2 июля, утреннем эфире Эха Москвы завязался спор на тему «информационной войны». В последнее время тема войны стала стихать и скоро совсем уйдет. А тема эта, с чисто теоретической точки зрения, очень интересная. Поэтому, пока еще она хоть кого-то интересует, я и решил записать какие-то свои мысли.
Так вот, в «Утреннем развороте» на Эхе спорили двое соведущих: Алексей Осин и Алексей Нарышкин. К первому, при несогласии по многим вопросам, я отношусь с большой личной симпатией. (Алексей два года учил ребят на нашем факультете основам радиожурналистики, причем во второй год так и не пришел в кассу за зарплатой. Деньги, конечно, небольшие, но все-таки! Но он это преподавание, видимо, воспринимал, как общественную нагрузку. А человек, что-то воспринимающий как общественную нагрузку и, при этом, не отказывающийся от нее, мне лично симпатичен.)
В споре с Нарышкиным Осин выступал в роли прямолинейного патриота-журналиста-на-войне: во время «информационной войны» не работают обычные нормы журналистики, так же, как и во время обычной войны между противостоящими силами не работают основные нормы межчеловеческих отношений.
Нарышкин отстаивал нормы и правила цивильной журналистики: журналист должен давать объективную информацию. Если есть две стороны конфликта, то нельзя рассказывать только о том, как украинская «хунта» уничтожает мирных жителей Донбаса, нужно дать слово и стороне Киева. Ведь мы работаем для слушателя, аудитории, мы должны дать ему обе точки зрения, чтобы он уже сам решал!
Нельзя давать слова стороне Киева, отвечал Осин, против нас ведут «информационную войну», и другая сторона тоже не дает нашу точку зрения, поэтому и мы не можем давать их точку зрения. И это нормально во время войны. (Я продолжу в рамках этой системы рассуждений: во время войны врагу слова не дают!) Нельзя быть галантным мушкетером во время противостояния с «балаклавой», вооруженным огнестрельным оружием. Под «другой стороной» Осин понимал США и некоторые страны Европы.
Собственно, мне в этом споре интересны, прежде всего, моменты, связанные с журналистикой, но позволю себе эмоциональное отступление.
Прошедшая в последние полгода в электронных медиа пропагандистская кампания подействовала на журналистику самым разрушительным образом. Произошло тотальное превращением всех информационных программ в орудие пропаганды советского типа. Пропаганда эта была и тупой, как и старая советская, и с придумкой, какой иногда бывала и советская.
Сначала пришли гоблины и сказали: объективности нет, истины нет, а есть наша война и наша боль, и наше переживание и наше видение — и правда в том, как мы видим, и никакой другой правды нет, а объективность — выдумка наших врагов, желающих запудрить нам мозги. Потом обывателю российскому, еще раз и самым недвусмысленным образом, сказали и показали: «Тебе должно быть, по большому счету, плевать. Кто прав, кто виноват — покажет время. У сильного всегда бессильный виноват, и по-другому на твоей памяти не было и НЕ БУДЕТ. Как оно есть на самом деле, тебе не должно быть важно. Ешь, что тебе сервируют, и молчи. Когда скажут — радуйся победам, когда скажут — сомневайся, когда скажут — признавай, что были «перегибы на местах» и «головокружение от успехов».»
А роль журналиста в этих играх — быть обслугой: быть поваром при хозяине и принимать заказы, а потом сервировать стол и подавать заказанное. И помнить: хорошим поварам лучше платят.
Обыватель это послание прекрасно понял. Вначале он был заинтересован — война все же. Рейтинги новостей зашкаливали, эмоции у всей страны были на пределе. Но вот сейчас приближается развязка, и, я уверен, что очень скоро, даже не дожидаясь этой развязки, обыватель телевизор выключит, и рейтинги новостей обрушатся. Почему? - Потому что обыватель осознал: информации не будет, а ужастиков он уже наслушался и насмотрелся. Причем, одно дело ужастики, когда «наше дело правое», и другое дело, когда начинаются какие-то переговоры (с хунтой?! с фашистами?!), когда наш Бородай воюет с нашим же «Бесом», когда наши танки в Донбасе, а победы нет и, в общем, «не пойми что». В эти моменты, даже при выключенном звуке телевизора, обывателя напряженно вслушивается в интонацию, с которой выступает лидер страны и его друзья-журналисты. «Пока у вас все хорошо, - я, обыватель, за вас, я чутко ловлю вашу интонацию. Когда надо, поддерживаю, доверяю, радуюсь, когда надо, печалюсь. Смотреть мне на вас при этом не обязательно, да и скучно, как при поздней советской власти. А что изменится ситуация, так и разовор тогда другой будет».
Отношение к журналистике при этом у обывателя — как к поварам при тиранах и как к разведчикам при Советах: их и награждают тайно «за особые заслуги», и гибнут они при странных обстоятельствах. Что-то такое совершенно секретное на тайной службе Государства, боевой отряд «информационных войск», что-то такое загадочно-романтичное, но… ненастоящее.
Ну, а теперь к «информационным войнам».
В споре, упомянутом выше, совершенно очевидным образом «информационную войну» понимали, как обычную войну. То есть, мы воюем с врагом, Америкой и Западом в целом, и тут нельзя быть объективным. По отношению к врагу объективность — это как галантность по отношению к врагу, стреляющему в вас из автомата. Либо мы их — либо они нас. Какая же тут объективность? Объективность в том, что историю пишут победители, и мы именно собираемся ее написать.
Здесь происходит полное отождествление себя, журналиста, с армией, ведущей военные действия, подчиняющейся приказам (а по-другому в армии и быть не может!). И борьба идет за конкретный объект — в данном случае, за статус Юго-восточной Украины или Новороссии. Эта позиция, если ее изложить честно и без экивоков, в своем роде, последовательная и понятная.
Другая сторона возражает: а как же зритель, читатель, слушатель, наша аудитория? Мы же журналисты, мы не бойцы в окопе! А журналисты должны давать информацию, а информация — это как карта местности, она должна быть объективна, чтобы обыватель мог по ней ориентироваться в обстановке.
Понятно, что первая сторона на это ответит: нет, мы именно бойцы в окопе. И давать честную, объективную карту местности обывателю сейчас не время. Да и не поймет он, обыватель, эту честную и объективную карту. Вот победим, тогда и подумаем о честности и объективности.
Это понятно. Но важно, что в споре на Эхе прозвучало слово «аудитория». (Продолжение следует)
