Этот диалог был записан для "Интерфакс-Религия" (http://www.interfax-religion.ru/cis.php?act=dujour&div=299) в середине февраля, когда события в Ливии еще только-только начинались. Устоит ли Каддафи, удержится ли - ясно одно: потрясения в Магрибе еще аукнутся всему миру. И, увы, самым неприятным образом.
Надо ли торопиться аплодировать революциям?
Рахамим Эмануилов, востоковед, президент фонда "Взаимодействие цивилизаций", кандидат исторических наук: Первые два месяца 2011 года принесли серьезные потрясения в странах Ближнего Востока и Магриба. В Тунисе на волне антиправительственных выступлений ушел в отставку правивший с 1987 года президент Бен Али. Тунисский пример оказался заразительным. Несколько недель народных беспорядков, прокатившихся по Египту, привели к отставке правившего в течение тридцати лет президента Хосни Мубарака.
Несмотря на то, что и в Тунисе, и в Египте протестные акции привели к гибели нескольких сотен людей и самым настоящим погромам, многие на Западе, а это касается и представителей политического истеблишмента, и СМИ, с нескрываемым энтузиазмом восприняли свержение Бен Али в Тунисе и Мубарака в Египте. Но оправдан ли этот энтузиазм?
Спору нет: и в Тунисе, и в Египте существовавшая власть отнюдь не была демократической. Более того, правящие режимы оказались неспособны справиться с трудностями социально-экономического характера. Безработица, коррупция, кумовство - все это вызывало вполне справедливый гнев людей. Невозможность в ряде случаев не только изменить реальную ситуацию, но и выразить цивилизованными способами свое недовольство и привела, в конечном итоге, к социальному взрыву.
Андрей Яшлавский, научный сотрудник ИМЭМО РАН, кандидат политических наук, редактор международного отдела газеты "Московский Комсомолец": Но давайте посмотрим на режимы Бен Али и Мубарака с другой стороны.
В Тунисе и Египте существовали секулярные режимы. Тунис вообще был, пожалуй, самой европеизированной страной не только в Магрибе, но, пожалуй, и во всем мире. Причем, речь шла не о бездумном следовании западной модели, а о сочетании элементов вестернизации с уважением к собственной тунисской, арабской древней и богатой культуре, а также к религии.
Действительно, в том же Тунисе можно было видеть, как различные цивилизации ведут диалог, демонстрируя способность жить бок о бок. В Тунисе при президентах Бургибе и Бен Али были созданы условия, когда арабский язык замечательным образом уживался с французским, который тунисцы знают от мала до велика.
Были созданы условия, когда представители различных конфессий могли спокойно молиться в своих храмах. Рядом с исламскими мечетями соседствую христианские храмы - и не только католические. В самом центре тунисской столицы, на проспекте Мухаммеда Пятого можно увидеть в окружении пальм небольшой русский храм Воскресения Христова. Есть православная церковь в Бизерте. На острове Джерба находится древняя синагога, одна из старейшей в мире.
Власть в Тунисе довольно строго относилась к сторонникам радикального прочтения религии. Теперь же, когда в Тунисе настали новые времена, многие тунисцы опасаются возможности прихода к власти - причем вполне демократическим, выборным путем - исламистских сил. Показательно, что на волне революционных событий в страну из лондонской эмиграции вернулся лидер тунисских исламистов Рашид Ганнуши, убежденный, что все беды его страны идут от утраты тунисцами собственной идентичности, от вестернизации. Он призывает к реисламизации Туниса. Рашид Ганнуши - представитель довольно умеренного крыла исламистов, готовый вести диалог с Западом, не отвергающий в принципе и западную культуру. Он выступает против теократии, говорит о приверженности идеям демократии в исламском государстве. Но где гарантия, что за его плечами к власти не рвутся гораздо более радикальные силы?
А в Египте ситуация и того опаснее.
Да, Хосни Мубарак ввел в стране чрезвычайное положение. Но не будем забывать, что во многом это было реакцией на попытку исламистских экстремистов захватить власть в стране. Сейчас мало кто помнит об этом, но одновременно с убийством боевиками группировки "Джихад" в октябре 1981 года была предпринята попытка мятежа в городе Асьюте, в Верхнем Египте. Совсем не случайно Мубарак был приговорен исламистами к смерти. Известно, что он пережил шесть покушений.
