9 ноября 2012 Блоги Блог Михаила Задорнова 9332

Как я стал мужчиной! (Первая серия)

Мужчиной я стал на Курильских островах!

Кто становится мужчиной в армии, а я в ботанической экспедиции. Нет-нет… Я никогда не был ботаником и до сих пор не отличаю элементарный «колобриус орвендис» от «люпиновидоного гаморджобуса».

Однако ближе к делу…

Между первым и вторым курсами Рижского политехнического института родители отправили меня на лето работать на «край света» в экспедицию к отцовскому другу – профессору ботанику. Разнорабочим! Перетаскивать по тайге баулы с палатками, ящики с продуктами, закидывать их в кузовы грузовиков, на палубы кораблей...

Отец мечтал, чтобы его сын стал разумным человеком, а не умничающим интеллигентом, начитавшимся модных книг. Он понимал то, что я стал понимать лишь с возрастом: разумным делает человека природа, путешествия и люди, которые не сидят всю жизнь на одном месте: «Ты, сын, живя среди своих вялых друзей, можешь стать этакой золотой рыбкой в мещанском аквариуме, которую съедят другие рыбки, если вовремя не засыпать корм!»

Отец с детства приучал нас с сестрой к правильной жизни!

Задорнов-отец приучает Задорнова-сына к труду, а, значит, и к обороне!

Однако я обещал рассказать вам о том, как я стал мужчиной. Не думайте, что забыл... Но чтобы это сделать как можно точнее, я должен сначала описать те чувства, с которыми, закончив первый курс электротехнического факультета, я улетал на летние заработки в самую далёкую загогулину нашей славной широкоформатной Родины. Мне предстояло перепрыгнуть через одну шестую часть земной суши под названием СССР. В то время прямых перелётов на такие дальние расстояния не было. Летел я двое суток с пересадками и напоминал себе прыгающую через всю страну блоху: то взлёт, то посадка... Зато уже тогда понял, почему эту «широку страну мою родную» ненавидят правители западных стран-лоскутков.

С такого сильного потрясения началось моё первое в жизни самостоятельное путешествие. До этого романтическим событием могла считаться поездка на троллейбусе до конечной с девушкой, которая нравится настолько, что с ней… хоть до конечной!

Вот с таким взглядом, полным надежд на светлое будущее, я закончил школу.

После первого курса взгляд изменился. Чего-то явно в жизни не хватало.

В те юные годы моей любимой передачей был «Клуб кинопутешественников». Я был заядлым кинопутешественником. Как я завидовал ведущему этой передачи Юрию Сенкевичу! Он видел богов Аку-Аку на острове Пасхи, «ручковался» с пингвинами, совершил полукругосветный тур с Туром Хейердалом под парусом на судне-самоделке, больше похожем на плот… Гейзеры Камчатки, лежбище котиков на Командорах, птичьи базары на Курилах – чем только Сенкевич ни дразнил нас, простых советских телезрителей, для которых железно работал железный занавес.

Прыгая «блохой» через всю нашу необъятную державу, я был счастлив, оттого что очень скоро собственными глазами, а не глазами Сенкевича, увижу птичьи базары, гейзеры, вулканы и, может быть, даже… Японию! Сейчас в это не верится, но тогда мне хотелось хотя бы издали взглянуть на какую-нибудь другую, как я тогда шутил, «иностранную страну».

Попасть на Курилы в советское время любопытства ради не мог никто. Оформить документы в пограничную зону было сложнее, чем за границу. На острове стояли военные части, погранзаставы, ракетные подразделения… Требовался пропуск за подписью Минобороны. Допускались только те, кто туда направлялся на работу и был там необходим. Допуск мне выдали вместе с разрешением на работу, и впервые в жизни мне стало приятно оттого, что где-то, пускай даже на краю света, моё присутствие посчитали необходимым аж на уровне Министерства обороны СССР!

