Летом 1990-го, после первого курса института, я приехал на месяц в Питер - погостить у отца и постажироваться в лучшей на тот момент питерской молодежке - газете "Смена".
Ранним утром после безбашенной вечеринки я обнаружил себя обнимающимся и целующимся на скамейке в каком-то сквере с симпатичной, но тоже очень нетрезвой девчонкой в черной майке с портретом Цоя на груди. Плотно сжав губы, Цой смотрел на меня грустным и одновременно суровым осуждающим взглядом. Я мгновенно проснулся, умылся водой из фонтана, посадил девушку в такси, а сам с тяжелой головой и тоской в сердце пришел домой, где отец на кухне уже жарил яичницу.
Тоска происходила оттого, что мне было 18 лет, в Москве у меня осталась подруга, и вот только что я ей взял и, как мне тогда казалось, подло изменил.
- Ну что, первые издержки нескучной репортерской жизни? - рассмеялся отец, протягивая мне банку рассола. - Или не только от похмелья страдает твоя юная душа?
Я отказался от рассола, выпросил у отца рюмку водки и, выпив, рассказал о своих смешанных чувствах. Отец выслушал, выпил со мной, закурил и изрек:
- Запомни, сын, в жизни бывает всякое. Но есть только одна женщина в твоей вселенной, которой ты ни при каких обстоятельствах не должен изменять. Ее зовут Га-зе-та. Ну, или чуть шире - Профессия, если ты вдруг однажды займешься этим дурацким телевидением или радио. Понял? А теперь приказ: расслабиться и спать до обеда!
Справедливости ради стоит сказать, что к любимым женщинам - а у отца в разные периоды его жизни их было три - он относился столь же бережно, сколь и к профессии.
С Днем Печати всех романтиков настоящей журналистики!
