1
Кто бы мог подумать, что легендарный спектакль появился на свет как результат творческо-карьерных соображений.
Марк Розовский, автор инсценировки “Трех мушкетеров”:
— Шел 1974 год. В Ленинграде, в БДТ у Товстоногова, только что вышла “Бедная Лиза”. Были чудные отношения с Товстоноговым, а его сын — Сандро — хотел работать в Москве и (теперь это уже можно сказать) мечтал стать главным режиссером ТЮЗа. А что нужно было для этого? Сделать что-то шлягерное, классное. И вот мы встретились втроем — я, поэт Юрий Ряшенцев и Сандро Товстоногов. И пришли к выводу, что такой ударной постановкой могут стать только “Три мушкетера” Дюма.
Сказано — сделано. Розовский уезжает в Дом творчества киношников в Болшево и за 18 дней отжимает гениальный авантюрный роман Дюма до трех актов. Юрий Ряшенцев присылает ему стихи для песен. Встает вопрос: кто пишет музыку? Никто не спорит — все сходятся на одном имени: Максим Дунаевский. Он еще не так популярен, как теперь, известен в узких кругах как даровитый завмуз студенческого театра “Наш дом”. Он пишет где-то 15 музыкальных номеров.
А фон у будущего театрального шлягера весьма уныл: 70-е годы — время застоя. Абсолютная рыбья кровь течет по театральным жилам столицы. Нет, безусловно, случаются талантливые, яркие спектакли, но они, пожалуй, больше исключение, чем правило. Всеобщее господство серого цвета. И вдруг — яркие, отчаянные краски “Трех мушкетеров” резкими мазками ложатся на общее полотно.
Марк Розовский:
— О чем говорить с подростками? Стали думать: а кто такие мушкетеры? Удалые, обаятельные бандиты или романтики? Что такое для них убить не убить и почему с легкостью они проливают кровь, чужую и собственную? Принадлежность к дьяволу, с одной стороны, а с другой — святое преклонение перед дружбой. Вот об этом мы решили рассказать — о дружбе как непреходящей ценности в полублатной стране. Ужасное время, комсомол со своей бюрократией, но оставалась дружба как опорная идеология, без которой жить было противно. Все кругом — гадость, а дружба — наш непоколебимый инстинкт.
2
Самое удивительное, что в 70-е годы, когда у актуальных постановок, как правило, были проблемы с выпуском, “Три мушкетера” оказались счастливчиками. Спектакль не испытал никаких идеологических препон и бюрократических проволочек в искусстве. Напротив, казалось, сам Господь, не признанный в СССР, благоволил французским драчунам, бившимся за честь вообще и честь прекрасных дам в частности. “Когда мой друг в крови, а ля гер, ком а-ля ге-е-ер…” Помните?
Вот ключевая сцена спектакля. Д’Артаньян, самый молодой из четверки мушкетеров, приходит в таверну, где пьют-едят его друзья, и говорит, что нужно ехать за подвесками, нужно спасать королеву. Его подвыпившие друзья вовсе никуда не торопятся и, кажется, не реагируют на его слова.
— А кому это нужно? Тебе или королеве? — лениво спрашивают они.
— Мне.
— Тогда другое дело. Поехали!
И в седло. И рысью. И вперед — один за всех, и все за одного.
Марк Розовский:
— У спектакля действительно была прекрасная судьба. Вот смотрите: я читаю в кабинете директора на худсовете пьесу. Дохожу до третьего акта и краем глаза вижу, как директор — Илья Коган — наклоняется к какому-то человеку и что-то говорит ему на ухо. Ну, говорит и говорит, мне-то что. Тот выходит. Я уже заканчиваю читать третий акт. Появляется человек, и в тот момент, когда я произношу последние слова, директор кладет передо мной какую-то бумагу. Я всматриваюсь — это договор. Такого эффектного подписания договора в моей жизни больше не было.
Директор Коган понял, что у этих “Трех мушкетеров” будет успех, будет касса, и не ошибся. Работа закипела, и гарантией успеха будущего предприятия было то, что незанятые в спектакле артисты следили за репетициями, распевали песни, которые еще не зазвучали на публике. Впрочем, один человек в этой истории прошел через тернии к звездам, причем армейским. Это был исполнитель роли д’Артаньяна.
3
Итак, кто же они — театральные мушкетеры? Команда бойцов в ТЮЗе сложилась сразу. Портос — Владимир Фоменко, Арамис — Валерий Володин, Атос — Николай Михеев и д’Артаньян, самый младшенький — Владимир Качан. Все, кроме Качана, имели второй состав. Он — выпускник Щукинского училища. Не красавец, но с мрачноватым мужским обаянием и красивым голосом. В фильме “Звезда пленительного счастья” он позже великолепно исполнит песню Булата Окуджавы “Кавалергарды” (“Кавалергарда — век недолог…”). И именно его голос придал определенную интонацию картине. Но речь сейчас не о ней.