***

Видите, насколько мне запомнилось то, первое в моей жизни, путешествие, что всё время отвлекаюсь от заявленной интриги. С другой стороны, как я могу раскрыть свою главную тайну, если я не опишу те места, где это произошло и не расскажу о тех о людях, которые меня на это вдохновили.

Возглавлял экспедицию профессор-ботаник, друг моего отца. Он был очень ботанистой внешности: маленький, пухленький, как плюшевая игрушка. У мальчика с такой внешностью с детства любимыми игрушками должны быть не автоматы с пулеметами, а гербарии. Еще были два кандидата наук — молодые женщины. Выглядели они, как и все кандидаты наук в советское время, бедно, но опрятно и гордо. Три лаборантки, тоже типичные: с пробирками и стеклянными палочками, как у ухо-горло-носа, но для взятия проб почвы.

Еще один, как и я, разнорабочий – то есть на все руки мастер, Сашка. Его фамилия очень подходила к худощавой фигуре — Смычок. А фамилия одной из женщин, кандидатов наук, как назло оказалась Скрипка. Я понимаю, что это звучит как юмор из детского сада... Когда их знакомили в начале экспедиции, она, как старшая, протянула Сашке руку и сказала: «Скрипка!» Сашка, естественно, ответил ей честно: «Смычок!» Она попыталась обидеться: мол, шутка старая, но глупая. Когда ей стали объяснять, что у Сашки действительно такая фамилия, подумала: и остальные над ней издеваются. Сашка показал паспорт. К концу экспедиции они все-таки подружились и, как через полгода написал в письме мне профессор: «Скрипка со Смычком слились в одной счастливой мелодии!» Так что благодаря этой экспедиции не только я, но и Сашка тоже стал мужчиной.

Наконец, главный для меня человек в этой экспедиции – повар Зоя. Она мне очень нравилась. Во-первых, потому что была старше меня лет на пять-семь. Это волновало! Раз старше, значит, опытная. Не то, что сокурсницы. Ещё два неоспоримых достоинства выделяли ее среди остальных членов экспедиции: она была очень хорошенькой и вкусно готовила. Впрочем, хорошенькой начинающему мужчине будет казаться любая девушка, которая вкусно готовит. Тем более в тайге! Ну как можно было в неё не влюбиться навсегда или хотя бы на время экспедиции? Она кормила меня вне графика и чаще, чем остальных. При этом завлекушечно улыбалась, что выглядело завязкой многообещающего романа или хотя бы повести. Впрочем, я был согласен и на рассказик.

***

Теперь необходимо описать те места, в которых не влюбиться хоть в кого-нибудь мог только законченный хромосомный циник. В то время я ещё таким не был!

Уже подлетая к острову Кунашир, на котором нам предстояло начать работу, я из самолёта увидел то, о чём мечтал, кинопутешествуя, — вулкан! Звали его Тятя-яма. «Яма» по-японски означает «гора». Всё у этих японцев наоборот – даже «гору» называют «ямой».

Хотя «тятя» означает, как и у нас, «отец». Отец – гора!

Этот первый в моей жизни вулкан я запомнил, как мужчина запоминает свою первую женщину, и до сих пор отношусь к нему в воспоминаниях с нежностью. Ведь благодаря ему я стал… Нет-нет, не мужчиной. Писателем! Именно о нём сделал первую запись в своей первой записной книжке. Кто бы мог подумать, что тот, кто сделал эту запись, станет когда-нибудь беспощадным сатириком, которого многие будут считать злыднем из злыдней?

… Тятя-яма – царь и бог Кунашира. Он по-хозяйски сверху наблюдает за его равновесной жизнью. Шоколадной пирамидой вершина вулкана торчит из холмистого, покрытого тайгой, зеленого острова, мешая облакам свободно разгуливать по небу. Они цепляются за него и белым нимбом украшают заострённую макушку. Вдали видны еще несколько вулканов поменьше. Они словно уравновешивают остров, чтобы он не перевернулся в океане, тем более что форма его действительно напоминает плывущий в океане корабль, на котором вместо капитанского мостика Тятя-яма... /1967г./

В то лето я исписал мелким почерком несколько блокнотов. Каждый день я узнавал больше, чем за всю свою долгую восемнадцатилетнюю жизнь. Откуда я мог, к примеру, знать, что трава в тайге бывает до четырех, а то и до шести метров в высоту! Слово «тайга» загадочно звучит для любого обывателя: что-то непролазное, густое, темное и очень опасное. Такой и я представлял ее, пока мы с ней не подружились. Да, она оказалась непролазной, но совсем не тёмной. Наоборот: такой яркой и разноцветной, как будто это палитра сумасшедшего импрессиониста.

