Большинство людей в России не любят собак. Боятся, брезгуют, хотя чаще просто равнодушны, что ещё не худший вариант - равнодушный хотя бы не пнёт.
У меня на руках одно из самых милых существ на свете. Маленькая коровка, ровно такого окраса, как Бурёнка в рекламе детского молока. Уши у которой растут быстрее тела в два раза. Если Шнурку сейчас шесть месяцев, то его ушам, должно быть, уже год. Когда-нибудь он на них улетит.
Он лает, когда его долго не обнимают. Или когда при нём обнимают кого-то другого. Он обожает обниматься. А большинство людей, живущих в России - нет. Дело же не только в собаках, и даже совсем не в них. Я везу его в автобусе, потом в метро, и только и слышу: "Уберите!". Кто-то отсаживается, кто-то морщится, кто-то не замечает. В улыбке расплывается один из десяти. Я не могу объяснить Шнурку, что здесь просто никто не любит обниматься. А он лезет.
Теперь я везу его в машине. Вернее, нас с ним везут. Мы сидим на заднем сиденье, прижавшись друг к другу так, будто не виделись целую вечность. А ведь мы не увидимся целую вечность. До Питера ещё триста километров, но это совсем немного, а там - игла в яйце. Расставание навсегда - ничего хуже на свете ещё не придумали. Через пару недель всё как-нибудь устаканится, но пока меня крутит так, будто внутрь залили цемента - и перемешивают. Говорят, что даже ещё совсем маленькие собаки в такие моменты тоже всё понимают и им тоже не сладко. Но себя меня всё равно жальче. Мы со Шнурком не в равных условиях. Я оставляю его у людей, которые его очень ждут и будут его обнимать - столько, чтобы хватило ему. Я же, закрыв дверь, выйду в абсолютно чужой для меня город. Десять часов до поезда, потом снова мрачные лица - только я уже без собаки...
Нет, это перебор. Решено: обратно поеду на перекладных. Не Радищев, конечно, но при себе имею: десять бутербродов с сыром, четыре охотничьи колбаски, жаренную картошку, помидоры и (спасибо Яне!) бутылку виски. Так что попутешествую немного. Буду вам писать.
Обнимаю.
