москву!” А как ехать — война идет! Наутро звоню в приемную Кулагина: можно ли попасть к Михаилу Васильевичу? Секретарь в ответ: “Сейчас, Эдик, спросим”. Через полминуты буквально: “Он ждет тебя!” Сравниваю с нынешними временами, когда я, к великому стыду и сожалению, не могу попасть на прием к иным министрам культуры… А тогда — мальчишка, сопляк, 13 лет! И через пять минут — у самого Кулагина! Все ему рассказал. А он: “Эдик, жаль с тобой расставаться. Но ты едешь в Москву”. Но без пропуска-то нельзя! “Пропуск — длинное дело, — Кулагин продолжает, — лучше выпишу тебе командировку. Ты поедешь, сдашь экзамены, да и останешься… У тебя кроме этого пиджака еще что-то есть?..” Опять меня обшили, дали на дорогу продуктов, мы с мамой тронулись в неизвестность — в Москву.
— Какие люди были…
— Что вы, мой основной педагог в жизни Абрам Ильич Ямпольский перед поступлением лично написал мне письмо на 12 страницах — как подготовиться к экзаменам в Центральную музыкальную школу.
А Кулагин… первое время присылал деньги, позже его перевели в Москву, он тяжело болел, как-то позвонил мне… потом умер. Он столько для меня значил — редчайший человек!
На жюри бросились с кулаками: Грачу — первую!
— Ваш первый сольный концерт в БЗК — страшно сказать — мог бы состояться еще в 1955 году, а вышло на 20 лет позже.
— Да, привези я первую премию со знаменитого парижского конкурса Маргерит Лонг и Жака Тибо… В Москве меня вызвали на Старую площадь: “Эдик, посылаем тебя за первой премией, не ниже”. Худрук филармонии подключился: “Дадут Гран-при — будет твой сольник в Большом зале!” Но они не рассчитали одну вещь: на прошлом конкурсе, в 1953-м, первую взяла наша скрипачка Нелли Школьникова. А два раза подряд не дают. Я сейчас не посылаю своих учеников на конкурс, зная, что русские там недавно уже побеждали! Психология…
— Говорят, парижская публика носила вас на руках.
— Так и было. Сыграли, все финалисты скучились в маленькой комнатке, ждем результатов. Вдруг объявляют: “Гран-при присуждается… — и в этот момент мой конкурент, француз Дэви Эрли, подталкивает меня на выход, даже он был уверен, что я… — присуждается Дэви Эрли!” Дэви застыл в нелепой позе: “Прости меня, Грач!” — и пошел на сцену. Когда я вышел вторым, в зале стоял скандеж: “Первая! Первая! Первая!” Об этом потом все газеты писали. Пришлось вызывать полицию, потому что какие-то люди бросились с кулаками на жюри.
— Дэви Эрли? Не припоминаю…
— И неудивительно. Никакой карьеры он не сделал. В 80-е приезжал сюда, давал концерт… во французском посольстве. Потом зашел в консерваторию, а там играл мой сын. Дэви спросил: “Как фамилия этого мальчика?”. — “Грач”. — “Грач?! А где Эдуард?” — “На гастролях где-то”. — “Эх! В 1955 году я получил его премию”. Каким надо быть сильным человеком, чтобы это признать, пусть и через 30 лет. Но любопытно другое: после этого конкурса я чуть не стал учеником самого Стерна!
— Да, но… скрипичная икона XX века Исаак Стерн жил в Америке.
— Я репетировал в зале Гаво в Париже, и вдруг мне сообщают: “Только что звонил Стерн, через 40 минут подъедет сюда, дождетесь?” Конечно!!! Через полчаса сидели в кафе. Стерн, наслышанный о моей игре, приговаривал: “Зачем вы участвуете в конкурсах? Это вообще не нужно!” А через несколько месяцев он приехал в СССР на гастроли. Я боялся заглянуть в артистическую, там же такие мэтры — Ойстрах… Но Стерн, лишь завидя меня, воскликнул: “О, Грач! Хочу с вами поболтать”. Тут выяснилось, что и он, и я — совпадение — едем с концертами в Тбилиси.
— Так вы ему все-таки сыграли?
