Русский язык переживает не лучшие времена, и поэтому под словом “поручение” нынче подразумевается заказ. А что такое заказ? Я тебе говорю, что нужно сделать, ты делаешь и получаешь за это вознаграждение. Главное лицо — заказчик, поскольку главное условие выполнение заказа — деньги.
Но поручение — это другое. В древнерусском языке слово “ручити” означало “передавать из рук в руки”. Заметьте, о вознаграждении ни слова. Потому что важнейшим участником поручения является тот, в чьи руки передают.
И вот Всевышний поручил Гарри Бардину сделать фильм о гадком утенке. А кому еще он мог дать такое поручение? В сказке про утенка нет ни убийства, ни прелюбодеяния, то есть ничего такого, что прекрасно продается. Какой же полоумный возьмется за такое безнадежное дело? Это все равно что прийти на Черкизовский рынок с партитурами Баха. Если из них нельзя наделать кульков для семечек, вряд ли кто купит. Но безумец нашелся. Все потому, что Бардин сам давно решил снять такой фильм.
Было ясно, что для сказки Андерсена нужна музыка гения, Петра Ильича Чайковского. Ведь музыка Чайковского звучит в нашей жизни с детства. То есть подразумевалось, что в работе будет принимать участие ребенок, который находится внутри каждого из нас. Аранжировку сделал композитор Сергей Анашкин. Но кто сыграет? С одной стороны — музыка Чайковского, с другой — птичий двор, петухи да куры, навоз. Типичная классика. И Бардин обратился к Владимиру Спивакову, которого считает одной с ним группы крови. Спиваков задал единственный вопрос: не пострадает ли при аранжировке музыка Петра Ильича? Бардин ответил, что в случае чего и сам за Чайковского может убить, и они ударили по рукам. Спиваков сказал, что записывать будут 5 и 6 июня.
Собрались утром. Рассчитывали на то, что час музыки будут записывать два дня. Ночью Спиваков прилетел из Парижа. Он выходит к оркестру, все уверены в том, что он с дороги, как говорится, в неглиже. Но это же Спиваков, он в таком виде к оркестру не выходит. И никто не знает, что он до 3 часов ночи разбирал партитуру.
Перед началом работы он говорит: “Рассказываю для разминки. Мужик выходит во двор, начинает сыпать зерно, а в это время петух топчет курицу. Петух увидел зерно, соскочил с курицы и стал клевать. Мужик говорит: “Не дай бог мне так оголодать…” Это был зачин в записи музыки к “Гадкому утенку”.
Записали за один день. Сыграли на разрыв аорты.
А потом Спиваков спросил: есть ли у него что озвучить? Ну да, нужен был голос для петуха, папаши гадкого утенка. Но Бардин еще не был готов к озвучанию. И вот Спиваков получает от ЮНЕСКО звание “Артист мира”. Бардин звонит в Париж, чтобы поздравить Владимира Теодоровича. Тот благодарит и произносит, наверняка стоя рядом с президентом Саркози: “Скажи, я буду озвучивать петуха?”
И Бардин ответил: “Ты знаешь, у меня были сомнения на твой счет. Но сегодня, когда ты получил это звание, я понял, что ты достоин озвучивать петуха”.
И он его озвучил.
В записи первой картины музыкант ударил смычком о виолончель, и Спиваков хотел переписать этот фрагмент. Но Бардин сказал ему, что в этом месте упадет муравей и удар придется как нельзя более кстати.
Так и вышло, сами увидите.
* * *
Фильм начинается с прелестной картинки: бабочка, солнышко, червяк спешит по своим делам. И тут перед его носом шлепается муравей — тот самый. Появляется петух — тот самый. Он хозяин птичьего двора, султан. Но с утра не в голосе. Ку-ка… Нет, не то. Ку-ка… Опять не то. Надо выпить куриное яйцо, так все великие певцы делали. Ну вот, другое дело. Звонкое “ку-ка-ре-ку” в исполнении Спивакова.
Звучит гимн птичьего двора на слова народного сорвиголовы Юлия Кима. На земле другого нет двора такого, где не дует никогда… Поднимается флаг с яичным желтком посредине. Петух замечает за забором здоровенное яйцо. Не пропадать же добру. Кряхтя голосом “Артиста мира”, он протаскивает его сквозь щель в заборе. Никто не хочет его высиживать. Но вот наконец вылупляется утенок.
Недотепа с крошечными бусинками глаз и здоровенными лапами. Он говорит: “Мама”, — и курица в ужасе переспрашивает: “Я?” Говорит: “Папа”, — петух в ужасе переспрашивает: “Я?” Так начинается никому не нужная жизнь. Многие узнают себя в этом птенце, но мало кто посмеет в этом признаться.
Пока я не забыла обо всем на свете, я сидела и думала: как можно было дать этому существу такую походку? Ведь это пластилиновая кукла. Почему же от каждого движения этой непомерно большой головы и лап душа с телом расстается? Куда же он идет? Ведь сейчас опять получит оплеуху. И получает, не беспокойтесь. Мама-курица говорит ему: “Кыш, урод”. А он все гадает: что же сделать, чтобы она его приласкала? Сделать ничего нельзя, потому что он не такой, как все, — не цыпленок и не утенок. Одно слово, урод. Но он-то этого не знает и старается изо всех сил.