Став преемником убитого президента Анвара Садата, Хосни Мубарак продолжал линию на сохранение стабильности на Ближнем Востоке, поддерживая диалог с Израилем. Более того, мубараковскому Египту удалось прорвать дипломатическую изоляцию, в которую страна попала после подписания Кемп-Дэвидских договоренностей.
И можно понять обеспокоенность Израиля событиями в Египте. Пока военные власти, пришедшие к управлению Египтом после свержения Мубарака, пообещали придерживаться заключенных ранее международных договоренностей.
Однако рано или поздно военные должны будут уступить место гражданской администрации. В стране пройдут выборы, и тут существует немалая вероятность того, что во власть придет самая на сегодняшний момент организованная оппозиционная сила в стране - "Братья-мусульмане". Случись такое, можно только догадываться, в какой угол будет загнано ближневосточное урегулирование.
Рахамим Эмануилов: Так что оптимизм Барака Обамы, назвавшего события в Египте "гандийской" революцией, кажется поспешным. Аплодируя уходу Мубарака, не рубит ли Запад тот сук, на котором сидит?
Есть у революции начало - нет у революции конца. События в Египте заставили меня вспомнить о свержении иранского шаха. Я был непосредственным свидетелем тех исторических событий и отлично помню ту эйфорию, которая охватила многих после того, как Мохаммед Реза Пахлави бежал из Ирана. Шах тоже не был демократом. В стране вовсю действовал репрессивный аппарат, тайная полиция САВАК... Недовольство росло во всех слоях общества. И в антишахской революции участвовали самые разные силы - и левые (от просоветской партии Туде до группировок "Муджахидин-э Хальк" или "Фидаин-э Хальк"), и националисты, и исламисты. Единственное, что могло эти силы объединить, была ненависть к монархическому режиму.
Но именно клерикалы, фундаменталисты возобладали в Иране. Вчерашние союзники поневоле по борьбе с шахским режимом превратились во врагов. В теократическом государстве, созданном аятоллами, уже не было места инакомыслящим.
Даже первый премьер-министр Исламской Республики Мехди Базарган, придерживавшийся скорее демократических взглядов, через несколько месяцев из-за несогласия с политикой насилия со стороны нового режима, был вынужден уйти в отставку...
Многие из тех, кто еще вчера аплодировал антишахской революции, были шокированы теми порядками, которые установились в Исламской Республике.
Вспомним, что поначалу иранская революция была с большим энтузиазмом воспринята в СССР - ее рассматривали как антимонархическую и антизападную. Но режим Хомейни этот энтузиазм сильно охладил, назвав Советский Союз "малым сатаной" (роль "Большого шайтана", как мы знаем, была отведена Соединенным Штатам). Получается, что вместо шаха (да, прозападного и авторитарного!), с которым у СССР на протяжении десятилетий развивалось плодотворное сотрудничество в самых разных сферах, наша страна получила в соседи режим, не отличавшийся предсказуемостью в двусторонних отношениях. И режим, недвусмысленно выступавший с идеей экспорта исламской революции. Что не могло не затронуть и те регионы Советского Союза, где большинство населения составляют приверженцы ислама.
Оговоримся, конечно, что Исламская Республика Иран не настолько черна, как ее часто малюют. С ней можно и нужно иметь добрососедские и взаимовыгодные отношения, основанные и на прагматизме, и на общем видении различных мировых проблем. Порой с Ираном нашей стране оказывается легче найти общий язык, чем с западными партнерами.
И поэтому когда приходится слышать восторги по случаю свержения Мубарака, возникает настороженность. Не славословия в адрес египетской революции нужны, а самое пристальное внимание мирового сообщества к ситуации в этой стране, чтобы разобраться в том, что там происходит и к чему это происходящее ведет.
Не придут ли под шум этой революции к власти радикалы? Причем радикалы самого опасного свойства?
Конечно, акции протеста в Египте проходили не под религиозными, а прежде всего под социальными и политическими лозунгами. Но где гарантия, что социальным недовольством не воспользуются радикалы от религии? А такая вероятность есть. Ведь само по себе свержение Мубарака не решает таких проблем, как бедность, безработица, низкий уровень зарплат... А люди, почувствовавшие вкус к переменам, к революционным переменам, могут и не остановиться.
