Маленький ненецкий народ – один из представителей северной цивилизации, благополучно сохранившийся до наших дней. Чуткие, мудрые, приветливые люди, они на деле воплощают евангельские истины, хотя в большинстве своем, язычники. Но, как сказал великий Экзюпери: самого главного глазами не увидишь, смотреть надо сердцем. И этот взгляд сердца всегда замечает главное, и только главное. С ненецкой писательницей Ниной Ядне мы знакомы много лет, но каждый раз, я не перестаю удивляться её рассказам о тундровиках, их обычаях, образах мышления, нравах…
- С детства помню, как наша мама вставала раньше всех в стойбище. – Рассказывает Нина - Она первой начинала разводить огонь в холодном чуме, и, когда начинала будить нас, в чуме бывало уже тепло, в железной печурке весело потрескивали дрова, из ведра поднимался пар — то растаял лёд для воды. А большой чайник стоял на печке и уже ждал нас, когда мы сядем дружно за стол и станем пить душистый чай с кусочками комкового сахара, мёрзлого масла и кусками нагретого на печке хлеба. Никто из нас не капризничал, потому что знал, что дров мало и только после работы с оленями нас снова накормят, перед тем как папа отправится на охоту или в другое стойбище по делам, а мама на целый день уедет за дровами. С нами оставался дедушка, но он почти всегда спал, и мы, лакомясь кусочками мёрзлого хлеба, играли в свои нехитрые игры в ожидании мамы...
К тому времени, как мы встанем, мама уже каждому из нас успевала нагреть нутро малицы, приготовить сухие кисы с чижиками, папе приготовить ту одежду, в какой он собирался ехать то ли на охоту, то ли на рыбалку, а может быть, в поселок за продуктами.
После завтрака мама собирала нас на улицу, завязывала нам пояса, на мальчиков надевала поверх малицы соок, а нам велела надевать тёплые шапки и всегда следила, чтобы рукавички были сухими и целыми. А уж какие кисы мы носили — это знали все! В хорошую сухую погоду надевали обычные нарядные кисы, а с наступлением морозных дней мама переобувала нас в антошки (большие, из зимних оленьих лап однотонные кисы с толстыми чижами), чтобы мы не мёрзли целый день.
После того, как мужчины отловят оленей для упряжек, женщины стойбища вмести или поодиночке уезжали за дровами. Целыми днями они выкапывали из-под твёрдого снега глубиной метра полтора-два с помощью лопаты и топора ямы, и вытаскивали прутики ольхи или другого кустарника, и, набив полные нарты (а когда две) за день, к вечеру возвращались в стойбище, где их ждали голодные дети и старики. А тех дровишек, с большим трудом добытых в любые морозы и непогоды, в любом состоянии, едва хватало на сутки. Только поздно вечером мама варила душистое оленье мясо, готовила ненецкую похлёбку из бульона и муки и начинала кормить нас. А папа мог приехать ночью, и ей снова нужно было вставать, чтобы подогреть ему еду, повесть сушить одежду, занести в чум добычу.
Поздно вечером, когда вся семья накормлена и уложена спать, для женщины-тундровички наступает время, когда она спокойно начинает дошивать новую малицу хозяину, чинить кисы и рукавицы детям, переворачивать и сушить кисы, упаковывать пищу, чтобы не съели собаки за ночь, менять в лодке младенца подстилку и только потом ложиться.
Но в тишине ночи, под завывание постоянных северных ветров, женщина всегда прислушивается к каждому шороху, дыханию детей мужа. Она в любую секунду готова встать и прийти к ним на помощь.
У утром... утром всё повторяется вновь. С той лишь разницей, что забот ей прибавляется, если хозяин надумает, скажем, забить оленя, - ведь разделка туши полностью ложится на женщину - после того, как люди стойбища поедят свежего тёплого мяса.
- Нина, а на себя, как принято сейчас говорить, ненецкая женщина время находит?
- Для себя? Это как? У неё же семья, хозяйство. В её обязанности также входит строить чум и разбирать его при перекочёвках. На ней лежит труднейшая ответственность по выделке шкур для нюков -покрышек в два слоя зимой - для зимнего и летнего чума.
Женщина обычно упаковывает нарту в дорогу, отвечает за хранение продуктов.
Как только сойдёт снег, женщина начинает выделывать шкуры, готовит нарты с зимними вещами для летней стоянки и... шьёт для всей семьи новую тёплую и красивую одежду. А одежда ненцев настолько красива и удобна, что её переняли многие северные народы.
Летом между домашними делами, следя за дымокуром от назойливых комаров, женщина трудится над ювелирными узорами для украшений новых ягушек дочерям или себе, а иногда делает немыслимые узоры из разноцветного бисера, чтобы украсить пояс сыну или подарок близким и родным, которые осенью, после долгой разлуки, обязательно приедут в гости из других стойбищ. Вот в такие часы, когда тепло в чуме, дети гуляют по просторам родной тундры, а папа уезжает на берег Тазовской губы для приготовления заготовок на новые нарты, мама, вырезая маленьким острым ножом свои фамильные узоры (теня салик — локоть лисы) для своей новой ягушки, начинала петь старинные песни своего рода Салиндер. Она пела не спеша своим грудным приятным голосом про богатырей из древнего рода, которые совершали подвиги во имя прекрасных женщин, во имя новых земель и оленей...
