Рассказ
Зима, холода. Дни короткие, ночи длинные, часто бессонные.
А вечером какое в деревне развлечение? Кот Мася да телевизор.
Баба Катя любит сериалы, особенно про заморскую жизнь. Такой же народ, как и у нас, и везде богатые дурят бедных, обирают; много за границей дурных мужиков, которые на голых девок заглядываются, но есть и славные женщины, как правило, страдалицы, ведущие праведную жизнь… Баба Катя особенно сочувствует им в горестях и радуется торжеству добродетели – слава Богу, хоть в сериалах всё, как надо, кончается.
Дед же Сергей не согласен с супругой. Он кино тоже смотрит, но критически, и говорит, что кругом брехня, артисты не работают, только наряжаются и катаются на машинах. «А взяли б хоть телёночка или поросёночка одного-другого…» «Ды у них и так деньга полно!», – возражает ему баба Катя. «Полно, а не работают! Тунеядцы! На шее сидять!» «Так их бьют! Вон, в прошлой серии, этот, чёрный, как чертанул мужа Амалии, он аж перевернулся! И косточки захрустели. Там у них, у артистов, и бебехи все поотбитые! И денег никаких не захочешь на такой работе». Дед Сергей начинает спорить: «Ты не понимаешь, это съёмка, обман! Дурють тебя, а ты веришь. Они мимо бьють, или заместителя какого выставляют вместо артиста». Тут уж возмущается баба Катя: «А чё ж, заместитель не человек?! Потом, где стольки сменщиков набрать?! Таких дураков нету – артиста хоть побили, так ему слава, а этим чё?! Не, артистов бьют, ты мне не рассказывай…»
В конце концов, каждый, недовольный друг другом, оставался при своём мнении. Но нынче кино нету, показывают концерт. Чё ж, можно послухать, людей поглядеть. Артисты режут песняк, а супруги чинно сидят в стареньких креслицах, созерцают. Кот Мася свернулся в крендель, лежит поодаль, на отдельном стуле. В наиболее крикливые моменты, когда телевизор совсем уж раздирает экстаз, умудренное жизнью животное то один глаз откроет, то другой, то зевнёт лениво, а то и белую лапу вытянет, выпуская крепкие перламутровые когти.
А баба Катя слушает Николая Расторгуева и комментирует:
– Глянь, вышел во френче, стал и стоит. Как старательно он слова доказывает!
– Стоить, недвижимый. Под Сталина одетый, – вторит ей дед Сергей.
– А эти, – вслед за Расторгуевым выскочила поп-группа, – кидают коленками, как телки́… Гляди, раздерёшься, упадёшь! Едешь, как на лыжах, – возмущается баба Катя опасными движениями гитариста.
– Старых не стали выпускать, – вздыхает супруг, – Зыкина не выходит уже, негожая, здоровья нету. Бывало, выпустят её, сразу видать, что артистка.
– Куды там! Зыкина станет, как печь, вся опрятная, прибранная. Красивая женщина! – с горькой торжественностью выговаривает баба Катя. – А детей, по телевизору казали, у ней нету… Протрепалась всю жизнь, они ж, мужики, лезуть… А эти, глянь, бегают, родня еле прикрытая. Вон, Алсу, такая скромная девчонка была, а счас тоже коленку вывалила.
– Отец олигарх, чё ей! – со знанием дела говорит дед Сергей.
– Ды он с ней, может, и не совладает! Он ей: прикрой коленку, а они нынче здорово слухают?! Я вон тебе сказала: будешь курам воды наливать, притуляй двери, сарай выстудишь. Хоть кажи, хоть ни кажи – пятьдесят лет я тебе уже про это толкую – бесполезно!
На эти недружественные выпады супруг не отвечает, а спешит переключить бабу Катю на очередного артиста:
– Ну хоть бы ты был подстриженный, чё ты такой лохматый! – это про Игоря Николаева.
– Он же развёлся с Королёвой, некому его и образить, – просвещает баба Катя мужа. И вновь педалирует тему бытового непослушания: – Тебе вон не скажи, ты будешь неделю небритый ходить!.. – Но тут её внимание привлекают длинноногие персоны в черном трико, рьяно подпрыгивающие на экране: – А эти, мужики чи бабы? Прямо волосы собраны в пучок, не поймешь.
– Песня – кто кого перекричит, – зевает дед Сергей. – Разов десять два слова повторяют. Закрепление.
– А у этой бабы полбока голые. Куда он, Путин, глядит?! Скольки лет проработал, хоть бы голых баб убрал с телевизора, – культурный просмотр потихоньку начинает приобретать политический уклон.
