Прочитал «манифест» писателя Захара Прилепина — о том, что в России живут две разные расы. Не в расовом, не в этническом, не в культурном даже смысле слова. А в некоем экзистенциальном, в смысле духовной предопределенности.
«Эти две расы — иной крови. Разного состава.
Когда мы выплываем — они тонут. Когда они кричат о помощи — мы не можем их спасти: нам кажется, что мы тащим их на поверхность, а они уверены, что топим. И наоборот: пока они нас спасали — мы едва не задохнулись.
Нам больше нечего обсуждать.
Я не хотел бы ещё раз говорить об этом. Я просто собираю рядом тех, кто думает так же, как мы, спасается так же, как мы и молится о том же — о чём молимся мы.
Вернуться бы в Углич — он и есть город солнца.»
Помню, в свое время, когда учился в университете и моими лучшими интеллектуальными друзьями были русские славянофилы (которые, на самом деле, — наследники немецких романтиков) — Киреевский, Хомяков, Аксаковы, Самарин, их последователи в 1870–1880-х годах, и когда был очень серьезный соблазн спроецировать всех этих славянофилов / западников из московских и питерских салонов 1840-х годов на реалии ельцинской, а потом и раннепутинской эпохи, на «патриотов» / «либералов», я не мог понять Гоголя. В «Выбранных местах из переписки с друзьями» (1848) он весьма подробно рассуждает о тех и других (глава XI):
«Все эти славянисты и европисты, или же староверы и нововеры, или же восточники и западники, а что они в самом деле, не умею сказать, потому что покамест они мне кажутся только карикатуры на то, чем хотят быть, — все они говорят о двух разных сторонах одного и того же предмета, никак не догадываясь, что ничуть не спорят и не перечат друг другу. Один подошел слишком близко к строению, так что видит одну часть его; другой отошел от него слишком далеко, так что видит весь фасад, но по частям не видит. Разумеется, правды больше на стороне славянистов и восточников, потому что они все-таки видят весь фасад и, стало быть, все-таки говорят о главном, а не о частях.»
Я тогда никак не мог въехать: ну почему Гоголь, так нежно друживший со всеми славянофилами, четыре раза посетивший Оптину Пустынь, почему он — не славянофил? Почему он не западник — понятно. Но почему не славянофил?
Теперь, прочитав Прилепина про две расы, каждая из которых не просто ненавидит, но топит другую, кажется, дошло!
Разумеется, я далек от того, чтобы считать, что одна раса — это кто за Путина и Кремль, а другая — кто против. Что одна раса — это Розенбаум, Кобзон и Прилепин, а другая — Макаревич, Немцов и Акунин. Что одна раса — это аудитории Первого телеканала и «России-24», а вторая — «Эха Москвы» и телеканала «Дождь». Что одна раса — это 15%, а другая — 85%.
Но хочется крикнуть: «Уроды, я и многие мои друзья — третьей расы! Я хочу быть с вами разной группы крови! Я хочу дышать разным с вами воздухом! Я хочу жить на разных с вами планетах!»
Иначе говоря, грустно жить среди вурдалаков с манихейским мироощущением, часть которых считает другую половину своей политической нации бесями, подлежащими зачистке и ликвидации. А себя — хранителями великой исторической миссии. При этом вторая половина думает про первую примерно то же самое.
Ведь среди такой нации нет и быть не может ни братской любви, ни солидарности, ни доверия, ни воли к кооперации и самоорганизации. (О свободе и справедливости лучше вообще умолчать — слишком уж больная тема.)
А есть только братская вражда, братская ненависть и братское желание обратить друг друга (а иногда и всё остальное человечество) в пепел. В том числе в радиоактивный.
Или как там у Гоголя: «Непонятной тоской уже загорелася земля; черствей и черствей становится жизнь; всё мельчает и мелеет, и возрастает только в виду всех один исполинский образ скуки, достигая с каждым днем неизмеримейшего роста. Всё глухо, могила повсюду. Боже! пусто и страшно становится в твоем мире!»
Разве это не о современной России?