Тайга на Кунашире уникальна!

Остров омывается тёплым течением Куросиво. Я и позже, путешествуя по миру, нигде не видел, чтобы кедр соседствовал с магнолией, японская вишня уживалась с тундровым еловым стлаником, а северные ели, пихты и лиственницы были переплетены тропическими лианами, словно гигантский вселенский паук набросил на тайгу прямо из космоса свою сеть-паутину. Лианы жирные, каждая – толщиной с морской канат. Казались живыми. Покачивающиеся где-то высоко в небе кроны деревьев заставляли поскрипывать стволы, а лианы на них шевелиться.

Каменная берёза – дерево, от которого отскакивают даже пули! Рядом изящно выгнулось, словно танцовщица фламенко, светлое дерево, сбросившее с себя кору. В народе его так и называют – бесстыдница. Самооголяется, будто танцует стриптиз.

Особенно впечатлил амурский бархат – из его толстенной коры делают пробки для бутылок. Вот и ответ на вопрос, который интересовал меня в детстве: «Откуда берутся пробки?» Откуда берутся дети, я знал. С пробками разобраться было сложнее. Не аисты же их приносят!

У одной из лиан распустились такие красивые цветы, что их хотелось сорвать. Слава богу, профессор вовремя предупредил:

- До этих ни в коем случае нельзя дотрагиваться. Это токсикодендрон! – сказал он и посмотрел на нас с Сашкой так гневно, словно мы должны были устыдиться того, что не узнали этот токсикодендрон в лицо. – Обожжет так, что кровь свернётся и погибнешь. Жалит опаснее гадюки.

Я помню, он еще добавил:

- У растений, как у людей, порой чем красивее, тем ядовитее!

Отец был прав: природа учила уму-разуму. Сколько людей-токсикодендронов я повидал потом за свою жизнь!

Кто бы мог подумать, что эта «сама нежность» настолько ядовита, что в народе её называют ипритка?

Тайга была единым живым существом.

Местами даже в яркий солнечный день она становилась тёмной, как на картине Васнецова «Иван-царевич на сером волке». Это ели – каждая высотой с кремлёвскую новогоднюю ёлку, укрыли своими лапами землю от света. По сравнению с сочными тёмно-зелёными елями вековые кедры кажутся поседевшими от собственной мудрости. Их ветви похожи на ладони богатырей, подставленные солнцу. Какая мощь земли чувствуется в тайге! Смотришь на это разнообразие, на это земное плодородие, которому не мешает цивилизация, и понимаешь, что Земля наша – и впрямь Матушка.

А ещё я узнал, что бамбук тоже считается… травой! За сутки эта «травка» может подрасти на 10-20 сантиметров и достигать к осени двадцати метров в высоту. О, чудо! Я никогда раньше не видел рощу из сильно выросших лыжных палок.

Словно по этому мостику я входил в не ведомую мне ранее жизнь. На той стороне речки колосилась самая высокая в мире «травка».

Гигантскую траву наши учёные называли ласково «травкой», даже не подозревая, какой смысл придаст этому слову наше весьма не далёкое будущее, на которое заменили обещанный ранее коммунизм.

Наша экспедиция изучала почву, на которой вырастала гигантская четырёх- шестиметровая трава. Советская власть мечтала научиться выращивать этот «суперсилос». На Кунашире он вымахивал сам по себе. И это было загадкой: как создать подобные условия в каждом советском колхозе? Тогда бы любая среднестатистическая советская корова дала молока в два раза больше, чем среднестатистическая американская.