И вот еще что важно помнить. Так сложилось, что именно Египет традиционно является питательной средой для религиозного радикализма и экстремизма. И надо помнить, что именно египетские радикалы сыграли огромную роль в формировании теории и практики "глобального джихада".
Теперь же, с уходом Мубарака вполне возможен приход к власти "Братьев-мусульман". Это отнюдь не означает обязательно катастрофу для Египта, как это многим кажется, - у "Братства" есть потенциал, чтобы стать вполне умеренным движением, способным вывести страну из кризиса. Не стоит демонизировать, конечно, "Аль-Ихван аль-муслимун", это действительно широкое движение, в котором есть представители как вполне умеренных, так и радикальных взглядов.
Андрей Яшлавский: Да, это так. Действительно, формально "Братья-мусульмане" позиционируют себя как противников насилия, выступают за исламизацию государства политическими средствами. Но не будем забывать, что одним из видных деятелей "Братства" был известный богослов Саид Кутб, казненный в 1966 году в Египте по обвинению в заговоре с целью свержения государственного строя и подготовке убийства лидеров страны. Именно благодаря Кутбу в понятийном инструментарии "джихадистов" появилась концепция "ближнего" и "дальнего врага", против которых необходимо вести джихад. Под врагом ближним понимаются существующие правительства в мусульманском мире. А под дальним - западный мир в самом широком его понимании.
Так что потенциально "Братство" способно нести в себе достаточно сильный деструктивный заряд. Хотелось бы напомнить также, что решением Верховного суда РФ деятельность "Братьев-мусульман" на территории России запрещена.
И, конечно, возможный приход к власти в Египте исламистских сил негативно может сказаться на стабильности во всем ближневосточном регионе. Ведь та же Исламская революция 1979 года в Иране стала мощным катализатором для активизации радикалов по всему Востоку. Мы уже сейчас видим, как возникает "эффект домино" - сначала Тунис, потом Египет. Волнения вспыхнули в Йемене, Алжире, Бахрейне... Более того, они вышли за пределы арабского мира, перекинувшись на Иран. И где кончаются внутренние факторы, приводящие к протестным акциям, и где начинается воздействие заинтересованных в расшатывании ситуации внешних сил, можно только гадать.
Поэтому полностью соглашусь с Вами, что мировое сообщество должно пристальнейшим образом и без излишних эмоций изучать происходящее на Востоке, чтобы быть готовым оперативно реагировать на возможные вызовы.
Рахамим Эмануилов: И это тем более важно в глобализованном мире, где Восток и Запад переплетаются порой столь тесно... По этому поводу хотелось бы заметить следующее. Так случилось, что события на Ближнем Востоке совпали с несколькими знаковыми заявлениями, сделанными европейскими лидерами. Британский премьер Дэвид Кэмерон и французский президент Николя Саркози (а чуть ранее - и канцлер Германии Ангела Меркель) выступили с признаниями, что политика мультикультурализма в их странах потерпела крах.
Европейцы весьма гордились этой политикой, которая предполагала сосуществование различных культур, языков и религий, - и противопоставляли ее ассимиляционной политике. Фактически, признавая поражение мультикультурализма, европейские лидеры предполагают, что иммигрантские сообщества должны будут полностью интегрироваться в национальную жизнь "принимающего" сообщества. Сомнительно, чтобы это решение оказалось панацеей от массы проблем, с которыми сталкиваются как иммигранты, так и принимающие их в свои ряды европейские общества.
Конечно же, кризис мультикультурной модели в Западной Европе не может не вызывать отклика в России, стране поликонфессиональной и многонациональной. Тем более, что в межэтнической сфере ситуация сейчас весьма и весьма обострена. И в поисках адекватной модели национальной и религиозной политики опыт европейских стран представляется интересным. Однако же кризис мультикультурализма в Европе не должен утверждать нас в мысли, что для России такой опыт тоже оказывается полностью непригодным. Ведь если в Европе мультикультурная модель создавалась в условиях, когда страны, многие из которых традиционно были мононациональными и по преимуществу моноконфессиональными, сталкивались с притоком мигрантов из стран третьего мира, то Россия, являющаяся к тому же преемницей Советского Союза, - это родной дом для представителей многих десятков национальностей, издавна исповедующих различные религии. И традиции сосуществования различных культур у нас сложились издавна, естественным путем.