Владимир Качан:
— Мы играли романтиков. А мой личный романтизм существовал и до “Трех мушкетеров” (любимый спектакль “Я, бабушка, Илико, Илларион”). Эту автономную религию я исповедую до сих пор.
Владимир Качан сегодня сравнивает спектакль с фильмом и считает, что телефильм Юнгвальда-Хилькевича проигрывал спектаклю отсутствием прежде всего самоиронии.
Владимир Качан:
— Играть французских дворян на русской ниве мне, Розовскому, Ряшенцеву и Товстоногову казалось как минимум забавным. К примеру, когда мне было уже слегка за 30 (к этому времени спектакль шел уже несколько лет), играть на полном серьезе 18-летнего д’Артаньяна мне казалось смешно и неловко, что ли. В одной сцене я прыгал с двухметровой высоты и на вопрос капитана мушкетеров господина Де Тревиля: “Сколько вам лет, дитя мое?” — отвечал при этом: “Восемнадцать, сударь”. А я выгляжу при этом на 30 с хвостиком. И тогда я придумал отвечать так: “Вы не поверите, сударь, восемнадцать”. Зритель аплодировал и проникался ко мне сочувствием, к той ситуации, в которой я оказывался. Вот этой иронии напрочь был лишен фильм.
Возлюбленной Качана, то есть д’Артаньяна была красавица Татьяна Осмоловская. Для нее после роли Пятачка в “Винни-Пухе” это было карьерное повышение и первая серьезная роль.
Татьяна Осмоловская:
— Я очень любила две сцены: финальную и ту, когда я сопровождаю герцога Беккенгема на тайное свидание к королеве. Это было не сопровождение даже, а сумасшедший пролет по лестнице. Я стремительно сбегала по крутым ступенькам, и главное, было успеть уложиться в музыку, справиться с дыханием и пропеть:
Скорее, милорд,
Прошу поскорее, милорд.
Ступенька, милорд, ступенька, милорд…
Королеву, к которой так спешила Констанс, играла Мика Ардова. У нее сегодня нет особых романтических воспоминаний, кроме того, что она любила танцевать с Беккенгемом адажио на пуантах и ужасно боялась петь.
Мика Ардова:
— С пением и в других спектаклях у меня всегда был напряг, поэтому на всякий случай записали фонограмму. Но случая не представилось — я пела живьем, но каждый раз обмирала от ужаса.
В очередь с ней королеву Анну Австрийскую играла Людмила Гарница. Спустя какое-то время она станет женой Качана.
4
Художником на спектакле работала Алла Коженкова. Экстравагантная молодая особа появлялась в театре в белой юбке, вызывающе-красных колготках, пестрой майке, и ее волновали не столько духовные, сколько материальные ценности. Она лучше других знала, из чего сделаны ее “Три мушкетера”.
Алла Коженкова, театральный художник:
— Все костюмы мушкетеров к спектаклю я решила сшить из оленьей лайки. Она особенно высокого качества. А из оленьей лайки в то время делали папки для докладов ЦК КПСС. И вот я помню, меня повели в запасники кожгалантерейной фабрики, где этот материал проходил как неликвид.
Но ЦК КПСС даже не подозревал, что работает на авантюрный роман Дюма. Но что там папки для докладов и важных бумаг! В дело пошли знамена союзных республик. Их доброкачественный бархат как нельзя лучше пригодился для костюмов королевских особ. К бархату пришлось добавить еще атлас, идущий на занавеси, и трикотаж, пригодный для нижнего белья. А что оставалось делать? В стране был дефицит всего. Таким образом, Коженкова с мастерами изготовили около 50 костюмов.
Надо сказать, что советский театр славился не только мощными актерами, но и виртуозными мастерами закулисья. Завпостом, отвечающим за техническое оснащение спектакля, работал знаменитый Игорь Лапидус. Удивительный человек, с фантастическим чувством юмора, олимпийским спокойствием и большим набором загадок из журнала “Мурзилка”.
Алла Коженкова:
— Он невероятным образом доставал материалы, делал невозможное. У меня не было большого опыта, я все время нервничала и каждый день приходила в театр с желанием поскандалить с Лапидусом. Я входила в театр заведенная, готовая высказать все, что накипело, а ко мне подходил Лапидус и нежно говорил: “Отгадай загадку: чтобы спереди погладить, нужно сзади полизать. Что это?” Я ломалась от смеха и забывала весь негатив. Оказывается, это марка. А еще он очень любил звонить в Псков, в драмтеатр к знаменитому директору с фамилией Пидуст и спрашивать: “Товарищ Пидуст? С вами говорит товарищ Ласписдуст”. Уникальный был человек, теперь таких нет.