— Уже в Тбилиси он говорит: “Завтра в 9 утра жду вас у себя в “Интуристе” на проспекте Руставели. Позавтракаем, потом вы мне поиграете”. Прихожу. В гостинице нет горячей воды. Стерн — а он человек взрывной — кричит, что не желает бриться холодной. Потом долго не приносили завтрак. Наконец дверь открывается, входит официант, в руках — 19 яиц. У Стерна глаза на лоб: “Я не понимаю, это что?” — “Маэстро, это все, что сейчас есть в ресторане”. Съели мы яиц… несколько, потом я Стерну заиграл. И уже на улице услышал: “Эдуард, я знаю всех ваших скрипачей, но вы мне понравились больше других. Хочу сделать предложение. Да, у вас прекрасный педагог — Ямпольский, но я… наведу европейский лоск! Приезжайте ко мне на полгода, подучитесь, и потом все импресарио мира — ваши!” Для наших встреч Стерн предложил Париж. Ну, я, окрыленный, рассказал об этом в министерстве, мне легко так ответили: “Езжай!” — и… послали в Парижскую консерваторию моего друга Черкасова (племянника известного артиста) стажироваться в дирижерстве…
— А почему двоих нельзя было?
— Моя поездка даже не обсуждалась! Как так, представитель лучшей в мире советской скрипичной школы поедет учиться на Запад! Вещь просто невозможная!
Болезнь на букву “Д”
— Правда ли, что однажды вы чуть не сорвали концерт, пригласив на него легендарного вратаря Льва Яшина?
— Правда. Я же сумасшедший поклонник “Динамо”…
— И давно это? Как в фильме “Покровские ворота” — мальчишки гоняют в футбол, а Яша на балконе продолжает заниматься на скрипке…
— Так и было в довоенной Одессе. Ребята приглашали в футбол, а мама отвечала: “Пока Эдик 4 часа не поиграет, никуда не пойдет”. Не пускала. И правильно делала. А “Динамо”… увы, за конкретного игрока болеть уже нельзя, ведь сегодня он за “Динамо”, а завтра его перекупит какой-нибудь “Зенит”. Так что болею за букву “Д”, спортивное общество… не то, конечно.
А вот Яшин никогда бы в жизни не смог играть нигде, кроме родного клуба, сам мне говорил. Рассказывал, что когда приехали в Испанию — игроков нашей сборной пытались завлечь различными контрактами, а Яшину дали бумагу без цифр: “Сумму впишите сами”. Любую. Но ведь даже в голову не приходило. Не переводилось все, как нынче, в одни лишь деньги!
— А где вы со Львом Ивановичем познакомились?
— В Лондоне. Приехал я в качестве туриста на чемпионат мира 1966 года. Был в одной группе с его женой Валентиной. Он заходил. Стали нас вместе фотографировать: смотрите, известный скрипач и гениальный вратарь! Советский Союз тогда неожиданно вышел в полуфинал. Лева все-таки достал пять билетов на матч с Германией в Ливерпуле. Я единогласно возглавил “делегацию” советских болельщиков. Проиграли. Обратно в Лондон ехал поездом — едва нашел место, в купе сидели немцы, всячески издевавшиеся над нашей командой. Я немецкий понимал, но помалкивал, потому что просто убили бы…
— Неужто?
— Ну, пару раз дали бы по морде. А с Яшиным мы обменялись телефонами, очень задружились — то он на свои игры оставлял билеты в ложу, то я приглашал его в гости.
“Педагог должен сидеть в жюри!”
— Вы довольно поздно стали педагогом — лишь в 1989-м…
— Тут такая вещь. Когда-то в 50-х Абрам Ямпольский поручал мне занятия со своими учениками, а я слушал их и мечтал: “Господи, да я бы лучше сам сейчас позанимался!” То есть думал исключительно о себе. Вот вам и ответ: настоящим педагогом можешь стать тогда, когда будешь желать своим ученикам играть лучше, чем ты сам. А до этого нужно дорасти.