Потом на птичьем дворе происходит детский концерт. Цыплята, утята и гусята радуют своих родителей, которые рыдают от умиления. С точки зрения режиссуры этот концерт — верх совершенства. Каждая мизансцена работы Фаберже. Все детки загляденье, а этот идиотский отпрыск все делает невпопад. Он тоже хочет петь и танцевать. Папаше-петуху уже надоело заталкивать его с глаз долой, а он не унимается. И вот это не пойми что вырывается в центр двора и начинает кружиться и прыгать. Уж теперь-то его обнимут! Он тоже хороший! В момент подобных переживаний люди идут в детский дом и забирают из него всех детей.
Однако за эту беспардонную выходку папаша вышвыривает его за забор. И он впервые видит лебедей. Птиц, не похожих на тех, что живут на его родимом птичьем дворе. И вот, перебирая своими неуклюжими лапками, он снова пробует танцевать. Под “Вальс цветов”. Движения брошенного ребенка, когда его никто не видит. Попытка выцарапать у жизни минуту тихой радости. Такой, как у неброшенных. Меня мороз продрал по коже.
Я почему-то думаю, что сцену первого появления лебедей Бардин увидел во сне. Лебеди тихо опускаются на воду и на мгновение превращаются в облако снежных хризантем. Потом — радужные брызги, и птицы устремились в небо. И вот утенок шевелит крылышками. Очень маленькими — лапы в десять раз больше. Чуть-чуть. В это мгновение на него садится бабочка. Как это можно было снять? И нельзя ли, Гарри Яковлевич, хоть на одну ночь взять утенка домой? Чтобы свить ему гнездо из старого одеяла и прижать его к себе, чтобы он перестал дрожать…
В фильме есть две сцены, которые нужно показывать тем, кто хочет усыновить ребенка. Прямо издать закон: кто не смотрел, тому детей не отдавать.
Первая — это когда папаша-петух учит своих детей, как надо ходить. А как надо? Грудь колесом, когти растопырить во все стороны — пошел. У утенка не получается. У него и когтей-то нет, он же лебедь. Но ведь хочется, чтобы родители похвалили. И он под музыку Чайковского приделывает себе три огненных петушиных пера. Перья становятся похожи на обкаканные веники. Но он–то этого не видит. Сейчас пройдет, и папа его приголубит. Идет. Все смеются. А в зрительном зале плакали.
И вторая. На птичьем дворе парад, которым командует индюк голосом Джигарханяна. Идут домашние полки. Маршируют с оттяжкой, глаза дворового войска затуманены слезой преданности. Красотища. И тут утенок, который так и не научился правильно ходить, вырывается вперед, шлепает один и срывающимся детским голосом кричит: “Ура!”
— Негодяй… — говорит папаша голосом Спивакова. Становится понятно, что вечером утенку не поздоровится, хоть сам домой не возвращайся. Когда вы это увидите — вспомните.
Первая скрипка никак не могла сыграть фрагмент, где утенок украшает себя перьями: ни словам, ни нотам зрелище в принципе неподвластно. Удивило меня не это, а то, что все же сыграла.
* * *
Наконец его выгоняют насовсем. Чтобы отвалил на все четыре стороны и не мешал жить. На дворе ночь. Он собирает сухую травку и зарывается в нее. Будто в гнездо, которого у него никогда не было. Все цвета навоза, серо-коричневое, как на картине Брейгеля. И тут начинает идти снег. Большие лохматые снежинки из детства. Я все думала: как же Бардин из этого навозного птенца сделает лебедя?
На рассвете из сугроба выбралась белоснежная птица. В небе появляется лебединая стая. Что же делать, ведь он не умеет летать? Но тут он оправился, оторвался от земли — как первый фанерный летательный аппарат, которому не суждено преодолеть больше десятка метров, — и упал в озеро. И уже из сонма светящихся на солнце капель наконец взмыл в небо.
Внизу остается птичий двор, такой тоскливый, неприметный. И тут Бардин точно что-то шепчет на ухо бывшему гадкому утенку. Тот стремительно пикирует вниз, на бреющем полете проносится над обитателями двора и со всех облетают перья. А зачем они им? Ведь курица — не птица.
О потрясающем профессиональном мастерстве Гарри Бардина еще напишут. Он, известный во всем мире режиссер, превзошел сам себя. Я уже не говорю о феноменальном совпадении музыки с движениями великолепных кукол, изготовленных по особой методике. Работа художника Кирилла Челушкина достойна отдельного рассказа. Так не бывает, но так есть. И недаром бизнесмен Андрей Разбродин подарил Бардину 8 мешков отборнейших перьев. Буквально каждое перо отбиралось вручную. А Владимир Шумейко пожертвовал своим любимым красным петухом — его перья украшают этого подлеца-папашу.
Но дело не в художественном совершенстве, а в отчаянной смелости Бардина. Он шесть лет снимал фильм о надежде. О том, что за мучения будет награда — только не зерно, не комбикорм, а полет. И не просто снимал, а снимал в открытую, без драпировок, оговорок по Фрейду и запаха тухлецы, без которой теперь боязно выезжать на международный фестиваль. Он снимал фильм, зная, что его невозможно будет показать ни на одном почтенном отечественном телеканале, потому что его нельзя прерывать рекламой. Звучит адажио из “Лебединого озера” — и тут рассказ о прокладках. Вот танец маленьких лебедей — и ржавый унитаз. И храбрый туалетный утенок. Туалетный утенок может претендовать на любую награду, а гадкий утенок ни на что не претендует. Он добрый, а за это всегда наказывают. Но все это на земле, а есть же небо. Об этом Бардин и снял фильм.
