– А что, отец Феодосий, вы заметили, как нынешние начальники постятся? У них религия вроде «крыши», индульгенции личной, они «душу спасают», ну а жизнь окружающая, социальный строй – на это «воля Божья». Что-то есть внутренне лживое в такой вере. У них, видишь ли, «Великий пост», а у тех, кого они обрекли на копеечные зарплаты – пост длится десятилетиями. Неужели для Бога важно, что я ем? Может, для него важней, как я поступаю?
Но нет, госжулику костыль духовный нужен, самооправдание – я верую, пощусь, я «душу спасаю», потому мне и послан успех в делах коммерчески-государственных и прощение за взятки и грабежи. Протестантизмом попахивает, батюшка! И, главное, церковь структура полувоенная, всё по приказу (послушанию), поди, разбери, что там у вас творится! Небось, вера – «крыша» у администраторов! Бог дал хорошие места, значит, «на то Его воля». Христос побоку! Вот и Лев Толстой бился с церковью, а не с Христом!
…Отец Феодосий – высокий, красивый брюнет, мягкий в общении, простой и улыбчивый. На шее у него жесткий ортопедический воротник – повредил позвонки, пока расписывал купол храма. Отец Феодосий приехал в Москву из обители подлечиться, обойти духовных чад да поделать кое-какие дела. Заглянул и в редакцию журнала «Лики России». И, надо же, сразу попал «под огонь».
– Анархизм какой-то – с церковью биться, – пожала плечами Ольга. На правах хозяйки она попыталась сгладить горячность «свободного художника» Смоляченко. – Человек, любящий Толстого, не станет повторять его исканий – гений не копируется. Вы, Эдуард, говорите, что государство рождает избыточное насилие. И что? Государство следует разрушить? А взамен? Чужое государство, становящееся крепче и агрессивней от устранения конкурента?
– Нет, – закусил удила Смоляченко, – я вам говорю: воскресни ныне Лев Толстой, он бы был в ужасе от нашей церкви!
– Да ведь там тоже люди, – мягко заметил отец Феодосий. – Такие же, как и здесь, – и он плавным жестом обвёл комнату.
– Обычное оправдание! – взвился художник. – В операционной должна быть стерильная чистота, мы же не говорим: там такие же люди, как мы, работают, подумаешь, полы не подмели, тазы не вымыли и прочее! В операционной должна быть чистота, а в церкви святость! А если святости нет, то и называть это учреждение надо не церковью, а коммерческим домом! Госдепартаментом по внедрению смирения!
Смоляченко даже взмок от произнесенного спича. Руки его дрожали, лицо пошло красными пятнами.
Отец Феодосий хотел ему возразить, но художник вскочил:
– Я продолжу! Извините, накипело. Я знаю, вы не виноваты, такой же винтик системы, но всё-таки! Послушайте, как мы, люди с воли, думаем. Настоящая вера, без коммерции, она ничего не боится. Возьмите Павку Корчагина. Ну, ладно, это литературный герой, выдумка. А Зоя Космодемьянская? Или Александр Матросов? Можно и без Союза художников стать художником. И без церкви можно стать святым или новомучеником!
А советская власть пала потому, что мы от Бога ушли. Не от церкви, а от Бога. Христос – свет надежды. Он пример для нас, атеистов. Даже если его человеком считать – всё равно пример. За ним миллионы пошли! А наши бонзы советские путь Христа не понимали. Они прилавки западные видели, да о своём корыте мечтали. Ну, сбылось. И дальше?! О, так надо церковь «возродить», чтобы она людям объясняла: «вся власть Бога».
Было уже такое – перед революцией 17-го года! Молились-молились, и до развала России и Гражданской войны домолились! Народу тучу дикую положили. Теперь опять за прежнее взялись?!
Смоляченко достал из кармана мятый платок, вытер лоб. Видя, что собеседники молчат, подавленные его экспрессией, он продолжил уже без прежнего запала:
– Молиться, знаете ли, легче, чем правду говорить! И молиться, и каяться, и поститься легче, чем биться за правду. Так я думаю, извините. Хотя жить скотиною ещё легче, чем молиться и думать о Боге… Наверное. Плывёшь себе бездумно, без руля и ветрил. В обряде всё-таки есть принуждение к духовной жизни. Для тех, у кого орган сопереживания неразвит с рождения (бывают же дегенераты – полностью бездушные люди). Но говорить правду тяжелее, чем поклоны бить и молиться. Честность – удел тех, кто шагает дорогой Христа!..
– Отец Феодосий, наши посиделки всегда спорами заканчиваются! – Ольга, подавая чай, шутила, дипломатничала.
Монах грустно улыбался. Был он тих и смущён.
Смоляченко застыдился своего жара. «Чего я так разошелся?! Биохимия шалит, надо меньше кушать животной пищи. Да, правы попы – всё в пост упирается».
Отец Феодосий засобирался уходить. Ольге он говорил:
– Мне наш архимандрит ещё два года назад запретил проповедь.
– За что?
Он только пожал плечами.
Ольга проводила монаха до лифта. И тут, словно из-под земли, возник лупоглазый кадровик Саша. Появился он недавно, но уже успел запугать журналистов – доносами и стукачеством.
– Что это к вам зачастили святые отцы? – ехидно поинтересовался он.
«Сторожит он меня, что ли?» – ахнула Ольга.
Поманила Сашу пальчиком и внятно сказала ему на ушко:
– Планируем ваше начальство отпевать. Вот и репетируем.
2012