Я опять-таки впервые почувствовал себя сопричастным очень важному государственному делу! Ведь цели у нашей экспедиции были весьма благородные – накормить советских коров и тем самым приблизить коммунизм.

Сбылась бы главная мечта кремлёвских вождей – догнать и перегнать Америку по мясу/молоку. Поскольку по чугуну и стали уже вышли на первое место в мире. И ещё по каустической соде – семь тонн на душу населения в год! Этими достижениями нас пытались порадовать советские газеты. Хотя лично я не понимал: зачем моей душе в год семь тонн каустической соды?

Вот чем отличался развивающийся социализм от загнивающего капитализма. Только советский человек, увидев шестиметровой высоты траву, мог подумать о том, как этой травой накормить коров. Если б такую «травку» увидели американцы, они б тут же решили снять голливудскую страшилку о том, как она завоёвывает мир, разрастается по всему земному шару, залезает в окна домов, уничтожает метро в Нью-Йорке, рушит небоскребы… Но находится очередной Брюс Уиллис! Он побеждает врага, вырывая траву мускулистыми, специально накачанными для вырывания травы, руками. Ему помогает в этой благородной борьбе за спасение человечества изобретённый американским гением суперсекретный гибрид сенокосилки и коллайдера.

***

А разве я мог знать, живя в одном из самых благоустроенных городов страны, что в кратерах вулканов бывают озёра? В них даже можно даже купаться! Я стоял на краю кратера и подобно художнику на пленэре записывал в очередной блокнот.

…Вулкан Головнин невысокий. Он весь порос гигантской травой, как будто давно не брился. Ветер приглаживает ее, и она ласково шелестит ему в ответ. Его кратер – огромная терракотовая чаша, до краев наполненная солнечным светом. На дне пузырится гейзерами озеро. Берега кое-где украшены таежной зеленью. Ещё японцы дали этому озеру название Кипящее. Озеру уютно. Оно прикрыто от ветра со всех сторон. Но ему одиноко! Редко кто забредёт сюда им полюбоваться. Ещё реже кто-нибудь решится искупаться. Каждого настораживает идущий от озера жар. Температура воды — от +35 до +38 градусов. Озеро пыхтит, шипит и пузырится, словно на дне его кто-то тяжело дышит. А ещё от воды на всю округу пахнет серой. Вот-вот нечисть вынырнет! …

Предохранительный клапан «пекла». Выход серы из-под земли на поверхность. По-научному: «фумарола».

И всё-таки я в нем искупался. Правильнее сказать – окунулся. Ещё честнее – обмакнулся. Плавать в таком озере – адреналиновое безрассудство. Однако надо ж было «отметиться», чтобы потом бахвалиться в компаниях, мол, а я купался в кратере вулкана!

Вечно булькающий берег Кипящего озера.

Японцы бы на таком озере тут же построили грязелечебницу. Мало того что грязь лечебная, так ещё и подогретая. Энергозатрат никаких. Но мы не японцы – нас грязью не удивишь. Россия занимает первое место в мире по запасам грязи! Причём не только целебной.

***

Сбылась и ещё одна мечта юного советского мечтателя – увидеть хотя бы издали другую, «иностранную», страну. Наши палатки стояли на берегу пролива, который отделяет Кунашир от Японии. В ясную погоду видны были её берега. Три горных пика на горизонте торчали из воды, как будто вот-вот оттуда вынырнет Нептун со своим трезубцем. Кто-то из студентов второго курса после моих рассказов о том, «как я провёл лето», даже сказал про меня друзьям с завистью: «Представляете, он видел… Японию!» Меня зауважали.

В мире Японию называют Страной восходящего солнца. И только для курильчан она Страна заходящего солнца.

Заход солнца!

