От удара об столб бензобак "Явы" взорвался прямо под ним. Горевший, он пролетел факелом в ночи еще десяток метров. Ехавшие следом пацаны тушили его песком и землей. Деревенская скорая приехала через пару часов и отвезла его в поселковую больницу недалеко от Твери. Была теплая июльская ночь 1995 года.
Его бабушка позвонила моей днем. Они были подруги, и Женю моя бабушка Люся знала с детства. 80% ожогов тела и сильные ушибы внутренних органов. Люся работала в войну санитаркой в поезде и знала — такие не выживают. Она позвонила своему сыну — моему отцу.
В шесть вечера он вернулся с ночного дежурства. Поговорил о чем-то тихо с матерью и зашел в комнату. Когда отец вышел, я первый раз видел его в форме. В форме майора милиции.
Потом он взял бутерброды, приготовленные мамой, ключи от синей пятерки и уехал в Тверь.
Мобильников тогда не было, и дальнейшую историю я узнал, когда отец вернулся.
Гнал он быстро. Гаишники и на постах и в поле, когда останавливали безумный жигуль, при виде майорской формы сразу махали палкой, мол, проезжай.
В деревне он был поздно ночью. В больницу прорвался с боем и матом. Женя лежал под клиенкой, жужжал вентилятор и бабка медсестра отгоняла мух. Отец развернулся и поехал в местный отдел милиции, нашел там дежурного опера. Тоже БХСС. Вдвоем они поехали убеждать врачей. Потом были долгие разговоры и созвоны с питерской ВМА, где подтверждали, что мальчишку ждут. Потом дали добро. Потом водители скорой сказали, что поедут только утром. Потом мат уже местного опера и согласие скорой. Потом дорога обратно. ВМА, палата, специалисты.
Женя умер рано утром через четыре дня. Но за него бились. Посторонние ему люди в том числе. Милиционеры, врачи, мой папа, который видел его два раза в жизни.
А потом Женина мама подарила нам старое советское пианино, на котором маленький Женя занимался в музыкальной школе. На память.
Вся эта летняя история намертво въелась в мою. Я ее помню, помню Женьку и горжусь своим отцом. С праздником тебя, папа.
Милицейское пианино
