Встреча с Валентином Даниловым, физиком, осужденным в 2004 году за шпионаж и недавно вышедшим из лагеря по условно-досрочному освобождению. Из-под надзора в Новосибирске его отпустили на несколько дней по приглашению Института космических исследований на семинар в честь 80-летия академика Роальда Сагдеева.
Мы встретились в Сахаровском центре, в субботу, 26 января.
.JPG)
Данилов полон планов и идей: как выпускать алюминий экологически более чистым методом, как сделать воду в Енисее достаточно теплой для летнего купания красноярских детей. (Вода не прогревается из-за находящейся выше по течению Красноярской ГРЭС).
Ему кажется, что люди и людские нравы за прошедшие восемь с половиной лет сильно изменились. Люди стали лучше, свободнее, нравы – мягче и человечнее. Хочется верить, что он прав и видит, пока еще со стороны, то, что мы, двигаясь внутри потока жизни, не замечаем.
В этот же день журналист Ольга Романова записала интервью с Даниловым для Гоголь-ТВ. Разговор был о лагерях, о том, можно ли сделать жизнь заключенных более человечной, о лагерной экономике, УДО и о российских судьях.
Данилов развивал свои идеи относительно судейского корпуса и о том, как сделать систему судопроизводства более адекватной и менее зависимой от, так сказать, «внешних» факторов. Он говорил, что судьи, которых всего 25 тысяч на всю Россию, стали чем-то вроде избранного сословия, туда трудно попасть, оттуда трудно быть изгнанным. Он думает, что сам факт сословности станет причиной формирования сословной морали, кодекса чести внутри сословия. Отсюда он делает вывод, что нужно апеллировать к совести судей. Повышение уровня гласности судопроизводства (полная видеотрансляция всех процессов, полная транскрипция судебных заседаний) сможет существенно повысить внутреннюю ответственность судьи и заставит его быть более справедливым.
Кроме того, Данилов напоминает, что, по сравнению с советскими временами, в пореформенном российском суде изменилась сама концепция судебного процесса и роли судьи в судебном процессе. В советском суде судья должен был искать истину – решать, кто прав, кто виноват, и насколько. Высшая истина – коммунистическая идея – при этом подразумевалась известной. Судья как бы открывал истину малую, помогая осуществлению истины большой, он был частью государственного механизма, идеологическим институтом, осуществляющим становление большой истины – построения коммунизма.
Новое российское судопроизводство отводит судье гораздо более скромную роль. Он – лишь арбитр между двумя спорящими сторонами. Он должен всех внимательно выслушать, а потом решить, кто представил наиболее убедительную защиту своей позиции, или, наоборот, кто провалился в доказательстве своего тезиса. Судья даже не квалифицирует совершенное деяние, не определяет статью, по которой будет обвиняться подозреваемый. Квалифицирует деяние обвинение, оно само выставляет статью, а судья лишь назначает срок внутри рамок этой статьи, если, конечно, сочтет доказанным виновность обвиняемого.
Парадокс состоит в том, что наши современные судьи часто по-прежнему исходят из того, что они должны открыть истину. Судьи позволяют себе быть независимыми в своих решениях от позиции и обвинителя, и защиты. Именно так Данилов объясняет казусы, когда судьи назначали сроки наказания большие, чем того просили обвинители. (Случай с Таисией Осиповой). Судья просто не понимает, что это не его дело, у него другая функция.
Соответственно, суд присяжных – это, фактически, процесс с участием 12-ти судей. В случае проведения процесса с участием присяжных они сами являются судьями и решают, виновен ли обвиняемый. Апелляция на решение суда присяжных невозможна (по закону). Если же Верховный суд отменяет решение суда присяжных по какому-то признаку, обычно чисто формальное нарушение закона, то такое решение должно быть обставлено очень серьезно. А как еще можно отвергнуть решение 12-ти судей?
Еще одна странность современного судебного процесса - это то, говорит Данилов, что сторону обвинения представляет не следователь, который вел дело и знает о нем все, а прокурор, который часто его знает значительно хуже, а потому путается. По существу, только обвинительный уклон наших судов спасает прокуроров от частого возвращения дел на доследование.
Еще одна актуальная тема – это порядок вынесения решений по делам об УДО. Новый российский УК, в целом, существенно ужесточил сроки наказания. Сделал он это, предполагая, что будет действовать в полную силу положение об УДО.