— Не раз слышал провокационное заявление, что технический уровень скрипачей значительно вырос, и ребята играют гораздо сильнее того же Давида Ойстраха…
— Ну не знаю, у Давида Федоровича была феноменальная техника. Руки — фантастические! Легкость, естественность. Никакого напряжения в мускулах. Вот как мы с вами разговариваем, расслаблены, руками машем, — вот так Ойстрах просто брал скрипку и играл.
Хотя, безусловно, вырос средний уровень: шутка ли, на моем юбилее 30 человек играли в унисон “Перпетуум мобиле” Паганини!
— То есть 30 лет назад такое было невозможно?
— Думаю, нет. А может, просто не ставили подобных целей. Я вот, например, очень строг, планка высокая; у меня прекрасные отношения с учениками, но с кем не получается — расстаемся. А то иные вообще считают, что “у меня под прессом”. К тому же хамства не допускаю… бывало, отчислял из класса талантливых.
— Они, может, в Карнеги-холле выступают, а вы к ним с советами…
— Все равно человеческие качества важны. Не надо забывать, кто тебя вылепил.
— Каждый раз перед конкурсом Чайковского критики стучат ногами: надо запретить педагогам сидеть в жюри, а то результаты необъективны!
— Педагог в жюри никому не мешает. Пусть он не голосует, но он должен быть. А то почему, черт возьми, одни должны воспитывать, а другие — судить и засуживать? К тому же где гарантии, что якобы “ничейный” претендент на высокое место не является по факту чьим-нибудь частным учеником, а? А такое бывает сплошь и рядом.
— Опять же расхожее мнение, что Азия сегодня забивает всех…
— Ну да, Южная Корея вообще чемпион по числу талантливых скрипачей на душу населения. Они упорные, они учатся. Азиатам ничего не надо повторять два раза. Вот вчера у меня была в ЦМШ девочка — ей делаешь замечание, она поправляется, а буквально через полминуты идет та же фраза, и она опять играет по-старому. Забыла в момент. А в Китае, Корее такого нет. Представляете, как быстро они овладевают азами!
— Несмотря на то что европейская культура — не их родная.
— А вы знаете, как престижно в корейских семьях купить ребенку дорогую скрипку? У нас — напротив: “Мерседесы”, дачи, тряпки, а ребенок играет на поганейшем инструменте. И родители ничего не делают.
— То есть сразу должен быть Страдивари?
— Ну не так категорично. К тому же меня раздражает высказывание “звучит скрипка”. Звучат голова, руки, сердце исполнителя; скрипка может помочь или помешать, но она не может звучать. Известен случай, когда после концерта в артистическую к великому Яше Хейфецу зашел некто и воскликнул: “Господин Хейфец, у вас замечательный инструмент, как он звучит, боже!” Хейфец тут же протянул посетителю скрипку — сыграйте!
— Ваш класс считается лучшим в консерватории, вы воспитали более 50 лауреатов… Прямо-таки цель ставите — непременно родить звезду?
— Всегда хочу, чтобы человек сделал хорошую карьеру. Безусловно.
— То есть сереньких стараетесь не брать?
— Серенький серенькому рознь. Тут должна быть особая интуиция, чтобы понять — может ли что-то из человека получиться. Как только студент начинает играть, я уже вижу — есть перспектива или нет. Почти никогда не ошибаюсь. Ты должен быть влюблен в скрипку. Ты должен быть индивидуальностью. Посмотрите на моих учеников — Баеву, Борисоглебского, Казазяна, Игонину: они все разные!
— Не всем Бог дает быть разными…
— Ну тогда и сцены Бог не даст. И это справедливо.
— Не могу удержаться от пошлого вопроса, про “секрет долголетия”. Завидно.
— Секрет? Это исключительно моя жена — пианистка Валентина Василенко. Она — равно как и я — человек неравнодушный, полностью отдает себя нашему классу. Мы ничего не можем делать вполсилы. Некоторые шепчут: “Смотри, возраст, береги себя”. Не умею! Иногда студентам советуют (как и мне когда-то, впрочем): порепетируй “вполноги”, чтоб не устать, чтоб силы для концерта остались. Мой принцип иной: чем больше сил тратишь, тем больше их накапливаешь. Вот и заставляю учеников работать на полную катушку. Сам так живу.