Ветер доносил её мелодичные звуки до соседних чумов, и постепенно женщины и девушки стойбища молча заходили в чум и, тихо усаживаясь у входа, зачарованно слушали и смотрели, как руки мамы делали без всякого шаблона красивые узоры... Только с возрастом я поняла, что наша мама была наделена особым талантом — запоминать, петь и доводить до нас волшебные древние мелодии. Её душа была так богата, так возвышенна, так тонка и лирична. В повседневной жизни мама была немногословной, но на её прекрасном белом лице с ясными голубыми глазами, красивым носом и небольшими волевыми губами, обрамлённом светлыми вьющимися волосами, была какая-то печаль, причину которой мы так и не узнаем никогда...
- Мы очень мало знаем о представителях северной цивилизации. К примеру, манси приняли крещение в восемнадцатом веке, и с тех пор в их жизнь прочно вошла христианская культура. Но, насколько мне известно, ненцы, во всяком случае, большинство из них, долго сопротивлялись принятию христианства…
- Этого я не знаю. Расскажу про свою семью. Многие годы наш папа очень сильно болел, и ни один врач не мог его вылечить. Тогда мама на свой страх и риск решилась и съездила к шаману из рода Тогой, привезла его и попросила вылечить отца. Я училась в младших классах в школе-интернате и не знаю, что сделали с папой, но с той поры он перестал болеть. Позже я узнала, что шаман делал ему кровопускание и научил папу делать это самостоятельно. Мама отдала двух белых оленей шаману и много шкур в знак благодарности. В эти годы мама научилась сама чинить нарты, а это мужская работа. Нас, детей, в семье хватало (у ненцев нельзя говорить «много детей», а то Бог услышит и приберёт), и забот у нашей мамы было достаточно. Да и за оленями нужен пригляд, а дедушка был слишком стар.
Помню, как папа иногда был пьян и, сидя в своём чуме, пел одну-единственную, свою личную песню со словами, которые проникали в душу даже нам, детям: «Салей сядота-мат нюни небя, ельце хамза мань ханавэми...» («Красавицу Салей — мать моих шести детей, я украл её любя...»)
Конечно, тяжёлая жизнь в тундре, многочисленные роды - в тундре ненецкие женщины не знают абортов, противозачаточных средств и по обычаям предков нельзя убивать жизнь, данную Богом - подрывают здоровье ненецкой женщины к сорока – сорока пяти годам, и редко кому из них приходится нянчить своих внуков. Просто женщины-тундровички умирают рано. Только четверых внуков успела понянчить наша мама, а остальных десятерых внуков не дождалась. После её смерти папа много лет, почти до самой своей смерти, не мог прийти в себя. Почти десять лет он прожил без неё, и мысли не допуская о женитьбе на другой женщине.
...Когда мужчина в тундре остаётся вдовым, через какое-то время ему нужно жениться. И он отправляется обычно к родне той женщины, которую хотел бы взять в жёны. И вы знаете, что он говорит при этом: «мне нужен человек, который мог бы чинить мои прохудившиеся кисы!» Это он так сватается. Знает, что без женщины в чуме холодно, голодно, одиноко. Что смысл жизни в тундре — иметь хозяйку в чуме, которая при первом лае собак на улице и появлении упряжки своего мужа сразу начинает разжигать огонь в чуме и выходит встречать его... Мир от женщины теплеет, светлеет, становится большим и интересным.
Закон гостеприимства в тундре таков: если даже ночью приехали люди из других стойбищ или из посёлка, женщина-хозяйка встаёт, быстро разжигает огонь, кипятит чай, подаёт всё, что положено, на стол, угощая гостей, и садится у стола, застывая, как святое изваяние, давая людям спокойно поесть и попить. Потом покажет им место, где спать, и даст тёплые ягушки, чтобы не мёрзли ночью. Женщина — это душа жилища, душа тундры!
Конечно же, сильной половине кочевой семьи хватает дел, чисто мужской работы. Просто в тундре всё взаимосвязано, и трудно прожить мужчине без женщины, как и женщине без мужчины. Женщине намного тяжелее в тундре и посёлке. Часто многие женщины живут одни с детьми, испытывая трудности на каждом шагу. О женщинах тундры судят по тому, как одет её муж, её дети, как поставлен чум, как сшиты ею ягушки и кисы, сделаны узоры на одежде. О женщине судят по тому, как ведут себя её дети и внуки.
Много запретов у нашего народа. Это, в основном, касается женщин, но они впитали эти порядки с молоком матери, и совсем нетрудно их выполнять в повседневной жизни. Таковы традиции, которые стали основой нравственности и признаком воспитанности человека в тундре.
