Как преподаватель журналистики я часто задаюсь вопросом: какая информация волнует людей?
Судя по многочисленным опросам, волнует людей, прежде всего, неприличность поведения. Вот каждого конкретно, вроде бы, не волнует, потому что ведем мы себя не очень прилично, но, будучи поставленными перед необходимостью смотреть на соседа, мы (и сам я первый) становимся крайне нетерпимыми к «неприличности»: от загаженного собачкой газона до неуступленного старушке места.
Еще волнуют «пидарасы», т.е. гомосексуалисты, т.е. голубые, т.е. ЛГБТ, т.е. гомосеки, т.е. содомиты, т.е.петухи… Нет слов.
Еще волнуют насильники-убийцы. Тут важный момент: не просто насильники, а маньяки-убийцы. Просто насильники – это как-то не очень катит.
Еще педофилы. Педофилы нас волнуют больше всего. От этих нас всех просто трясет. Как увидим новое сообщение: так и трясет.
Теперь у меня еще вопросы есть. А почему нас волнуют именно эти проблемы и отклонения?
Почему, скажем, информация о том, что некая мамаша взяла и ушла из дома к знакомым, и забыла про своего четырехлетнего ребенка, и он при минусовой температуре несколько дней грыз сырую картошку, пил непонятно что и т.д. – эта информация повисела два часа в новостях и исчезла без последствий, а скажем, если американец забыл ребенка в машине – то это долго будоражит и волнует всех. В чем, так сказать, разница? М.б., потому что мамаша, забывшая про ребенка, – наша, своя, привычная, и это привычно-понятно, что скажем она, со своим другом или друзьями могла несколько, так сказать, загудеть… А вот как можно забрать нашего ребенка к себе в Америку, потратиться на несколько десятков тысяч долларов и, на трезвую голову!, оставить ребенка в машине – это у нас в голове не укладывается и… волнует. Хорошо бы с этим разобраться.
Еще, про пидарасов. Я только недавно понял, почему нас они волнуют и тревожат. Посмотрим: женщин они волнуют значительно больше, чем мужчин, причем тех, кто старше 45 лет, значительно больше, чем тех, кто моложе 20-ти. Я это понимаю так, что наши женщины, семижильные, вытащившие семью или детей, тем более, если в одиночку, к 45-50 годам устают и надеются, что вот дети скоро уйдут жить самостоятельно, и она отдохнет, а потом дети нарожают ей внуков, и будут ей тихие радости: в музеи будет с ними ходить и планетарий. (Про то, что основное значение слова «бабушка» у нас – это не имя родственницы, а рабочая профессия, они, будущие бабушки, как-то в свои 45 лет не думают.) Никаких других тихих радостей жизнь им не обещает: дача и т.д. – это только лишние поводы для забот, и тяжелых кошелок, и физического труда.
И вот тут этот самый отпрыск, которого тащила, себя не жалея, объявляет, что никаких вам, мамаша, внуков и внучек, во всяком случае родной кровиночки, не будет. А, если и будет, то как-то по-уродски. Вот тут в голос завоешь. Вот тут этих, которые, своими бы руками всех…
В общем, я понимаю, эту ненависть, не скажу: «святую», но понимаю.
Понимаю я и тех, кто бровью не ведет, когда за стеной женский голос визжит: «Помогите!!». Ну, что, в милицию звонить? – А, может, соседи как-то сами разберутся? Лучше сами... А вот когда в Битцевском парке изнасиловали и убили, вот это задевает. Правильно, конечно, что задевает. Кому охота оказаться на ее месте? Но вот самый этот факт: вообще насилие, хоть семейное, хоть соседское, это нехорошо, но как-то привычно, а вот, если изнасиловали, да еще убили, вот за это, как говорится…
Почему нас волнует то, что волнует? Это один вопрос. Второй вопрос: почему нас что-то НЕ волнует? Нас же абсолютно не волнует информация о том, сколько там дач у Сердюкова и его родственников. Но нас очень волнует, что Сердюков – бывший «мебельщик», т.е. мебелью занимался – стал министром обороны. Нас не волнует, сколько там миллиардов потратили на оборонзаказ при сокращении финансирования здравоохранения и образования, но нас очень волнует, что Оборонсервисом занималась г-жа Васильева – во-первых, баба, во-вторых, опять – баба, в третьих, вместо тюрьмы по магазинам ходит.
Неприлично «мебельщику» быть министром обороны. Не мебельщицкое это дело – быть министром обороны в военном государстве. Не бабское это дело – заниматься деньгами армии. Не та мы страна, чтобы этими делами бабы занимались. Баба должна знать свое место.
Вот такое мое объяснение этим зафиксированным социологами странным, на первый взгляд, приоритетам в нашем интересе к информации: мы просто очень чувствительны к «неприличности», к тому, что «не так сели», как говаривал один из руководителей нашего государства. Не к тому, что те, кто были за столом, лежат под столом и решают там государственные дела, а к тому, что «не так сели».
Мы военное государство, полицейское государство, авторитарное государство, маскулинное государство. (Не общество, а государство. Общества у нас, как с горечью заметил когда-то Александр Сергеевич, нет. И хотя прошло почти двести лет, уже мосты чугунные чрез воды шагнули, шоссе Россию пересекли, уже завел себе крещеный мир на каждой станции трактир, а общества до сих нет.)
И при этом мы очень страстные, нам в душу не плюнь, и сами утонем, и обидевшего нас за собой утащим. Поэтому я могу сказать одно: когда к коррупции мы начнем относиться так же страстно, как гомосексуализму, с коррупцией будет покончено в два счета. И это очень даже возможно. Еще недавно был один Навальный, а теперь все чего-то ищут: чужую собственность за рубежами родины, плагиат в «научных» работах. Это становится модным! Вот и Александр Лебедев, бывший олигарх, пошел работать в свою же «Новую газету» в отдел расследований. Я так понимаю, искать новые факты коррупции. Еще немного, и появится новая народная забава «Найди вора», и тогда от коррупции у нас останется выжженное место… В прямом смысле. Мы же, опять повторюсь, страстные.
Честное слово, товарищи коррупционеры, лучше сами повинитесь, пойдите под суд, получите свой срок и живите дальше честно. Потому что когда народ начнет вас искать, в особняках, министерствах, думах, федерациях, администрациях, с тою же страстью, с которой он сегодня ищет педофилов… Так что лучше сами повинитесь. Дешевле обойдется, и вам, и нам.
И вот так всегда: хочешь серьезную статью написать, а получается фельетон. Опять же, я думаю, от страстности.
