Первая реакция — эмоции: эти негодяи должны жестоко расплатиться, их семью, приехавшую из Алжира, нужно выслать из страны; вообще всех, замешанных в симпатиях и причастности к исламским боевикам, нужно высылать из страны или как-то ограничивать их свободное передвижение.
Потом слушаешь, читаешь и узнаешь, что наши фундаменталисты, от Кадырова до Энтео, уже обличили самих убитых сатириков, смеявшихся над «священным» и «убивавших душу». Энтео устроил фотосессию с обвинениями французского государства за «кощунство» под стенами французского посольства в Москве. Эта же идея: сами виноваты, так как «провоцировали», прозвучала и в заявлении одного из мусульманских сообществ России.
С другой стороны, либеральной, обличали «средневековый» способ отстаивания ценностей и своей веры, но, при этом, прозвучал и сдержанный сарказм: ну, вот, Франция, ты в последнее время поддерживала «справедливые требования народа Палестины» и способствовала признанию Палестины независимым государством, а вчера ты увидела ту реальность, в которой живет Израиль десятилетиями.
Реакция фундаменталистов, православных и мусульманских, меня не удивила, я их видел во время суда над организаторами выставки "Осторожно религия". А вот сарказм, или мне так показалось?, одного из замечательных наших авторов, меня задел.
Что же делать? Конечно, можно делать то, что делает Израиль: семья террориста должна знать, что их дом будет снесен,- в случае Франции — что вся семья будет выслана из Франции обратно на их замечательную арабскую родину.
Интересно, что этот же способ начал употреблять в отношении боевиков Кадыров в Чечне, только он высылает родных этих боевиков не в другую страну, а в Россию (а куда еще им уезжать?).
Для многих фундаменталистов, как религиозных, так и либеральных, сегодняшняя французская ситуация кажется уникальной: попустительство арабам, мусульманам, веротерпимость, защита «обделенных» народов,- оборачивается для Франции бедой, эти «обделенные» начинают хамить, и гадить, и убивать.
Действительно ли эксцессы, связанные с арабской эмиграцией и «защитой угнетенных» людей и народов, например, палестинцев, уникальны для Франции? Совсем нет. Не надо недооценивать европейцев, среди них еще совсем недавно жили и работали люди европейского происхождения, очень серьезно относившиеся к своей вере и своим ценностям.
Анархизм и современный политический терроризм, социализм и рабочее движение возникли не в Саудовской Аравии, профсоюзы расцвели не в Сирии и Ираке. Деятели этих движений защищали свои идеи и свою веру, в том числе, и с помощью оружия и убийств, в том числе, и журналистов, смеющихся или обличавших.
Франция в девятнадцатом веке принимала националистов, социалистов, анархистов, бомбистов со всей Европы и России, включая поляков, немцев, итальянцев, русских и других славян, боровшихся со своими режимами отнюдь не только словами и листовками. В двадцатом веке Франция стала домом для сотен тысяч армян после турецкой резни, через несколько лет приютила русскую эмиграцию, затем пошла эмиграция из фашистской Италии, Германии и Австрии, потом Польши, после войны — из СССР и всего соцлагеря.
Мы помним, что Франция приютила более миллиона наших соотечественников после революции 1917 года. Кроме социальных проблем, связанных с увеличением числа безработных, Франция получила массу специфических проблем, например, криминально-политических, связанных с выяснением отношений между разными политическими группировками внутри эмиграции и инспирированных советской властью убийств. Проще всего для французского общества было бы выбросить всю русскую эмиграцию вон, тем более, что у большинства иммигрантов не было французского гражданства, а только нансеновский паспорт. Но Франция поступала так, как ей диктовал ее закон: нет виновных идеологий, социалистических или монархических, есть конкретные преступники.
Преступники, из каких бы идей и соображений они ни исходили, — это только уголовные преступники, не более, и не менее. Что бы ни двигало преступником, христианская нетерпимость, идея расового превосходства, идеи коммунизма, социализма или фашизма, он будет судим не за идеи, часто человеконенавистнические, а за конкретные преступления. Конечно, это был идеал, конечно, бывали эксцессы и жесткая реакция на теракты, но общий подход не менялся: нет преступных идей, есть конкретные люди, преступившие закон.
Франция, как и любое западное государство, исповедует принцип терпимости, она сентиментальна и готова помочь страдающим: беженцам, в особенности политическим, жертвам эпидемий, стихийных бедствий и диктатур.
Франция владела колониями — странами Магриба в Северной Африке и, как и ВСЯКАЯ! бывшая европейская колониальная держава, она гарантировала возможность выходцам из этих стран возможность приехать во Францию и не быть преследуемыми за исповедание ислама или другой религии.
Люди, которые сегодня кричат об исчезновении французской «идентичности» по вине массовой иммиграции арабов, африканцев, обычно имеют в виду католическую веру, родной французский и белый цвет кожи. Я не уверен, что какая-либо составная часть этой триады важнее и является более «идентичной» для французской нации, чем терпимость и приверженность правовому началу, основным правам человека, каким бы глупым и сентиментальным это ни казалось апологетам «простых» решений и «национальной идентичности».
Французы платят за то, что действительно составляет их идентичность, за то, что считают, что несчастным людям и угнетаемым народам и меньшинствам надо помогать. Это глупо и сентиментально, но это так.
Но эта же Франция считает, что смех — это не грех, что смеяться можно НАДО ВСЕМ, в том числе, и над теми, кому она помогает и над их «святынями», а уж над своими «святынями» и подавно, над своими французы смеются постоянно. Французы едут в Африку в составе «Красного креста» и «Врачей без границ», и французы же смеются над своими врачами и энтузиастами, и это нормально. Французы принимают жителей Магриба и других стран Африки и Азии и они же позволяют себе смеяться над культурными и религиозными различиями в своем обществе, и это тоже нормально, поскольку большая часть их сатиры обращена на самих себя.
Хочется надеяться, что Франция, французское общество не сорвется и не допустит, хотя бы в качестве прецедента, идею «коллективной вины» как норму права.
Преступники должны быть пойманы и наказаны. Какой верой, какими ценностями они при этом руководствовались, должно интересовать интеллектуалов, но не суд и другие правоприменительные органы. Мне лично не нравится то, что Франция поддерживает палестинское руководство в его стремлении образовать свое государство, но если произошедший теракт станет причиной отказа палестинцам в поддержке, то, с моей точки зрения, это будет несравненно более сильный удар по французской «идентичности», чем изменение демографического состава населения. Впрочем, это, конечно, дело самих французов.
Кончу же банальным: Aujourd’hui je suis Charlie.