***

Уже через пару недель, зарядившись от тайги, вулканов, горячего озера и травяных рощ, шумящих над головой, я почувствовал в себе столько энергии, словно сам стал превращаться в вулкан. Но самое главное – сделал для себя открытие, которое мне пригодилось на всю оставшуюся жизнь – оказалось… я умею работать! И при этом не жаловаться, что устал.

Даже ловить осьминогов оказалось не так сложно. Закинешь с вечера собственный сапог на веревке в какую-нибудь скалистую щель в бухте — наутро, будь уверен, в него заберется осьминог. Ношеный, вонючий сапог, и тот осьминога не смущает. Видимо, осьминоги и их осьминожные пращуры так долго находились под водой, что у них атрофировались органы обоняния. Когда в наше время в Италии официанты начинают рассказывать, что осьминога очень трудно поймать и поэтому они такие дорогие в их ресторанах, мне хочется веско возразить: не надо мне на уши вешать свои знаменитые итальянские спагетти! Поймать осьминога может любой, у кого есть хотя бы один сапог и одна бухта. К сожалению, в те годы я не знал, что осьминог — это деликатес. Поэтому довольно быстро в его вкусе разочаровался. И гребешки, и водоросли, и трепанги, и осьминоги — вся супермодная нынче еда, которую принято обозначать престижным словосочетанием sea food, нам всем в экспедиции надоела не меньше, чем черная икра Верещагину в «Белом солнце пустыни».

Рыбу ловили с Сашкой на рассвете… руками.

***

Наконец, самое невероятное – именно на этом «краю света» я впервые увидел широкомасштабность западного мира потребления, познакомился с товарами загнивающего капитализма. Вернее, с их красочными упаковками. На берегу среди высушенных панцирей морских ежей, скелетов китов, ползающих с глазами-перескопчиками крабов и стометровками гирлянд морской капусты валялись прибитые волнами с противоположного «загнивающего» берега пустые бутылки от пепси-колы, помятые банки от безалкогольного японского пива, какие-то красочные коробки, пакеты… В Советском Союзе в то время понятия не имели о безалкогольном пиве и пепси-коле. Жвачку можно было купить только у спекулянтов, поэтому мы каждую пластинку жевали по неделям. Пожевал – положил куда-нибудь аккуратненько, чтобы сохранилась до какого-нибудь знаменательного события, скажем, для вечеринки, на которой надо показать себя крутым, а именно – по-ковбойски жующим. Полиэтиленовые пакеты и те были в то время для нас в новинку, мы их сушили на верёвочке на балконах, как бельё в Италии.

Однажды поутру, бродя по этому берегу, я нашёл одну японскую вьетнамку. Вьетнамками мы называли пляжные тапочки. Не так легко их было в то время купить. А уж о японских пляжных тапочках и речи быть не могло – антисоветский товар! И вдруг иду по берегу, смотрю – целый, невредимый японский пляжный тапочек. Три утра подряд я вставал потом раньше остальных и выходил на рассветный берег с мечтой найти второй тапочек. И, в конце концов, очень обиделся на японцев, которые выбросили только один.

Я взрослел не по дням, а по часам! Быстрее, чем взрослеют юноши в армии.

В отличие от армии природа учит уму-разуму, не унижая!

Будь моя воля, я бы сегодня всех юношей с первыми признаками полового созревания после сдачи ЕГЭ отправлял в ботанические экспедиции на Курильские острова, чтобы впредь могли выжить в любых условиях.

Прошёл первый месяц моей работы в экспедиции: я повзрослел, возмужал, окреп, мышцы подтянулись, как струны у настроенной гитары. Моему новому ощущению взрослости не хватало реального подтверждения. Поэтому я всё чаще заглядывал к Зое в её кухню-палатку. Шутил с ней, рассказывал ей анекдоты… Уже тогда понимал, что в средние века рыцарь красовался перед дамой силой и боевым мастерством, а в наше время мужчина должен красоваться умом и остроумием. Зоя так заразительно смеялась, когда я шутил, что весьма скоро я самонадеянно решил, будто она в меня влюблена. И вот однажды… Впрочем, о том, что случилось однажды в следующей серии.