По мнению Данилова, УДО состоит в том, что после отбытия части срока (половина или две трети в случае особо тяжких преступлений), заключенному в обычном порядке должны снижать степень ограничения свободы. Выход по УДО дает возможность заключенному как бы постепенно «привыкать к воле». Он может работать, хотя бы обрабатывать землю, сажать картошку, жить более вольной жизнью, хотя и под надзором, но вместе с семьей.
В советском УК сроки были короче, после отбытия срока заключенный обычно сразу выходил на волю, обычно к этому времени уже утратив навыки социализации и неприспособленный к жизни. Отсюда частые рецидивы совершения преступлений.
Постепенное ослабление степени ограничения свободы дает возможность заключенному постепенно возвращаться к положению свободного человека, постепенно «вспоминая», каково это – быть свободным.
Данилов утверждает, что смысл и дух законодательства об УДО состоит в том, что это не награда за хорошее поведение, а право заключенного. И абсолютно не правы наши судьи, которые руководствуются при вынесении решении об УДО исключительно характеристиками, выданными начальниками колоний. Есть нарушения режима заключенным, не раскаялся он, значит не достоин УДО, нет нарушений и раскаялся – достоин. Именно из-за отрицательных характеристик (за минимальные нарушения режима) было отказано Ходорковскому и Лебедеву и многим другим заключенным в УДО.
По мнению Данилова, в современное российское законодательство об УДО заложена идея того, что УДО – это почти автоматический процесс. Характеристика, выдаваемая администрацией колонии и упомянутая в УК, должна служить лишь для того, чтобы определить степень необходимой поднадзорности: сколько раз приходить отмечаться, где именно разрешить проживание отпущенному по УДО и т.д.
Эта концепция УДО кажется очень разумной. Я уверен, что именно так и надо толковать УДО и требовать от судов именно такого понимания и принятия решений. Пока же практика судебная никак не принимает во внимание те идеи, о которых говорит Данилов.
А вот Тамара Морщакова, известный юрист, бывшая судья КС, с большим уважением отнеслась к идеям Данилова, высказанным ранее в блоге на Радио Свобода, и в разговоре с Ольгой Романовой назвала Данилова – «едва ли не лучшим процессуалистом (юристом, специализирующимся в области судебного процесса) России».
Еще одна мысль Валентина Данилова относительно работников системы ФСИН (службы исполнения наказаний). Он говорит, что делил лагерное начальство не по признаку: плохой – хороший, а по признаку: профессионал – непрофессионал. И предпочитал именно профессионалов. Лагерное начальство, несмотря на то, что система по-прежнему называется исправительной (раньше исправительно-трудовой), отвечает только за то, за что им платят деньги – не дать заключенным убежать (держать их в заключении) и не дать им перебить и покалечить друг друга. И это исключительно тюремные функции, не исправительные. Вот профессионалы это понимают и, хуже или лучше, стараются выполнять. Непрофессионалы же занимаются прежде всего другими вещами: личным обогащением, разного рода «экспериментами», в том числе и с использованием труда заключенных, ненужным ужесточением режима, или, наоборот, ничего неделанием. Все это иногда приводит к печальным последствиям.
Самое опасное в лагере – это предаться пессимизму, говорит Данилов. Нельзя поддаваться унынию. Нужно искать и находить поводы для оптимизма и надеяться на лучшее.
Все, как в обычной жизни, но только жестче и за колючей проволокой.
Восемь с половиной лет провел ученый в заключении по абсурдному обвинению. И сейчас он продолжает отбывать наказание, но в более мягкой форме – ограничение на передвижение и по ряду других гражданских и политических прав. Задавать вопрос: зачем, за что? – очевидно бессмысленно. Данилов отвечает: видимо, судьба. Но ведь на этот вопрос: Почему в нашей стране сидят ученые-шпионы с состряпанными на Лубянке обвинениями?- когда-то придется отвечать и всем нам. И ответ: «Мы ни при чем, так хотели власти, что мы могли сделать?» - не будет засчитываться.
Теперь есть еще вариант ответа: Он был там, чтобы посмотреть свежим взглядом ученого на современный суд, лагерь, тюрьму и рассказать нам, как и что там можно изменить. Проблема только в том, что ловкий ответ лишь породит новый вопрос: «И как вы использовали тот опыт и «свежий взгляд», который предложил вам Данилов?»
Действительно, как?