Но вот “Три мушкетера” были одеты в уникальную коллекцию из оленьей лайки, знаменного бархата. И вот металлоконструкция с мостом и разъезжающимися башнями стояли на сцене, готовые принять французскую жизнь бог знает какого-то века. Администрация расписывала лучшие места для московских властей. А премьера могла оказаться под угрозой.
5
Дело в том, что Владимир Качан, он же прекрасный д’Артаньян, находился в том возрасте, когда Советская Армия имела последний шанс заполучить его в свои ряды. Ему было почти 27 — последний призывной возраст.
Владимир Качан:
— Спектакль на выпуске, а я уже приписан к Театру армии. В военкомат пришел особый приказ из Генштаба, и, кровь из носа, меня нужно было загрести. Юрий Ряшенцев повез меня в окраинную больницу в неврологическое отделение. Там мне врачи написали и сотрясение мозга, и симптоматическую шизофрению, лишь бы спасти от армии. И завотделением, которую я буду помнить по гроб жизни, Ирина Юрьевна Ринская, она сразу все просекла. Но когда за мной приехал милицейский “газик”, военная машина, и люди из военкомата пошли по коридору неврологического отделения, Ирина Юрьевна встала у них на пути. “Я его не отпускаю, — сказала она. — Если при перевозке он погибнет, кто будет отвечать?” Они, скрежеща зубами, ушли. У меня до 27 лет оставалось в запасе два дня.
Артист расслабился и поверил военкоматчикам, которые сказали, что отстанут от него после того, как он все окончательно оформит в горвоенкомате. Он пришел, просидел там несколько часов, а перед самым закрытием офицер повез его в районный военкомат, опять же под предлогом оформления бумаг. Качан входит в военкомат, а там – врач медкомиссии Шухер и военком Замышляк (фамилии невымышленные — настоящие) “Все, Качан! Завтра к 8 утра с вещами”.
— Я понимаю, что я пропал. Выхожу на улицу (а дело уже к вечеру), ловлю такси и лечу в свою поликлинику. За пять минут до окончания рабочего дня врываюсь в кабинет к своему терапевту, и тот выписывает мне больничный. Я вот до сих пор думаю: “А если бы тогда такси не остановилось, что бы со мной было?”
А было бы просто — артист Качан отправился служить в Театр Советской Армии, а его место занял бы другой артист: в театре свято место пусто не бывает. Другое дело, что “Три мушкетера” был бы совсем, совсем другим.
6
“Мушкетеры” шли с оглушительным успехом, билетов достать было невозможно. Последний спектакль сыграли только через 7 лет. Прощались с ним и зрители, и артисты.
Валентина Иванова, одна из кармелиток:
— Я никогда не забуду этот день. Во дворе были накрыты столы: они ждали своих исполнителей. Работали в этот день как никогда.
А вот как описал это в своей книге Владимир Качан: “И наступила минута финальной песни: “Когда твой друг в крови, будь рядом до конца. Но другом не зови — ни труса, ни лжеца!” Я пел так, как никогда и ничего больше не спою. И ребята подхватили припев так же. Мы были разными — хорошими, плохими, иногда подлыми и лживыми — артистами, словом, — но все лучшее, что в нас было, мы вложили тогда в тот спектакль и в ту прощальную песню. Как мы были красивы, как благородны в эти три минуты! И весь зал вместе с нами! “Ни труса, ни лжеца!” — прокричал я последние слова весь дрожа, и добавил от себя: “И всё!!!”.
Судьба их раскидает: в 90-е годы многие уйдут из театра и вообще из актерской профессии, кто-то уйдет из жизни. Но по причудливому желанию судьбы четверка мушкетеров встретится в одном дачном кооперативе под Сергиевым Посадом, и у каждого окажется собака, удивительным образом похожая на своего хозяина: у Арамиса будет карликовый пудель, у Портоса — огромный дог, у д’Артаньяна — овчарка. А вот у Атоса — попугай. А талантливый Сандро Товстоногов так и не станет главным режиссером столичного ТЮЗа и, вообще, рано уйдет из жизни.
P.S. Этот легендарный музыкальный спектакль напоминает мне фантом. От него не осталось ни пленок, почти не сохранилось фотографий. В ТЮЗе почему-то не сохранилось никаких архивов (почему?). Только легенда. Что ж, в театре, как известно, легенда куда важнее документа.
