Последнее десятилетие вместе с политикой отодвинуло в угол коллективного сознания и недалекую историю. События, которые изменили жизнь каждого, обсуждалась нехотя, глухо и туманно: «да» и «нет» не говорить, черного и белого не произносить… Реперной точке российской истории приклеили пошлое название «лихие 90-е». Для начала так именовали способ, которым энергичные мажоры делили бывшее «народное» хозяйство, а потом медленно, но верно подставили под это определение и распад СССР, и падение коммунистического режима, смешав все в кучу до полной неопределенности.
Но «забурлило синее море»: пытливые молодые люди подросли и принялись задавать вопросы.
Появились и ответы. Вспоминать о событиях девяностых теперь подобает с трагическим пафосом в голосе. Уважаемый Патриарх во время встречи с Путиным напрямую сравнил 90-е годы – тот период, когда страна получила свободу вероисповедания, а церковь впервые за 80 лет полный простор для деятельности – с гитлеровским нашествием и Октябрьской революцией. Антиперестроечный накал его разоблачительной речи был так высок, что казалось, он сейчас поднимет крест и по примеру Болотной, возопиет: «Вова, покайся!». Ведь перед ним сидел человек, который принимал активнейшее участие в перестройке 90-х годов, благодаря этому стал выдающимся политическим деятелем, а его ближайшие соратники пришли к власти и богатству в результате тех перемен, которые они же и произвели.
Зато теперь неожиданно оказалось, что Октябрьская революция – это плохо. Цедили сквозь зубы, через силу выдавливая из себя: да, конечно, но, все-таки… история же… Неожиданная определенность в осуждении катастрофы 1917 года не повлекла за собой, однако, ни малейшего действия. В Москве по прежнему есть станция метро «Войковская», названная именем цареубийцы и улица Менжинского, в честь одного из основателей НКВД. Так же торчат на фасадах государственных учреждений рядом с российским орлами серпастые символы несуществующего государства, и маячат на центральных площадях идолы с простертой неизвестно куда дланью.
Почему же выражение «90-е годы» стало для властного сословия негативным? Они разочарованы в том, что они сделали? Они тоскуют по КПСС и СССР? Мечтают закрыть границы, ввести прописку и опустошить прилавки магазинов? Может быть и да, но не для себя. Представить себе жизнь этого сословия без яхт на Лазурном берегу, люксовых автомобилей, костюмов от Versace, особняков в Лондоне и Кембриджа для детишек? Вернуть парткомы, которые бы бдительно следили за «облико морале»?
Не похоже. Разве что, если бы можно было оставить капитализм для себя, а нас вернуть в СССР. Это, пожалуй, был бы идеальный вариант.
Политическая элита сформировала еще один жупел из события недавнего прошлого – оранжевая революция.
Что же произошло на Украине во время цветной революции? Одна группа политиков сменила другую группу. Распалась ли страна? Встали ли заводы? Осела ли под ногами брусчатка Крещатика? Не изменилось ничего: нет ни особого разгула демократии, ни катастрофы с вводом оккупационных войск. Суть этих революций – «увести» молодые страны от России, которую они боятся и по-прежнему путают с СССР. Иногда справедливо.
Была, значит, у нас дружная семья народов. Главе семьи казалось, что все хорошо. Ну, то если не совсем, может быть, и хорошо, но точно не хуже, чем у других. И тут жена, да еще и не одна жена, а весь гарем вдруг, бегло объясняясь на плохом английском, уходит к лощенному хлыщу с Запада. Обидно.
Но, кроме уязвленного самолюбия, никакого конкретного ущерба оранжевая революция не только своей стране, но и нам не принесла. Ни Украина, ни Россия не дрогнули, когда расползлись в три стороны Ющенко, Тимошенко и Янукович. Говорить о цветной революции применительно к России – притягивать за уши то, что не может у нас случиться никогда. Мы – метрополия, нам уползать некуда – от себя не уйдешь.
Откуда же тогда такая ненависть и ярлык «оранжевый»?
Готовое прежде терпеть, мирно дремавшее, как чудо-юдо рыба-кит из сказки Ершова, население вдруг начинает бить хвостом и двигаться. И поэтому сразу оказывается, что такие разнородные события, как перестройка, оранжевая революция, и даже, страшно сказать, Великая октябрьская социалистическая – это плохо. И плохо вовсе не потому, что, казавшаяся буквально за год до перестройки бессмертной, власть древних старцев, которые на глазах страны со стуком падали в могилы, вдруг исчезла. А потому, что она сменилась не по воле тех, кто принадлежал к избранному сословию, а по воле людей, мнением которых до той поры пренебрегали.
…Помню один эпизод конца 80-х: подругу уволили с работы за то, что заметили у нее книгу Солженицына. Ее мать тогда вздохнула и сказала: ничего страшного, главное, что квартиру не отняли…
Дети и внуки советских людей впитали бесправие и страх до самых печенок. Тех, чья жизнь скудна и зависима, легко убедить, что перемены всегда к худшему. Они сами так считают. Труднее повторять эту мантру перед молодыми образованными жителями Москвы, Санкт-Петербурга и городов-миллионников.
Бенефициары перестройки – это вся страна. И когда кандидат в президенты, который считает себя безальтернативным, перечисляет достижения новейшей истории, и в экономике, и в социальной жизни, и гордится появлением среднего класса – он абсолютно прав, это действительно так и в этом есть и его заслуга.
Ведь это была перекошенная, но рыночная экономика. Ведь это была кургузая, но демократия.
И тех, кто родился в открытой стране, переменами не отпугнуть.
Они и есть перемена.