– Чё ж он их, чи всех оденет? – хихикает супруг. – Тут страсть на них скольки сукна надо… А вот одна вышла, без свиты…
– Гля, а ножаки высоко подкидывает!..
У деда и на это есть объяснения:
– Ну, а как же, деньги за чё ей будут платить!
Тут Масе, видимо, надоела вся эта культурная бодяга, и он, нацелившись на кресло, где сидит баба Катя, точно прыгнул к ней на колени. Для хозяйки это было неожиданностью:
– Что ж ты творишь?! – стала она стыдить нахальное животное. – Это страсть че он делает! Вчера вышла на двор, наклонилась, кублюсь около куриного сарая. Он как прыгнет сверху мне на голову! Я сначала не поняла, думала, это бомба с Ирака. Никак они меня не добьют – в прошлом году труба стрельнула, куском стукнула.
Кот, не обращая внимания на критику, прилег, вытянул передние лапы, уложил на них голову и философски прикрыл глаза. Баба Катя вернулась к экранным обличениям:
– А эта певица старая, мосластая, лет 50 ей. Туда ж, потрусила, притоптывает… А мужик вышел в плаще.
– Это Розенбум, – делится своими познаниями о лидерах шоу-бизнеса супруг.
– Бум не бум, а вишь, холодно ему стало. В таких-то годах!.. Я вот тебе кажу: надевай на ночь шапку спортивную, голова и мерзнуть не будет. Бум этот в плаще вышел, а дитя, девчонку, вдогонку выпустили в трусиках. Мужики, гляди, они умней.
– Это да…, – охотно подтверждает дед Сергей.
– А эт, чё она за молитва, че они шепчут?! – на сцене группа из нескольких субтильных парнишек.
– Ды им лишь бы время шло, слова – не главное.
– А-а-а… А я так думаю: ну идешь ты на люди, одень пиджачок! Чё ты выскочил в майке?! А этот, страшный, гля, спрыгнул со сцены и лезет до людей.
– Ну ды а как же, чтоб цветы давали. Выдуривает.
– Как наш кот возле холодильника, – Мася, услышав, что речь идет про него, полупрезрительно открыл зеленый глаз, сожалеючи взглянул на хозяйку. – А эта вышла в рубахе и корячится. Чём там у неё за беда?!
– Гляди, Басков, Басков! Он здорово поёть, голос у него хороший…
Баба Катя и от этого солиста не в восторге:
– Расхлябанный! Рот у него дюжа раскрытый. Зубяки вывалил, забыл чё и сказать хотел, затянул кудысь… Кто эт вокруг него? – за спиной солиста энергично притопывают и машут руками полуголые девицы-трансформеры. – Чи они одиночки? Может, у них родителей нету?..
– Пропал мир, – вздыхает дед Сергей, когда заканчивается концерт, и бегут титры. – Энтот на лыжах поехал кататься, государство бросил.
– Государь.
– Да.
Супруги скорбно молчат.
– А дальше чё по программе?
Дед Сергей тянется к газетке, смотрит сквозь очки:
– Сванидзе.
– Не хочу я этого слюнявого…
– Не, не туда глянул я. Петросян.
– Гагун. Надоел уже. Давай ложиться, что ль?
– Рано.
– Ничего не рано. Туды-сюды и утро.
Гаснет телеэкран, потом старики выключают свет. Тихо. Только слышно мышиную возню на чердаке, да собака дальняя обреченно брехнёт. Или вьюжный ветер ударит в окна. Дед Сергей горько говорит со своей кровати:
– Рази это артисты?! Вспомни: Апроська, бывало, заводит – хорошо она играла, а за ней Нюрка Ильичёва вступает, Катька Гавшина, Лабуткова, Гашка…
– Куды там девки были! – горячо поддерживает его баба Катя.
Оба молчат, погруженные в воспоминания. И тревожно, и грустно, как всегда бывает поздним зимним вечером перед длинной ночью.
– Раньше, до войны, бывало, Марфутка с девками выйдет, как запоют, так деревья дрожат! – торжествующе вспоминает дед Сергей. – А нынче таких и людей нету.
– Нету, – горько подтверждает баба Катя.
– Все перемерли.
– Все.
И они замолкают, растревоженные, каждый в своей думе, которую не решаются высказать. И долго потом ворочаются на кроватях, перебирая разные мысли – о хозяйстве, о выросших детях, о безвозвратном прошлом, и почти ничего – о будущем. Наконец, коту надоедает эта бестолковая маята. Он мягко прыгает в ноги бабе Кате («от сатана, выпужал!» – тихо ругает она наглого пришельца), и, пристроившись среди бугров ватного одеяла, Мася заводит густую, тягучую и умиротворяющую песню, полую признательности и довольства…
2005
